Контрольная работа по "Истории политических и правовых учений"

Судебная власть, по гегелевской классификации, снова, как у Локка, отнесена к исполнительной власти. Имея, очевидно, в виду идущие от Монтескье представления, Гегель пишет: «Если обычно говорят о трех властях, о законодательной, исполнительной и судебной, то первая соответствует всеобщности, вторая – особенности, но судебная власть не есть третий момент понятия, ибо ее единичность лежит вне указанных сфер». Момент единичности у Гегеля представлен властью государя (монарха).

Более существенное расхождение  Гегеля с Локком и Монтескье в понимании и применении теории разделения властей проистекает из того, что компромиссность, заложенная в самой идее разделения властей, представляется ему недостаточной. Этим, в частности, обусловлено гегелевское стремление максимально преодолеть в своей конструкции ту самостоятельность, автономное бытие и противоречия различных властей, которые имеются у Локка и Монтескье.

Свою критику Гегель направляет главным образом против той формы, в какой идея разделения властей была применена в США и Франции.

Точка зрения самостоятельности  властей и их взаимного ограничения  представляется Гегелю ложной, поскольку  предполагает враждебность каждрй из властей к другим, взаимный страх  и противодействие. В результате всего этого, отмечает Гегель, получается лишь «всеобщее равновесие, но не живое единство». Различные власти – это лишь различные моменты единого понятия, поэтому как чудовищную ошибку Гегель расценивает всякого рода «абстракции» самостоятельности властей.

Для гегелевской трактовки  различных властей прежде всего характерно, что все они восходят к власти монарха, которая содержит в себе все три момента государственной целостности: момент всеобщности (участие в законодательстве), момент отношения особенного ко всеобщему (участие в правительственной власти) и, наконец, момент единичности – собственно право монарха как последнее решение и абсолютное самоопределение.

Отмечая, что право  окончательного решения и представляет собой специфический отличительный  признак власти монарха, Гегель делает его определяющим для двух других сторон этой власти. Характерно в этой связи то обстоятельство, что способ соотношения трех моментов власти монарха по существу распространяется на соотношение трех властей в государстве. Единство различных властей Гегель трактует как их идеальность. Это означает, что различные власти исходят из мощи целого и предстают как «его пребывающие в текучести члены».

По тем же основаниям различные власти и функции государства  не могут быть частной собственностью. Сочетание этих определений власти и образует, по Гегелю, суверенитет государства, существо которого–в господстве целого, в зависимости и подчиненности различных властей государственному единству, цели которого определяют цели и способы действия отдельных государственных властей и особых государственных сфер. Это – внутренний суверенитет, от которого Гегель отличает суверенитет внешний. При феодальной монархии, отмечает он, государство было суверенно в отношении других государств, но у себя внутри не только монарх, но и само государство не были суверенны. Различные власти и функции государства частью находились в ведении независимых корпораций и общин, частью же были собственностью отдельных лиц. Государственное целое в этих условиях представляло собой скорее агрегат, чем организм. «Идеализм, составляющий суверенитет, – подчеркивает Гегель, – есть то же определение, по которому в животном организме его так называемые части суть не части, а члены, органические моменты, изоляция и для себя пребывание которых есть болезнь».

О суверенитете можно, по Гегелю, говорить лишь тогда, когда в государстве установлен конституционный строй и господствуют законы; в этом конституционном состоянии суверенитет и проявляется как момент идеальности особенных сфер и функций, выражая определяющую роль целого. При деспотизме нет суверенитета, поскольку в состоянии беззакония лишь особенная воля – монарха или народа – имеет силу закона, вернее, заменяет собой закон.

Характеризуя суверенитет  как «уверенную в самой себе субъективность, Гегель добавляет: истина субъективности – в субъекте, личности – в лице. В разумном государстве «абсолютно решающим моментом целого является не индивидуальность вообще, а индивид, монарх». Личность государства действительна лишь как лицо, как монарх. Это означает, что суверенитет представлен в монархе.

Условно можно даже сказать, допускает Гегель, что суверенитет  внутри страны пребывает в народе, но это будет равносильно тому, что государство обладает суверенитетом. Но обычный смысл, подчеркивает Гегель, в котором в новейшее время  стали говорить о суверенитете народа, состоит в том, что этот суверенитет берется как противоположность суверенитету, существующему в монархе; «в таком противопоставлении представление о народном суверенитете принадлежит к разряду тех путаных мыслей, в основе которых лежит пустое представление о народе»^. Такой народ, противостоящий суверенному монарху, Гегель с консервативных и антидемократических позиций расценивает как бесформенную массу, не представляющую собой государства, а потому и не обладающую суверенитетом, правительством, судами, начальством, сословиями.

