Теория психоанализа З.Фрейда и потребности  человека.

       Эссе.

       Приступая к обсуждению круга вопросов, посвященных  рассмотрению психоаналитического подхода к динамике человеческих влечений и переживаний, мы сталкиваемся с очень трудной задачей. Сложности подстерегают исследователя психоаналитических феноменов на каждом шагу – начиная от очевидной объёмности самого предмета рассмотрения и заканчивая метафоричностью, неопределенностью терминологического аппарата, используемого в рамках классического психоанализа. Достижение и драма фрейдовского подхода и заключаются в том, что он настолько выходит за рамки, задаваемые нам академической наукой, что говорить о концептуальных построениях писходинамических теорий можно только обладая известной долей воображения, что не слишком согласуется с требованиями, которые мы впитываем если не с молоком матери, то уж, точно, с молоком Alma Mater.

         В известном смысле можно сказать,  что Фрейд ничего не изобрел.  Основные элементы его теории  – понятие бессознательной памяти, вытеснения, роли сексуальности, значения сновидений и детских воспоминаний – все эти явления были в конце XIX века более или менее известны. Однако они не рассматривались во взаимосвязи и, следовательно, не получали правильной интерпретации. Величие Фрейда заключается в том, что ему удалось осуществить синтез всех этих элементов и тем самым выйти за рамки чисто описательного подхода, характерного для его предшественников.

       Отношение психологов XIX века к бессознательному, само признание которого и представляется основным достижением психоаналитиков, было неоднозначным. Они знали о его существовании и изучали его проявления; однако в то же самое время они исключали всякую возможность понимания способа его функционирования, поскольку видели в нем лишь процесс разрушения сознательного мышления, которое оставалось для них единственно приемлемой моделью психической деятельности, той опорой, которая поддерживает на плаву рацио каждого позитивистского учёного.

         Пытаясь объяснить различные  проявления бессознательного, они  исходили лишь из физиологических теорий – например, из понятия природной слабости нервной системы, – которые, не будучи обоснованы соответствующими наблюдениями, не имели никакого научного значения. Более того, хотя они и догадывались о том, что бессознательное господствует не только в патологических, но и в нормальных состояниях психики, все же само понятие бессознательного оставалось для них, в сущности, связанным именно с патологией. Такой подход полностью исключал возможность каких бы то ни было обобщений.

       То, что психологи XIX века знали о  бессознательном, можно сравнить с  тем, что средневековые астрономы  знали о светилах: они знали  несколько светил и наблюдали их движение в небе, однако не имели никакого представления о том, какие силы управляют их обращением. То же относится и к наблюдениям психологов над снами, гипнозом и неврозами: все эти данные не складывались в единый конструктивный синтез, пока Фрейду, обнаружившему, что каждый фантастический образ имеет и либидинозный смысл, не удалось проанализировать структуру и динамику бессознательного. Более того, лишь «поэтапно» Фрейду удалось проанализировать этот компонент психической структуры.

       Вначале он пытался воссоздавать прошлое  пациента, приводя его к осознанию  вытесненных воспоминаний. Позднее  он осознал особую значимость фантазмов и понял, что удовлетворение наших желаний в сновидениях отображает реальную структуру нашего бессознательного. Бессознательное – это не царство слепых сил, а определенная структура, основу которой составляет несколько основных влечений. После этого фрейдовского открытия бессознательное перестало быть темным колодцем, из глубин которого мы можем время от времени извлекать что-нибудь интереснее. Оно стало объектом, доступным научному познанию.

       В целом, когда в конце прошлого века Фрейд начал разрабатывать психоанализ, мысль о бессознательных психических процессах еще была далека от общего признания в научных кругах. Наибольшее распространение имела идея, согласно которой психическими феноменами считались исключительно сознание и осознанное переживание, тогда как процессы вне сознания причислялись к соматическим, биохимическим и физическим явлениям. Еще в 1915 году Фрейд был вынужден подчеркнуть следующее:

       «Право допустить бессознательное психическое и с этой гипотезой научно работать оспаривается у нас со многих сторон. Мы же, напротив, можем привести: доказательства, что гипотеза о бессознательном явлении необходима и легитимна...».

