Методы политологии

План

1. Методы политологии  
2. Теория политической системы Т. Парсона.
3. Причины возникновения современных партий.

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

1.Методы  политологии

Разнообразные методы, применяемые политической наукой, позволяют  глубже и всестороннее познать ее предмет. Они представляют собой  приемы, способы изучения политики.

Наиболее важные и часто используемые методы можно  подразделить на три группы. Первая — общие методы исследования политики (нередко их называют подходами). Они  отличаются непосредственной направленностью  на изучаемый объект и либо дают его специфическую интерпретацию (например, системный и деятельностный подходы), либо ориентируют на особый подход к нему (сравнительный и  исторический методы).

Социологический подход предполагает выяснение зависимости  политики от общества, социальной обусловленности  политических явлений, в том числе  влияния на политическую систему  экономических отношений, социальной структуры, идеологии и культуры.

В своих крайних, жестко детерминистских формах социологический  подход широко представлен в марксистских трактовках политики как надстройки над экономическим базисом, как  отношений между классами, нациями  и государствами (В. И.Ленин). Этот метод  ярко выражен и в теории заинтересованных групп А. Бентли, рассматривающей  политику как сферу соперничества  разнообразных общественных групп, преследующих собственные интересы.

Политическая мысль  базируется на нормативно-ценностном подходе. Он предполагает выяснение значения политических явлений для общества и личности, их оценку с точки зрения общего блага, справедливости, свободы и других ценностей.

Этот подход ориентирует на разработку идеала политического устройства и путей его практического воплощения. Он требует исходить из должного и желаемого, из этических ценностей и норм и в соответствии с ними строить политическое поведение и институты.

Несмотря на некоторую  ограниченность, этот подход необходим  для политической науки, поскольку  он придает политике этическое, человеческое измерение, вносит в нее нравственное начало.

Функциональный подход требует изучения зависимостей между  политическими явлениями, обнаруживающихся в опыте, например, взаимосвязей уровня экономического развития и политического  строя, степени урбанизации населения  и его политической активности, избирательной  системы и количества партий и  т.п.

Этот метод предполагает абстрагирование от этической оценки политики и ориентацию лишь на факты  и логику. Специфическим развитием  и качественным обогащением функционалистских  установок выступает бихевиористский  подход.

К функционалистски, позитивистски ориентированным  методам примыкает структурно-функциональный анализ. Он предполагает рассмотрение политики как некоторой целостности, системы, обладающей сложной структурой, каждый элемент которой имеет  определенное назначение и выполняет  специфические функции (роли), направленные на удовлетворение соответствующих  потребностей системы. Деятельность элементов  системы как бы запрограммирована  ее структурной организацией, непосредственно  занимаемыми ими (людьми, институтами) позициями и выполняемыми ролями (президентов, министров, граждан и  т.п.).

Суть системного подхода к политике состоит в  рассмотрении политики как целостного, сложно организованного организма, как саморегулирующегося механизма, находящегося в непрерывном взаимодействии с окружающей средой через вход (воспринимающий требования граждан, их поддержку или  неодобрение) и выход (принятые политические решения и действия) системы.

Институциональный подход ориентирует на изучение институтов, с помощью которых осуществляется политическая деятельность: государства, партий, других организаций и объединений, права, правительственных программ и других регуляторов политической деятельности.

Антропологический подход требует изучения обусловленности  политики не социальными факторами, а природой рода человеческого, присущими  каждому индивиду потребностями (в  пище, одежде, жилище, безопасности, общении, духовном развитии и др.).

Сегодня он исходит  прежде всего из таких принципов, как:

1) постоянство, инвариантность  фундаментальных родовых качеств  человека как существа биологического, социального и разумного (духовного), изначально обладающего свободой;

2) универсальность  человека, единства человеческого  рода и, независимо от этнических, расовых, социальных, географических  и иных различий, равноправия  всех людей;

3) неотъемлемость  естественных, основополагающих прав  человека, их приоритета по отношению  к принципам устройства, законам  и деятельности государства.

Применительно к  исследованию реальных политических действий антропологический подход требует  не ограничиваться изучением влияния  социальной среды или разумной, рациональной мотивации, но выявлять и иррациональные, инстинктивные, био логические и другие мотивы политического поведения, обусловленные человеческой природой и наиболее ярко проявлявшиеся еще в первобытных обществах.