Воплощение суверенитета в личности монарха существенно  отличает, по Гегелю, конституционную  монархию от таких неразвитых состояний  государственности, как республика и вообще демократия. И в старых, менее развитых формах правления (демократия, аристократия, монархия, но не конституционная) также должна быть «индивидуальная вершина», ибо «всякое действие и всякая действительность имеют свое начало и осуществление в решающем единстве вождя». Но в этих формах те или иные лица оказывались на вершине государства случайным образом и играли подчиненную роль, поэтому для принятия последнего решения (т.е. реализации монархического момента) они обращались к оракулам, гаданию и т.п. Конституционно-монархическое «я хочу» Гегель делает основным критерием великого различия между новым и старым миром.

В то же время он стремится  преодолеть впечатление произвола, исходящее от его трактовки монархической  власти, и указывает на связанность  монарха моментами совещания  и законодательства. «Если конституция действенна, то ему, – пишет Гегель о монархе, – часто остается лишь поставить свое имя. Но это имя важно; это – вершина, за пределы которой нельзя выйти». В благоустроенной и развитой монархии вся объективная сторона дела определяется законами, а монарху остается лишь присоединить к этому свое субъективное «я хочу».

Особенность характера  монарха, его образование и т.п. не имеют существенного значения при совершенной организации. Он должен сказать последнее «да» и  поставить точку над i. Монархи, признает Гегель, как раз не отличаются телесной силой или умом, однако миллионы людей дают им править собой. В этом человеческом повиновении сказывается, по Гегелю, внутренняя сила идеи. Расходясь со старой идеей философа на троне, Гегель предпочитает ей философское обоснование трона.

Гегель, опираясь на диалектику перехода от понятия чистого самоопределения  в непосредственность бытия, конструирует наследственную монархическую власть. Величество монарха как раз и  состоит, согласно Гегелю, в безусловности его власти – как по природному началу ее происхождения, так и по окончательному характеру ее решений.

Публичная свобода вообще и наследственность престола рассматриваются  Гегелем как абсолютно взаимосвязанные  и взаимные гарантии.

Из суверенитета наследственного монарха Гегель выводит его право помилования преступников, право назначать и увольнять высших чиновников правительственной власти, прерогативы монарха в области законодательной власти. Обладая правом последнего решения, монарх в то же время, по конструкции Гегеля, стоит выше всякой ответственности за действия правительства; эту ответственность могут нести лишь чиновники правительственной власти.

Правительственная власть определяется Гегелем как «власть  подводить особенные сферы и отдельные случаи под всеобщее». Задача правительственной власти, куда Гегель включает также судебную и полицейскую власти, – выполнение и применение решений монарха, поддержание существующих законов и учреждений. Правительственная власть имеет дело, по мысли Гегеля, с применением всеобщих положений к особенным и единичным случаям.

Существенный момент в деятельности правительственной  власти – сочетание всеобщих интересов  государства и интересов особенных  сфер (корпораций, общин, промыслов, сословий и т.п.). В государственной поддержке особых правомерных интересов корпораций и других сфер гражданского общества Гегель даже усматривает «тайну патриотизма граждан».

Отмечая односторонность  и недостаточность централизации  власти, Гегель обращает внимание на необходимость разумной организации нижних звеньев власти – на том уровне, где власть сталкивается с конкретной жизнью гражданского общества, с корпорациями, общинами и иными особыми сферами.

Центральное место в  гегелевском учении о правительственной  власти занимают его взгляды на бюрократию. Члены правительства и государственные чиновники представляют собой, по характеристике Гегеля, главную составную часть среднего сословия. В этом сословии сосредоточены государственное сознание и образованность. Оно является главной опорой государства в отношении законности и интеллектуальности. Государства, где нет такого сословия, еще недостаточно развиты. К их числу Гегель резонно относит и тогдашнюю Россию, «в которой есть крепостная масса и та, которая правит».

Среднее сословие, по мысли Гегеля, может образоваться лишь в условиях, где, наряду с чиновничьим миром, имеются также сравнительно независимые и обладающие определенными правами особенные сферы и круги, которые успешно противостоят произволу чиновников. «Действование согласно всеобщему праву и привычка к такому действованию, – замечает Гегель, – следствие противоположности, которую образуют эти для себя самостоятельные круги».

