Уровни и единицы самосознания

  быть сделан в пользу интересов  дела (или в пользу интересов друга — для нашей логики это не имеет значения). Но эмоции, чувства доказывают человеку, что выбор он сделал не вечный, пошел против самого себя. На самом деле друг и дружба для него важнее интересов дела (или наоборот). Ход процесса самосознания можно представить себе следующим образом: "Я считал, что дружба важна для меня (значимый для меня мотив). Я считал себя хорошим другом. Но я сделал выбор не в пользу друга. Значит, я плохой друг. Я раскаиваюсь в своем выборе — друг и дружба для меня важнее того, что я выбрал. Я постараюсь будущими поступками заслужить право считать себя хорошим другом". Отвергнутый в поступке собственный мотив (ценность, идеал) вновь возвращается самосознанием в "Я"; при этом личность признает свершившийся поступок, переживает его конфликтный смысл и готова нести ответственность. Ф. М. Достоевский в "Преступлении и наказании", пожалуй, наиболее психологически точно и детально описал и логику поступка, и логику раскаяния. Пока Раскольников еще не совершил убийство, смерть старухи-ростовщицы выступала лишь как действие, как шаг на пути к своему идеалу личности; другой возможный смысл поступка, как разрушающего нравственные основы взаимоотношений людей, преуменьшается, поскольку Раскольниковым для себя вообще отрицается мотивирующая роль нравственных и моральных норм обычных людей. Лишь постепенно и уже после совершения поступка происходит его осознание именно как поступка, как выбора, а затем и признание этого выбора ложным, неадекватным себе самому, для которого нравственные заповеди, как оказалось, не пустой звук, а вслед за этим и раскаяние. Эта же тема: поступок, осознание конфликтного смысла, несогласие с заключенным в нем выборе, возврат в сознании к отвергнутому и раскаяние, влекущее за собой новые поступки с выбором в пользу ранее отвергнутого, раскрыты Л. Н. Толстым в "Воскресении" в истории нравственного развития Нехлюдова.

 Возможно, что живучесть христианской религиозной  практики, по крайней мере отчасти, объясняется тем, что она опирается на и проповедует как раз анализируемый вид самосознания. Человек может согрешить — хотя и лучше избегать греха, однако важнее осознать свой грех (признать поступок), раскаяться и искупить вину "праведными" поступками.

 Ужесточение. Относится к ситуациям, в которых человек признает факт совершения поступка и сознательно узаконивает выбор. Так, в нашей ситуации с дружбой и делом такой человек мог бы сказать себе: "Я думал, что я хороший друг и дружба для меня ценность. Я сделал выбор не в пользу дружбы и не в пользу друга. Значит, я плохой друг и есть для меня вещи, поважнее, чем дружба". Человек признает лежащую за поступком неравноценность мотивов и очищает, ужесточает внутреннюю иерархию своих мотивов. Можно сказать, что и сам человек с точки зрения его "мотивационного скелета" становится более жестким, "одновершинным".

 Подобная  трансформация самосознания - также  одна из излюбленных тем мировой литературы. Цезарь, перешедший через Рубикон и осознавший себя как Цезаря после этого поступка — наиболее емкий символ подобной трансформации. Образ отца Сергия из одноименной повести Л. Н. Толстого — другой яркий пример личности, сознающей поступок и принимающей заключенный в нем выбор.

 Смятение. Относится к ситуациям, при которых признание факта поступка сопровождается внутренними колебаниями, неуверенностью в правильности сделанного выбора, возвратом отвергнутого вновь утверждением своей правоты. Это ситуация человека, для которого любой выбор оказывается и достаточно внутренне мотивированным, любой отказ — неоправданным.

 Весь  левый столбец таблицы, т. е. все  три вышеуказанные ситуации характеризуют мотивационный вариант решения проблемы конфликтного смысла "Я". Взвесив свои мотивы на весах поступка человек либо отвергает результат и активно стремится к отвергнутому мотиву, либо принимает его И укрепляет сознанием сделанный выбор, либо не может решить задачу на иерархизацию мотивов, хотя и пытается это сделать. На две первые ситуации указывал А. Н. Леонтьев: "Но вот наступает минута, когда человек как бы оглядывается и мысленно перебирает прожитый день, в эту-то минуту, когда в памяти всплывает определенное событие, его настроение приобретает предметную отнесенность: возникает аффективный сигнал, указывающий, что именно это событие и оставило у него эмоциональный осадок. Может статься, например, что это его негативная реакция на

  чей-то успех в достижении общей  цели, единственно ради которой, как ему думалось, он действовал, и вот оказывается, что это не вполне так и что едва ли не главным для него мотивом было достижение успеха для себя. Он стоит перед "задачей на личностный смысл", но она не решается сама собой, потому что теперь она стала задачей на соотношение мотивов, которые характеризуют его как личность.