Психологический подход, в отличие от антропологизма он имеет  в виду не человека вообще как представителя  рода, а конкретного индивидуума, что предполагает, конечно, и учет его родовых качеств, социального  окружения и особенностей индивидуального  развития.

Психологический метод  ориентирован на изучение субъективных механизмов политического поведения, индивидуальных качеств, черт характера, а также типичных механизмов психологических  мотиваций.

Психологический подход не претендует на исключительность и  позволяет выявить один из важнейших  аспектов политической жизни. Его специфическим  развитием выступает социально-психологический  метод, ориентирующий на изучение зависимости  политического поведения индивидов  от их включенности в социальные группы и различных параметров последних, а также на исследование психологических  характеристик групп (малых групп, толпы, этносов, классов) и т.д.

Динамическую картину  политики дает деятельностный подход. Он предполагает рассмотрение ее как  специфического вида живой и овеществленной деятельности, как циклического процесса, имеющего последовательные стадии, этапы: определение целей деятельности, принятие решений; организация масс и мобилизация ресурсов на их осуществление; регулирование деятельности; учет и  контроль за реализацией целей; анализ полученных результатов и постановка новых целей и задач. Деятельностный подход служит методологической базой  теории политических решений.

Рассмотренная под  этим углом зрения политика выступает  как процесс подготовки, принятия и реализации обязательных для всего  общества решений. С использованием деятельностного подхода связана  и трактовка политики как специфической  формы управления обществом .

Своеобразным развитием  и конкретизацией деятельностного  метода является критически-диалектический метод. Он ориентирует на критический  анализ политики, выявление ее внутренних противоречий, конфликтов как источника  ее самодвижения, движущей силы политических изменений. Критически-диалектический метод является ведущим в такой  важной социологической и политологической дисциплине, как конфликтология.

Сравнительный (компоративистский) подход предполагает сопоставление  однотипных политических явлений, к  примеру, политических систем, партий, различных способов реализации одних и тех же политических функций и т.д. с целью выявления их общих черт и специфики, нахождения наиболее эффективных форм политической организации или оптимальных путей решения задач.

Применение сравнительного метода расширяет кругозор исследователя, способствует плодотворному использованию  опыта других стран и народов, позволяет учиться на чужих ошибках  и избавляет от необходимости  «изобретать велосипеды» в государственном  строительстве.

Творческое, с учетом специфики страны использование  этого метода особенно актуально  для современной российской политологии  в условиях реформирования общества и государства. На компаративистском  методе базируется специальная отрасль  политических знаний и исследований — сравнительная политология.

К числу традиционных и фундаментальных методов политической науки принадлежит субстанциальный (от слова «субстанция» — первооснова, материя), или онтологический, подход. Он требует выявления и исследования первоосновы, составляющей специфическую  качественную определенность политики. Такой первоосновой обычно считают  власть, отношения господства и подчинения в их многообразных проявлениях  или деление общества на «друзей» и «врагов».

С давних пор в  политологии и других науках используется исторический подход. Он требует хронологической  фиксации политических событий и  фактов, их исследования во временном  развитии, выявления связи настоящего, прошлого и будущего.

Использование всех названных и некоторых других методов первой группы позволяет  дать разнообразные всесторонние характеристики политической реальности. Однако арсенал  познавательных средств политологии  не исчерпывается общими методами исследования политики. Он включает и вторую группу методов, которые относятся не к  исследованию политических субъектов, а непосредственно к организации  и процедуре познавательного  процесса.

Их иногда называют общеологическими методами. Сюда входят индукция и дедукция, анализ и синтез, сочетание исторического и логического  анализа, моделирование, мысленный  эксперимент, математические, кибернетические, прогностические и другие методы.

Третью группу познавательных средств политологии составляют методы эмпирических исследований, получения  первичной информации о политических фактах. Они, как и уже рассмотренная  группа, прямо не отражают специфику  политологии и в основном заимствованы ею из конкретной социологии, кибернетики  и некоторых других наук.