       Далее Фрейд подчеркивает, что гипотеза о бессознательном душевном событии  является необходимой из-за огромного числа пробелов в данностях нашего сознания.

       Неверно, однако, было бы предполагать, как мы упомянули выше, что постулат о  бессознательных душевных процессах  является открытием Фрейда. Скорее он является результатом его научно-философского образования. Новым же было то значение, которое Фрейд приписывал в своих теориях душевным процессам, а также то значение, которое он придавал им для понимания психопатологии, симптомообразования, толкования сновидений, проявлений переноса и т.д. Поэтому гипотезы о бессознательном душевном событии и детерминантах поведенческого опыта и субъективного переживания являются основополагающими для психоанализа установлениями, которые находятся в центре всей психоаналитической теории.

       В рамках этих рассуждений осознанное переживание фактически представляет собой лишь фрагмент психического события. Большинство душевных процессов происходит вне сознания. Это относится не только к психическим силам, процессам и структурам, но и к психическим содержаниям, воспоминаниям, фантазиям и ощущениям.

       Достижение  Фрейда состоит также в том, что  он сумел положить изучение неких до этого весьма размытых абстракций на вполне научный фундамент, который можно определить как принцип детерминизма и который служит нам хорошей опорой при исследовании природы и динамики человеческого влечения и, как следствие этого, человеческого поведения.

       Суть  положения о психической детерминированности  заключается в том, что любой  аспект поведения и субъективного  переживания, а также функционирование психического аппарата в целом являются результатом и следе предшествовавших событий – как внутри, так и вне психической сферы. Исходя из этого, можно подумать, что объяснение любого психического акта не представляет никакой проблемы, но на практике сделать это с точностью невозможно, поскольку наше знание о бессознательном душевном процессе слишком неполное.

       И все же выводы психоаналитика –  хотя в своей работе он постоянно  стоит перед вопросом о причинах определенных событий, которые зачастую восходят к самому детству и нередко наводят на мысль о врожденных наклонностях, в самом благоприятном случае представляют собой только приближение к истине, насколько этот термин вообще уместен и применим в ситуации психологической практики..

         Одна из задач аналитика –  сделать вывод о тех бессознательных, отсутствующих звеньях, с отголосками, проекциями которых он встречается, которые он истолковывает и с чем он должен ознакомить клиента.

       Таким образом, в контексте понимания  психоаналитической теории и практики мы сталкиваемся с необходимостью работы с отголосками тех порой смутноуловимых драйвов, векторов энергии нашей психики, которые иногда выступают перед нами в качестве, далёком от своей первоначальной инстинктивной формы. Работа психотерапевта в такой ситуации предстает перед нами как акт творчества, но творчества, подчиненного определенной цели, связанной с проблематикой, затаенной в глубинах души того, кто не видит себя в истинности проявлений собственного инстинкта жизни.

       Говоря  об инстинктах и драйвах, как энергетических феноменах, нельзя не упомянуть о том, что психоаналитическая теория основывается на представлении, согласно которому люди являются сложными энергетическими системами. Сообразуясь с достижениями физики и физиологии XIX века, Фрейд считал, что поведение человека активируется единой энергией, согласно закону сохранения энергии (то есть она может переходить из одного состояния в другое, но количество ее остается при этом тем же самым).

       Он  постулировал положение, согласно которому у каждого человека имеется определенное ограниченное количество энергии, питающей психическую активность; цель любой формы поведения индивидуума состоит в уменьшении напряжения, вызываемого неприятным для него скоплением этой энергии.

       Таким образом, согласно теории Фрейда, мотивация человека полностью основана на энергии возбуждения, производимого телесными потребностями. Согласно концепции классического психоанализа, психические образы этого возбуждения, выраженные в виде желаний, называются инстинктами. В инстинктах проявляются врожденные состояния возбуждения на уровне организма, требующие выхода и разрядки.