 Нужна особая внутренняя работа, чтобы решить такую задачу и, может быть, отторгнуть от себя то, что обнажилось".

 В целом, однако, к несчастью психологии, все три мотивационных варианта решения проблемы личностного смысла "Я", отличающиеся осознанностью поступка и его внутренних следствий и характеризующие действительно зрелую, здоровую человеческую личность, не оказались в фокусе эмпирических психологических исследований: они и по сей день составляют почти исключительно предмет литературы и искусства. Собственно научный анализ оказался сосредоточенным вокруг проблем, возникающих в связи с пониманием видов самосознания, составляющих правый столбец нашей таблицы. Речь идет о тех решениях проблемы конфликтного смысла "Я", которые достигаются путем изменения действительности лишь в сознании субъекта. Поясним сказанное: мотивационный вариант решения предполагает сознание поступка и заключенного в нем выбора, последующее принятие или отвержение этого выбора в форме принятия или отвержения стоящего за ним мотива, следование санкционированному сознанием выбору. Это последнее предполагает реальную деятельность, новые поступки, утверждение своих мотивов, своего "Я" в делах.

 Другой  вариант решения предполагает, что  осознание реального выбора, заключенного в уже свершенном поступке, избегается. Но поскольку полностью отрицать поступок нельзя, решение достигается за счет изменения содержания сознания, причем такого, которое позволило бы избежать конфликтного смысла "Я". Результатом такого варианта самосознания является не утверждающая себя в поступках деятельность в реальном мире, но особые внутренние действия, происходящие в эмоциональной и когнитивной сфере и направленные на сохранение непротиворечивого "Я-образа".

 Проблемы, связанные с анализом этих особых внутренних действий личности, разрабатывались в психологии с двух, достаточно различных позиций. Речь идет о разработке представлений о защитных механизмах, осуществленной в психоанализе или с близких психоанализу позиций, и о разработке проблем когнитивного диссонанса в когнитивистской психологии.

 Представление о психологической защите и защитных механизмах было намечено уже в работах 3. Фрейда. Первоначально "механизмы защиты выступали как средство разрешения конфликта между сознанием и бессознательным, как способ "канализирования" энергии либидо в социально приемлемые формы деятельности". В поздней версии психоанализа "психологическая защита рассматривается как основная функция "Эго", отвечающая целям интеграции и адаптации". Однако и в этой поздней версии учения 3. Фрейда необходимость защиты возникает вследствие недопустимости выхода инстинктивных (сексуальных и агрессивных) влечений в сознание и в реальную деятельность.

 Позднее представления о защитных механизмах были развиты, прежде всего, в работах А. Фрейд и других представителей психоанализа, подробно описана феноменология психической защиты. В этих работах в общих чертах верно схвачена суть проблемы: самосознание человека вырабатывает особые приемы и способы переработки чувств, мыслей из-за (по причине) конфликта в движущих силах поведения и для интеграции "Я", обеспечивающей регуляцию, направленность этого поведения.

 Известные и подробно раскрытые в марксистской литературе методологические ошибки психоанализа не позволили, однако, его представителям сделать эту постановку проблемы по настоящему эвристичной. Во-первых, в качестве движущих сил человеческого поведения рассматриваются не мотивы (в нашей терминологии), а неопредмеченные потребности, которые, в свою очередь, связаны с инстинктивным влечением. Последние же в своей не сублимированной форме всегда антагонистичны к требованиям социальной действительности, а раз так, то сознающему себя субъекту не оставляется право выбора мотива (вместе с этим и выбора жизненного пути) - влечения, идущие из Оно, Должны быть вытеснены, подменены, изолированы, рационали зированы — короче говоря, побеждены или хотя бы отогнаны. Другими словами, в рамках классического психоанализа принципиально невозможно описать процесс сознательного взвешивания мотивационных детерминант. Во-вторых, сведение движущих сил поведения к инстинктоидным влечениям снимает проблему поступка, так как влечение пытается прорваться в сознание и до действия, и помимо действия — во сне, в мечтах, в иных превращенных формах. В результате нет никакой разницы между самосознанием личности, совершившей реальный поступок и вступившей тем самым в отношения с людьми, и самосознанием личности, бездействующей, но тем не менее раздираемой внутренними противоречиями.

 В то же время психоаналитики обогатили  психологическую фактологию тщательными и тонкими описаниями тех изощренных способов, которые использует сознающий себя субъект для избежания внутренней противоречивости.

 Психологи когнитивистской ориентации подошли  к проблеме анализа работы сознания и самосознания иначе. Если для психоанализа первичен мотивационный конфликт, конфликт движущих сил, пусть и неадекватно понятых, то для представителей когнитивной психологии, прежде всего работающих в русле теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера, первичной является когнитивная несогласованность самих содержаний сознания.

 Теория  когнитивного диссонанса, ее основные понятия, методология и экспериментальные приемы и конкретные экспериментальные результаты, полученные в ее русле, недавно подробно проанализированы в отечественной литературе.