К этим методам относятся: использование статистики, в первую очередь электоральной; анализ документов; анкетный опрос; лабораторные эксперименты; деловые игры, особенно плодотворные при принятии политических решений; наблюдение, осуществляемое исследователем, являющимся непосредственным участником реальных политических событий, или  наблюдение за поведением людей, находящихся  в условиях экспериментальной ситуации, и др. 
 

   2. Теория политической  системы Т. Парсона.

Власть понимается здесь как посредник, тождественный  деньгам, циркулирующий внутри того, что мы называем политической системой, но выходящий далеко за рамки последней  и проникающий в три функциональные подсистемы общества— экономическую  подсистему, подсистему интеграции и  подсистему поддержания культурных образцов. Прибегнув к очень краткому описанию свойств, присущих деньгам  как экономическому инструменту  подобного типа, мы сможем лучше  понять и специфику свойств власти. 
Деньги, как утверждали классики экономической науки, одновременно представляют собой и средство обмена, и «ценностный эталон». Деньги — это символ в том смысле, что, измеряя и, следовательно, "выражая" экономическую ценность или полезность, сами они не обладают полезностью в изначальном потребительском значении слова. Деньги имеют не «потребительскую стоимость», а только «стоимость меновую», т.е. позволяют приобретать полезные вещи. Деньги служат, таким образом, для обмена предложениями о продаже или, наоборот, о покупке полезных вещей. Деньги становятся главным посредником только тогда, когда обмен не носит обязательного характера, подобно обмену дарами между некоторыми категориями родственников, или когда он не совершается на основе бартера, т.е. обмена равноценными вещами и услугами. 
Восполняя нехватку прямой от себя пользы, деньги наделяют того, кто их получает, четырьмя важными степенями свободы в том, что касается участия в системе всеобщих обменов: 
1) свободой тратить полученные деньги на приобретение, какой-либо вещи или набора вещей из числа наличествующих на рынке и в пределах имеющихся средств; 
2) свободой выбирать между многими вариантами желаемой вещи; 
3) свободой выбирать время, наиболее подходящее для покупки; 
4) свободой обдумывать условия покупки, которые в силу свободы выбора времени и варианта предложения человек может, смотря по обстоятельствам, принять или отвергнуть. И напротив, в случае с бартером участник торга связан тем, что его партнер имеет или желает иметь в обмен на то, что он имел, и уступит в данный момент. Вместе с получением четырех степеней свободы человек, конечно, подвергается риску, связанному с гипотетичностью предположения о том, что деньги будут приняты другими и что их ценность останется неизменной. 
Первые деньги были посредником, стоявшим еще очень близко к товару, — самым известным примером этого являются драгоценные металлы, и многие до сих пор полагают, что стоимость денег «действительно» основывается на рыночной стоимости их металлической основы. На этой основе тем не менее в развитых финансовых системах была возведена сложная структура инструментов кредитования, в которой только ничтожная часть сделок действительно совершалась с использованием металлических денег — они превращаются в «резерв», приберегаемый на всякий случай, и используются главным образом для сведения международных балансов. Как бы в некоторых случаях ни было важно наличие металлических резервов, все современные финансовые системы функционируют, опираясь преимущественно не на металл как реального посредника, а на деньги «без стоимости». Более того, принятие этих денег «без стоимости» основывается на определенном доверии, институционализирванном в финансовой системе. Если бы гарантия денежных обязательств покоилась только на их конвертируемости в металлическую монету, тогда в подавляющем большинстве случаев они бы обесценились по той простой причине, что общее количество металла может покрыть лишь малую долю денег. 
И наконец, деньги «хороши», т.е. функционируют как посредник, только в недрах достаточно определенной сети рыночных отношений, которая действительно достигла сегодня мирового уровня, но поддержание которой требует специальных мер обеспечения взаимоконвертируемости национальных валют. Такая система есть область виртуальных обменов, в которой деньги могут быть потрачены, но не в недрах которой поддерживаются определенные условия, обеспечивающие системе защиту и управление со стороны как закона, так и ответственных властей, контролируемых законом. 
