Человек и природа

   Первое  основание личности, которое не может  игнорировать никакая дифференциально-психологическая  концепция, есть богатство связей индивида с миром. Это богатство и отличает человека, жизнь которого охватывает обширный круг разнообразной деятельности, от того берлинского учителя, «мир которого простирается от Маобита до Кепеника и наглухо заколочен за Гамбургскими воротами, отношения которого к этому миру сведены до минимума его жалким положением в жизни». Само собою разумеется, что речь идет о действительных, а не об отчужденных от человека отношениях, которые противостоят ему и подчиняют его себе. Психологически мы выражаем эти действительные отношения через понятие деятельности, ее смыслообразующих мотивов, а не на языке стимулов и выполняемых операций. К этому нужно прибавить, что деятельности, составляющие основания личности, включают в себя также и деятельности теоретические и что в ходе развития круг их способен не только расширяться, но и оскудевать; в эмпирической психологии это называется «сужением интересов». Одни люди этого оскудения не замечают, другие, подобно Дарвину, жалуются на это как на беду.

   Различия, которые здесь существуют, являются не только количественными, выражающими  меру широты открывшегося человеку мира в пространстве и времени –  в его прошлом и будущем. За ними лежат различия в содержании тех предметных и социальных отношений, которые заданы объективными условиями  эпохи, нации, класса. Поэтому подход к типологии личностей, даже если она учитывает только один этот параметр, как теперь принято говорить, не может не быть конкретно-историческим. Но психологический анализ не останавливается  на этом, ибо связи личности с  миром могут быть как беднее тех, что задаются объективными условиями, так и намного превосходить их.

   Другой, и притом важнейший, параметр личности есть степень иерархизированности деятельностей, их мотивов. Степень эта бывает очень разной, независимо от того, узко или широко основание личности, образуемое его связями с окружающим. Иерархии мотивов существуют всегда, на всех уровнях развития. Они-то и образуют относительно самостоятельные единицы жизни личности, которые могут быть менее крупными или более крупными, разъединенными между собой или входящими в единую мотивационную сферу. Разъединенность этих, иерархизированных внутри себя, единиц жизни создает психологический облик человека, живущего отрывочно – то в одном «поле», то в другом. Напротив, более высокая степень иерархизации мотивов выражается в том, что свои действия человек как бы примеривает к главному для него мотиву-цели, и тогда может оказаться, что одни стоят в противоречии с этим мотивом, другие прямо отвечают ему, а некоторые уводят в сторону от него.

   Когда имеют в виду главный мотив, побуждающий  человека, то обычно говорят о жизненной  цели. Всегда ли, однако, этот мотив  адекватно открывается сознанию? С порога ответить на этот вопрос нельзя, потому что его осознание в  форме понятия, идеи происходит не само собою, а в том движении индивидуального  сознания, в результате которого субъект  только и способен преломить свое внутреннее через систему усваиваемых  им значений, понятий. Об этом уже говорилось, как и о той борьбе, которая  ведется в обществе за сознание человека.

   Смысловые единицы жизни могут собраться  как бы в одну точку, но это формальная характеристика. Главным остается вопрос о том, какое место занимает эта  точка в многомерном пространстве, составляющем реальную, хотя не всегда видимую индивидом подлинную  действительность. Вся жизнь Скупого  рыцаря направлена на одну цель: возведение «державы золота». Эта цель достигнута («Кто знает, сколько горьких воздержаний, обузданных страстей, тяжелых дум, дневных  забот, ночей бессонных все это  стоило?»), но жизнь обрывается ничем, цель оказалась бессмысленной. Словами  «Ужасный век, ужасные сердца!» заканчивает  Пушкин трагедию о Скупом.

   Иная  личность, с иной судьбой складывается, когда ведущий мотив-цель возвышается  до истинно человеческого и не обосабливает человека, а сливает его жизнь с жизнью людей, их благом. В зависимости от обстоятельств, выпадающих на долю человека, такие жизненные мотивы могут приобретать очень разное содержание и разную объективную значительность, но только они способны создать внутреннюю психологическую оправданность его существования, которая составляет смысл и счастье жизни. Вершина этого пути – человек, ставший, по словам Горького, человеком человечества.

   Здесь мы подходим к самому сложному параметру  личности: к общему типу ее строения. Мотивационная сфера человека даже в наивысшем ее развитии никогда  не напоминает застывшую пирамиду. Она может быть сдвинута, эксцентрична по отношению к актуальному пространству исторической действительности, и тогда  мы говорим об односторонности личности. Она может сложиться, наоборот, как  многосторонняя, включающая широкий  круг отношений. Но и в том и  в другом случае она необходимо отражает объективное несовпадение этих отношений, противоречия между ними, смену места, которое они в ней занимают.

   Структура личности представляет собой относительно устойчивую конфигурацию главных, внутри себя иерархизированных, мотивационных линий. Речь идет о том, что неполно описывается как «направленность личности», неполно потому, что даже при наличии у человека отчетливой ведущей линии жизни она не может оставаться единственной. Служение избранной цели, идеалу вовсе не исключает и не поглощает других жизненных отношений человека, которые, в свою очередь, формируют смыслообразующие мотивы. Образно говоря, мотивационная сфера личности всегда является многовершинной…

   Многообразные отношении, в которые человек  вступает к действительности, являются объективно противоречивыми. Их противоречия и порождают конфликты, которые при определенных условиях фиксируются и входят в структуру личности…Структура личности не сводится ни к богатству связей человека с миром, ни к степени их иерархизированности, ее характеристика лежит в соотношении разных систем сложившихся жизненных отношений, порождающих борьбу между ними. Иногда эта борьба проходит во внешне неприметных, обыденно драматических, так сказать, формах и не нарушает гармоничности личности, ее развития; ведь гармоническая личность вовсе не есть личность, не знающая никакой внутренней борьбы. Однако иногда эта внутренняя борьба становится главным, что определяет весь облик человека, – такова структура трагической личности.