 Главная идея теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера состоит в том, что наличие в сознании двух психологически противоречивых знаний (установок, мнений) — когнитивный диссонанс побуждает человека к поиску их согласованности (консонанса) или иного, варианта ослабления несогласованности. Соответственно эмпирически изучались условия, в которых диссонанс наступает, а также способы и формы ослабления диссонанса. В соответствии с общей когнитивистской ориентацией под условиями возникновения диссонанса понимались не варианты "диссонансов" человеческих деятельностей и их мотивов, которые отражаются в сознании, а условия диссонирования, противоречия самих отражений — когнитивных элементов в терминологии Л. Фестингера и его последователей.

 В исследовании этого направления был сделан тем не менее принципиальный шаг, позволяющий оценить значение полученных данных: анализ противоречий, возникающих в сознании, оказался связанным с поступком. Этот принципиальный шаг оказался сделанным не столько благодаря теории, сколько благодаря удивительно удачно разработанной экспериментальной схеме.

 Инвариант этой схемы включает в себя следующие этапы.

 Вначале у группы субъектов измеряются мнения или установки по тому или иному вопросу. Затем испытуемых побуждают совершить поступок, противоречащий высказанному ими мнению или установке и т. д. Часть испытуемых соглашается совершить поступок, другая, не согласившаяся часть, не участвует в дальнейшем эксперименте, и сам факт отказа содержательно не интерпретируется. В заключение эксперимента у тех, кто совершает поступок, вновь измеряют установки.

 Отметим, что обязательным условием эксперимента по изучению когнитивного диссонанса являются "создание у испытуемого чувства свободного выбора и последующий выбор испытуемого". Согласно нашему определению, выбор - это одно из основных условий, превращающих действие в поступок. Другое условие ~ соотнесенность действия одновременно с двумя мотивами так, чтобы свершение его приближало к одному мотиву и удаляло от другого. Наконец, имеет значение важность самих мотивов.

 Анализ  конкретных экспериментов, тщательнейшим  образом проделанный в монографии В. П. Тру сова, показывает, что во многих экспериментах выполнялись эти условия. Так, разновидности экспериментальных процедур предполагали, что экспериментатор добивался от испытуемого согласия солгать, нанести болезненный удар током или словесно оскорбить другого испытуемого ("жертву" — на самом деле подставного помощника экспериментатора), сталкивали испытуемого с непредвиденными негативными последствиями поступка. В качестве исходных установок, которые должны были оказаться в диссо нансе либо с фактом поступка, либо с его действиями, брались также достаточно важные, связанные с общественно-политическими взглядами, моральными и нравственными принципами. Единственно, что вызывает изумление и что не получает объяснения в контексте когнитивистской интерпретации результатов, это кажущаяся слабость мотива, побуждающего испытуемых к выполнению всех этих заданий.

 Фактически  таким мотивом было послушание, желание  выполнить взятые на себя перед экспериментатором обязательства. "Почтение к науке, — комментирует И. С. Кон, эксперимент С. Милгрэма, в котором испытуемые по просьбе экспериментатора с помощью электрического тока "обучали" других (подставных), — поглощенность технической стороной опыта (надо добиться, чтобы "ученик" выучил материал), наконец, частные обязательства приглушили их моральное чувство и самосознание".

 Итак, в экспериментах по схеме когнитивного диссонанса испытуемые оказывались в ситуации совершения поступка с конфликтным смыслом. Совершая требуемые от них экспериментатором действия, они руководствовались мотивом "услужить" экспериментатору, нежеланием оказаться в роли наивных провинциалов, не понимающих правила научного поиска. Но действие оказывалось поступком и вступало в противоречие с их собственными установками и мнениями, т. е. трансформированными формами до экспериментальных мотивов. Как уже говорилось, тех испытуемых, которые отказались оскорблять, лгать, наносить болезненные удары током, не рассматривали, т. е. не рассматривали тех, кто предвидел, почувствовал ситуацию выбора и сделал его — отказался от участия в опыте. Среди тех, кто остался, по-видимому, были и такие, кто в своем самосознании пошел по пути признания поступка и уже совершенного выбора, а затем по пути отказа от него (раскаяние) или, наоборот, по пути признания и усиления выявившихся в экспериментальной ситуации черт (ужесточения) — таких, наверняка, было мало, или, наконец, оказались перед дилеммой "каким же быть". Но и эти испытуемые также не подлежали анализу: у тех, кто осознал моральный выбор, заключенный в поступках, диссонанс между тем, какими они себя воспринимали до и после опыта, должен был существовать. Авторов экспериментов, однако, интересовали испытуемые лишь в той мере, в какой они демонстрировали борьбу с диссонансом в сознании (и его уменьшение), т. е. то, в какой мере они демонстрировали различные варианты психической защиты.