       Фрейд утверждал, что любая активность человека (мышление, восприятие, память и воображение) определяется инстинктами. Таким образом, мы сталкиваемся с достаточно широким толкованием инстинктивной деятельности, выходящим за рамки классического понимания, скорее это толкование уже имеет некое персональное преломление, в котором инстинкт выступает не просто в качестве некой генетической программы, а как вектор, по которому движется наше повседневное поведение.

         Влияние инстинктов на поведение  может быть как прямым, так  и непрямым, замаскированным. Люди  ведут себя так или иначе  потому, что их побуждает бессознательное напряжение – их действия служат цели уменьшения этого напряжения. Инстинкты как таковые являются, как говорил Фрейд, «конечной причиной любой активности».

       В рамках этого небольшого исследования перед нами не стоит цель обсуждать  классическую трактовку инстинктивных  влечений, но мы считаем необходимым  упомянуть о том, что каждый инстинкт имеет четыре характеристики: источник, цель, объект и стимул. Источник инстинкта – состояние организма или потребность, вызывающая это состояние. Цель инстинкта всегда состоит в устранении или редукции возбуждения, вызванного потребностью. Если цель достигнута, человек испытывает кратковременное состояние блаженства. Хотя существует много способов достижения инстинктивной цели, наблюдается тенденция к поддержанию состояния возбуждения на некоем минимальном уровне, согласно принципу удовольствия, что нередко ложится в основу тех или иных зависимостей или же, в противоположность, может стать основополагающей силой продуктивной деятельности. Феномен творчества – это ли не случай зависимости? Лишите творческого человека возможности осуществлять своё назначение, и вы увидите весь симптомокомплекс подавленного влечения во всём его клиническом многообразии.

       Практически любой поведенческий процесс  в психоаналитической теории может быть описан в терминах: 1) привязки, или направления энергии на объект (катексис); 2) препятствия, мешающего удовлетворению инстинкта (антикатексис). Примером катексиса может служить эмоциональная привязанность к другим людям (то есть перенос на них энергии), увлеченность чьими-то мыслями или идеалами.

       Антикатексис  проявляется во внешних или внутренних барьерах, препятствующих немедленному ослаблению инстинктивных потребностей. Таким образом, взаимодействие между выражением инстинкта и его торможением, между катексисом и антикатексисом составляет главный бастион психоаналитического построения системы мотивации.

         Говоря о двух ведущих инстинктах, можно утверждать, что Фрейд понимал  многие социально-психологические  феномены в контексте смещения  инстинктов: сексуального и агрессивного.

       Например, социализацию ребенка можно частично объяснить как результат последовательного смещения сексуальной потребности от одного объекта к другому, как того требуют родители и общество. Сходным образом расовые предрассудки и войны могут быть объяснены смещением агрессивных побуждений. Согласно Фрейду, все устройство современной цивилизации (искусство, музыка, литература) является продуктом смещения сексуальной и агрессивной энергии. Не имея возможности получать удовольствие прямо и немедленно, люди научились смещать свою инстинктивную энергию на других людей, другие предметы и другую деятельность, вместо тех, которые предназначались для прямой разрядки напряжения. Таким образом, появляются сложные религиозные, политические, экономические и другие институты.

       Критика теории классического психоанализа часто связана именно с таким «пансексуализом», когда все явления нашей общественной и субъективной жизни сводятся к столкновениям драйвов тех или иных животных влечений. Впрочем, перед каждым здравомыслящим исследователем рано или поздно встает вопрос о том, не является ли наше праведное возмущение по поводу животной природы наших желаний всего лишь фантомом нашего отравленного цивилизованным ханжеством разума, желанием дистанцироваться от естественности? Почему психоанализ вообще возник в европейской культурной традиции, а не в какой-то другой? Не является ли сам факт его рождения своего рода компенсацией нашей рациональности, нашедшей своё отражение в весьма рациональной форме, описывающей явления весьма иррационального порядка?