Аналогичным образом понятие институционализированной системы власти прежде всего выдвигает на первый план систему отношений, в рамках которой некоторые виды обещаний и обязательств, навязанных или взятых добровольно — например, в соответствии с договором, — рассматриваются как подлежащие исполнению, т.е. в нормативно установленных условиях уполномоченные деятели могут потребовать их выполнения. Кроме того, во всех установленных случаях отказа или попыток отказа от повиновения, посредством чего деятель пробует уклониться от своих обязательств, их «заставят уважать», угрожая ему реальным применением ситуационно-негативных санкций, выполняющих в одном случае функцию устрашения, в другом — наказания. Именно события в случае с деятелем, о котором идет речь, намеренно изменяют (или угрожают изменить) ситуацию ему во вред, каково бы ни было конкретное содержание этих изменений. 
Власть, таким образом, является реализацией обобщенной способности, состоящей в том, чтобы добиваться от членов коллектива выполнения их обязательств, легитимизированных  значимостью последних для целей коллектива, и допускающей возможность принуждения строптивых посредством применения к ним негативных санкций, кем бы ни являлись действующие лица этой операции.. Добиться обладания полезным предметом, выменяв его на другой предмет, не означает совершить денежную сделку. Таким же образом следует, что добиться удовлетворения своего желания, определено оно как обязательство объекта или нет, посредством простой угрозы со стороны превосходящей силы не составляет акта властвования. Большинство представителей политической науки выбрали бы другое определение и увидели бы здесь пример властвования изучать вытекающие из него следствия. Способность обеспечивать удовлетворение желания должна быть обобщенной, чтобы можно было назвать ее властью, а не функцией отдельного применения санкции, которую в состоянии наложить одно лицо, и, наконец, использованный посредник должен быть «символическим». На второе место среди свойств  власти поставлена  легитимация. Это с необходимостью вытекает из понимания власти как «символической», которая, будучи обмененной на что-нибудь действительно значимое для эффективности сообщества, а именно на повиновение, не оставляет приобретателю выгоды, т.е. лицу, выполнившему обязательство, «никакой ощутимой ценности». Это значит, что ему не остается ничего другого, кроме совокупности антиципации, а именно: при других условиях и в других случаях он может напомнить об определенных обязательствах со стороны иных сообществ. В системах власти легитимация является, таким образом, фактором, аналогичным доверию при взаимном согласии на принятие денежной единицы и ее стабильности в финансовых системах. 
Оба критерия объединены тем, что если легитимность обладания и использования власти подвергается сомнению, то это ведет к использованию все более сильных средств, способствующих достижению повиновения. Эти средства должны быть все более и более эффективными «внутренне» и, следовательно, лучше приспособленными к особым ситуациям объектов исходя из их недостаточно общего характера. Кроме того, в той мере, в какой эти средства являются внутренне эффективными, легитимность постепенно становится все менее важным фактором их эффективности; в конце этого развития находится применение — вначале различных видов принуждения, затем силы как самого по сути своей эффективного из всех средств принуждения. 
Теперь можно затронуть последнюю из тех важных проблем, которые было решено разобрать в рамках настоящей статьи и которая состоит в том, чтобы выяснить, является ли власть задачей с нулевой суммой в том смысле, что в системе всякое приращение власти единицей А является действенной причиной утраты соответствующего количества власти другими единицами — Б, В, Г... Сравнение с деньгами, на котором настаивали с самого начала, могло бы помочь в поисках ответа, который при некоторых обстоятельствах будет явно утвердительным, но ни в коем случае не будет таковым при любых обстоятельствах. 
Случай с деньгами ясен: при разработке бюджета, призванного распределить имеющийся доход, всякое выделение средств по какой-то одной статье должно осуществляться за счет других статей. Вопрос в том, чтобы выяснить, действуют ли подобные ограничения в экономике, понимаемой как глобальная система. В течение долгого времени многим экономистам так и казалось; и это был самый серьезный недостаток прежней «количественной теории денег». Самой явной политической аналогией здесь является распределение власти в рамках обособленного сообщества. Вполне очевидно, что если А, который ранее занимал положение, сопряженное с реальной властью, перемещен рангом ниже и на его месте теперь находится Б, то А утрачивает власть, а Б ее получает, причем общая сумма власти в системе остается неизменной. Многие теоретики, в том числе Г. Лассуэлл и Ч. Райт Миллс, полагали, что это правило является одинаково справедливым для всей совокупности политических систем. 