Гарантии против злоупотребления  властью со стороны ведомств и  чиновников Гегель видит в контроле сверху (иерархия чиновников и их ответственность) и снизу (противодействие корпораций, общин и т.д.). Чувствуя слабость подобных гарантий против сословия чиновников, которое даже по гегелевской характеристике может солидарно объединяться против подчиненных, Гегель допускает – в крайних случаях – высшее вмешательство монарха. Превращение бесстрастности, законности и мягкого обращения в обычную норму чиновничьей деятельности Гегель связывает с развитием нравственной и умственной культуры чиновников. Уменьшение же отрицательных последствий семейных и других частных влияний связано, по Гегелю, с размерами государства. При занятии в больших государствах крупными делами сами собой, как достаточно наивно полагает Гегель, отмирают эти недостатки и создается привычка ко всеобщим взглядам и делам.

Весьма существенные представления всего учения Гегеля о конституционной монархии развиты  в его концепции законодательной  власти. Конструкция законодательной  власти, резюмируя предшествующие моменты  диалектики понятия права, расставляет их по местам, довершает картину органической целостности гегелевского разумного государства.

Законодательная власть, по Гегелю, – это власть определять и устанавливать всеобщее. Характеристику законодательной власти Гегель начинает с указания на то, что эта власть – часть государственного строя, который представляет ее прочную предпосылку и, следовательно, находится вне сферы прямого и непосредственного законодательного определения и изменения. Но, с другой стороны, государственный строй получает свое дальнейшее развитие благодаря законодательству. Вообще же чрезвычайно существенно, подчеркивает Гегель, чтобы государственный строй рассматривался не как нечто созданное, хотя он и возник во времени, ибо он, наоборот, есть безусловно в себе и для себя сущее, которое «должно рассматриваться как божественное и пребывающее, стоящее над всем тем, что создается».

Государство, таким образом, уже налично, и вопрос, кто должен устанавливать государственный  строй, неправомерен с точки зрения гегелевской философии права. Речь должна идти, по мысли Гегеля, не об установлении, а лишь об изменении уже имеющегося государственного строя, и то в соответствии с ним самим. Но даже и это изменение должно протекать спокойно, незаметно, постепенно, окольным путем. «Следовательно, – подчеркивает Гегель, – государственный строй есть, но вместе с тем он столь же существенно становится, другими словами, продвигается в своем формировании. Это поступательное движение есть изменение незаметное и не обладающее формой изменения».

Гегелевская установка на постепенное, на внешний взгляд незаметное, движение государственного строя, который по прошествии долгого времени меняет свой характер и делается совершенно иным, имеет своей целью доказать разумность компромисса нового со старым и направлена на обоснование изменений путем реформ, а не революций. Стремление к компромиссу различных властей и сфер государства при непреодоленных противоречиях между ними пронизывает всю гегелевскую конструкцию законодательной власти. Однако по смыслу гегелевской концепции разумного государства этот компромисс означает не сосуществование противоречащих друг другу начал как равноправных моментов государственной жизни, а их соподчиненность в рамках органической целостности. Компромисс противоречий различных властей достигается, в частности, за счет законодательной власти, которая в гегелевской трактовке приобретает весьма урезанный, а в ряде аспектов – консервативный и антидемократический характер.

В гегелевскую конструкцию  законодательной власти, наряду с  сословным элементом, входят также монарх, которому принадлежит право окончательного решения, и правительственная власть в качестве совещательного момента.

Назначение сословного элемента законодательной власти состоит, по Гегелю, в том, что в нем получает существование субъективная формальная свобода и удовлетворяется «общественное сознание» многих. Гегель подчеркивает, что речь идет именно о «многих», а не обо «всех», всем народе. Дело не только в том, что в «публичном сознании» не представлены дети, женщины и т.д. Гегель борется против демократических взглядов на законодательную власть и депутатов как представительство «всех», т.е. всего народа. Свое понимание роли сословного элемента он прямо противопоставляет мнению, будто депутаты из народа или даже сам народ лучше понимают, что ему на пользу и как это осуществить. «Народ, – замечает Гегель, – поскольку это слово обозначает особенную часть членов государства, представляет собой ту часть, которая не знает, чего она хочет. Знание чего хочешь, а тем более чего хочет в себе и для себя сущая воля, разум – плод глубокого познания и разумения, что именно и не есть дело народа».

Депутаты, по оценке Гегеля, лишь в незначительной мере дополняют  разумение высших чиновников, и то в отношении местных дел и  специальных потребностей. Но философское оправдание представительства не в этой незначительной пользе депутатов, а в необходимости удовлетворить такой момент развитой до целостности идеи государства, как субъективная формальная свобода.

Удовлетворение этого  момента обеспечивает в гегелевской конструкции разумную связь сословий гражданского общества с политическим государством и тем самым «снимает» противоречия между ними. Через сословный элемент законодательной власти государство проникает, по Гегелю, в сознание народа и добивается его одобрения.