Самым очевидным и серьезным фактом, разбившим теорию нулевой суммы, было учреждение кредита коммерческими банками. Случай этот настолько важен в качестве демонстрационной модели, что требует краткого разъяснения. Когда вкладчики вкладывают свои деньги в банк, они не только помещают их в надежное место, но и передают в распоряжение банка, который может дать их в долг. Поступая так, депозиторы ни в коей мере не теряют права собственности на свои деньги. Вклады возвращаются в полном размере по заявлению вкладчика, причем единственные общепринятые ограничения здесь определяются режимом работы банка. Банк все же использует часть вкладов для предоставления кредита под проценты, в силу чего он не только передает в распоряжение заемщика энную сумму денег, но и принимает в большинстве случаев обязательство требовать возврата займа только в полном соответствии с заключенным договором, который в целом оставляет за заемщиком свободу действий, ничем не нарушаемую в течение условленного срока, или обязывает его произвести обговоренные заранее выплаты ввиду амортизации займа. Другими словами, одни и те же деньги начинают выполнять «двойную функцию»: они рассматриваются как собственность и депозиторами, хранящими документы на вклады, и банкиром, получившим право одалживать эти деньги, как «свои собственные». Таким образом, происходит возрастание суммы денег в обороте, измеряемое количеством текущих займов по отношению к объему бессрочных вкладов. 
Таким же образом попытаемся теперь провести точный анализ систем власти. Существует круговое движение между политической сферой и экономикой; суть его в обмене фактора политической эффективности — в данном случае участия в контроле над продуктивностью экономики — на экономический результат, состоящий в контроле над ресурсами, способном, например принять форму инвестиционного займа. Это круговое движение регулируется посредством власти в том смысле, что фактор, представленный подлежащими исполнению обязательствами, в частности обязательством оказания услуг, с лихвой уравновешивает результат, представленный открывшимися для эффективного действия возможностями. 
Одно из условий стабильности этой системы циркуляции состоит в равновесии факторов и результатов властвования с той и с другой стороны. Это — иной способ сказать, что данное условие стабильности в том, что касается власти, формулируется идеальным образом как система с нулевой суммой, хотя то же самое неверно, по причине инвестиционного процесса, для вовлеченных в оборот денежных средств. Система кругового обращения присущая политической сфере, понимается тогда как место привычной мобилизации ожиданий относительно их исполнения; эта мобилизация может осуществляться двумя способами: либо мы напоминаем обстоятельства, которые вытекают из прежних договоренностей, являющихся в некоторых случаях, как, например, в вопросе о гражданстве правоустанавливающими; либо мы берем на себя в установленных пределах новые обязательства, заменяющие старые, уже выполненные. Равновесие характеризует, конечно, всю систему, а не отдельные части. 
Существует ли политический эквивалент банковской системы , средство, которое пробило бы брешь в круговом обороте власти, позволив внести весомые добавки к тому количеству власти, которое держится в системе? Такое средство существует и  его источник находится в системе поддержки, т.е. в зоне обменов между властью и влиянием на нее, между политической системой и системой интеграции. 
Прежде всего это особенно наглядно в случае с демократическими избирательными системами, что политическая  поддержка должна рассматриваться как обобщенная уступка власти, ставящая в случае победы на выборах избранных лидеров в положение, аналогичное положению банкира. «Вклады» власти, сделанные избирателями, могут быть отозваны — если не тотчас, то хотя бы на следующих выборах и на условии, аналогичном режиму работы банка. В некоторых случаях выборы связаны с условиями, сопоставимыми с бартером, точнее говоря, с ожиданием выполнения некоторых конкретных требований, отстаиваемых стратегически мыслящими избирателями, и ими одними. Но особенно важно, что в системе, которая является плюралистической с точки зрения не только состава сил, осуществляющих политическую поддержку, но и проблем, подлежащих разрешению, такие лидеры получают свободу действия для принятия различных, обязательных для исполнения решений, затрагивая в этом случае и другие группы общества, а не только те, чей «интерес» был удовлетворен непосредственным образом. Эту свободу можно представить как ограниченную круговым потоком: другими словами, можно сказать, что фактор власти, проходящий по каналу политической поддержки, будет самым точным образом уравновешен его результатом — политическими решениями в интересах тех групп, которые их специально требовали.  
Существует все же другая составляющая свободы избранных лидеров, которая и является здесь решающей. Это свобода использовать влияние — например, благодаря престижу должности, не совпадающему с объемом причитающейся ей власти, — чтобы предпринять новые попытки «уравнять» власть и влияние. Это использование влияния для укрепления общего предложения власти. Как это можно себе представить? 
Важно то, что связь между средствами, используемыми для позитивных и негативных санкций, есть инверсия случая с созданием банковского кредита. Там речь действительно шла об использовании власти, конкретизированной в обязательности исполнения кредитных соглашений, которая и позволяла «почувствовать разницу». Здесь же речь идет о способности выборочного осуществления влияния посредством убеждения. Похоже, что этот процесс выполняет свою роль посредством функции управления, которая — с помощью отношений, поддерживаемых с различными аспектами структуры электорального корпуса сообщества, — порождает и структурирует новый «спрос» в смысле специфического спроса на решения. 
Тогда можно сказать, что подобный спрос — применительно к тем, кто принимает решения. — оправдывает растущее производство власти, что стало возможным именно из-за обобщенного характера мандата политической поддержки; поскольку этот мандат выдан не на основе бартера, т.е. в обмен на конкретные решения, но вследствие того «уравнения» власти и влияния, которое установилось посредством выборов, он является средством осуществления, в рамках конституции, того, что на правительственном уровне кажется наиболее соответствующим «всеобщему интересу». В этом случае руководителей можно сравнить с банкирами или «брокерами», которые могут мобилизовать обязательства своих избирателей таким образом, что совокупность обязательств, взятых всем сообществом, увеличивается. Это возрастание должно все же быть оправданным мобилизацией влияния: нужно, чтобы оно одновременно воспринималось как соответствующее действующим нормам и применимое к ситуациям, «требующим» действия на уровне коллективных обязательств. 
Критической для оправдания проблемой является в определенном смысле проблема консенсуса, его воздействия на тот ценностный принцип, каким выступает солидарность. Критерием, соответствующим этому ценностному принципу, становится, следовательно, консенсус. 
В этом случае возникает задача нахождения основы, позволяющей нарушить круговую стабильность системы власти с нулевой суммой. Решающим для этого является то, что подобное может произойти, когда сообщество и его члены готовы взять на себя новые, подлежащие исполнению обязательства за рамками и сверх тех, которые были в силе раньше. Тогда возникает насущная потребность оправдать подобное расширение и трансформировать «чувство» того, что необходимо что-то предпринять, в обязательство предпринять эффективное действие, содержащее при необходимости принудительные санкции. В этом процессе сильный деятель представлен избранными руководителями — в той мере, в какой к ним применима аналитически независимая характеристика позиции власти, присущей выполняемой ими функции, определяющая лидера как человека, обремененного поиском необходимого обоснования для политических программ, которые не были бы приняты в случае кругового оборота власти. 
Можно предположить, что сравнение с кредитом, наряду с прочими, оказывается верным с точки зрения его временного измерения. Потребность в большей эффективности, необходимой для выполнения новых программ, составляющих добавку к общей нагрузке сообщества, влечет за собой изменения на уровне организации посредством нового сочетания производственных факторов, развития новых организмов, ангажированности персонала, выработки новых норм и даже модификации основ легитимации. Следовательно, избранные лидеры не могут считаться по закону ответственными за немедленное выполнение, и, наоборот, нужно, чтобы источники политической поддержки оказали им доверие, т.е. не требовали немедленной «оплаты» — в момент следующих выборов — той доли власти, которую имели их голоса, решениями, продиктованными их собственными интересами. 
Правомерно, может быть, называть ответственность, принимаемую в этом случае, ответственностью руководства, подчеркнув ее отличие от административной ответственности, сосредоточенной на повседневных функциях. Здесь представлен процесс возрастания власти способом, строго аналогичным экономическому инвестированию в том смысле, что «возмещение» должно повлечь за собой повышение уровня коллективного успеха в направлении, выявленном выше, а именно: повышение эффективности коллективного действия в зонах с обнаружившейся ценностью, о которой никто не подозревал, если бы лидер не пошел на риск, подобно предпринимателю, решившемуся на инвестиции.