   Предметно-вещественные «потребности для себя» насыщаемы, и их удовлетворение ведет к тому, что они низводятся до уровня условий  жизни, которые тем меньше замечаются человеком, чем привычнее они  становятся. Поэтому личность не может  развиваться в рамках потребления, ее развитие необходимо предполагает смещение потребностей на созидание, которое  одно не знает границ, как и всякое познание. Познание себя начинается с  выделения внешних, поверхностных  свойств и является результатом  сравнения, анализа и обобщения, выделения существенного. Но индивидуальное сознание не есть только знание, только система приобретенных значений, понятий. Ему свойственно внутреннее движение, отражающее движение самой  реальной жизни субъекта, которую  оно опосредствует: мы уже видели, что только в этом движении знания обретают свою отнесенность к объективному миру и свою действенность. Не иначе  обстоит дело и в случае, когда  объектом сознания являются свойства, особенности, действия или состояния  самого субъекта; в этом случае тоже следует различать знание о себе и осознание себя.

   Знания, представления о себе накапливаются  уже в раннем детстве; в несознаваемых чувственных формах они, по-видимому, существуют и у высших животных. Другое дело – самосознание, осознание своего «я». Оно есть результат, продукт становления человека как личности. Представляя собой феноменологическое превращение форм действительных отношений личности, в своей непосредственности оно выступает как их причина и субъект.

   Психологическая проблема «я» возникает, как только мы задаемся вопросом о том, к какой  реальности относится все то, что  мы знаем о себе, и все ли, что  мы знаем о себе, относится к  этой реальности. Как происходит, что  в одном я открываю свое «я», а  в другом – утрачиваю его (мы так  и говорим: быть «вне себя…»)? Несовпадение «я» и того, что представляет субъект  как предмет его собственного знания о себе, психологически очевидно. Вместе с тем психология, исходящая  из органистических позиций, не способна дать научное объяснение этого несовпадения. Если проблема «я» и ставится в ней, то лишь в форме констатации существования особой инстанции внутри личности – маленького человечка в сердце, который в нужную минуту «дергает за веревочки». Отказываясь, понятно, от того, чтобы приписывать этой особой инстанции субстанциональность, психология кончает тем, что вовсе обходит проблему, растворяя «я» в структуре личности, в ее интеракциях с окружающим миром. И все-таки она остается, обнаруживая себя теперь в виде заложенного в индивиде стремления проникнуть в мир, в потребность «актуализации себя»^.

   Таким образом, проблема самосознания личности, осознания «я» остается в психологии нерешенной. Но это отнюдь не мнимая проблема, напротив, это проблема высокого жизненного значения, венчающая психологию личности…

   Мы  привыкли думать, что человек представляет собой центр, в котором фокусируются внешние воздействия и из которого расходятся линии его связей, его  интеракций с внешним миром, что  этот центр, наделенный сознанием, и  есть его «я». Дело, однако, обстоит  вовсе не так. Мы видели, что многообразные  деятельности субъекта пересекаются между  собой и связываются в узлы объективными, общественными по своей  природе отношениями, в которые  он необходимо вступает. Эти узлы, их иерархии и образуют тот таинственный «центр личности», который мы называем «я»; иначе говоря, центр этот лежит  не в индивиде, не за поверхностью его  кожи, а в его бытии.

   Таким образом, анализ деятельности и сознания неизбежно приводит к отказу от традиционного  для эмпирической психологии эгоцентрического, «птолемеевского» понимания человека в пользу понимания «коперниковского», рассматривающего человеческое «я» как включенное в общую систему взаимосвязей людей в обществе. Нужно только при этом подчеркнуть, что включенное в систему вовсе не значит растворяющееся в ней, а, напротив, обретающее и проявляющее в ней силы своего действия.

   В нашей психологической литературе часто приводятся слова Маркса о  том, что человек не родится фихтеанским  философом, что человек смотрится, как в зеркало, в другого человека, и, лишь относясь к нему как к себе подобному, он начинает относиться и к себе как к человеку. Эти слова иногда понимаются лишь в том смысле, что человек формирует свой образ по образу другого человека. Но в этих словах выражено гораздо более глубокое содержание. Чтобы увидеть это, достаточно восстановить их контекст.

   «В  некоторых отношениях, – начинает Маркс цитируемое примечание, – человек напоминает товар». Какие же это отношения? Очевидно, имеются в виду те отношения, о которых говорится в тексте, сопровождаемом данным примечанием. Это стоимостные отношения товаров. Они заключаются в том, что натуральное тело одного товара становится формой, зеркалом стоимости другого товара, т. е. такого сверхчувственного его свойства, которое никогда не просвечивает через его ткань. Маркс и заканчивает эту сноску так: «Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода человек» . Но человек как род, как родовое существо означает у Маркса не биологический вид Homo sapiens, а человеческое общество. В нем, в его персонифицированных формах человек и видит себя человеком.

   Проблема  человеческого «я» принадлежит  к числу ускользающих от научно-психологического анализа. Доступ к ней закрывают многие ложные представления, сложившиеся в психологии на эмпирическом уровне исследования личности. На этом уровне личность неизбежно выступает как индивид усложненный, а не преобразованный обществом, т. е. обретающий в нем новые системные свойства. Но именно в этих своих «сверхчувственных» свойствах он и составляет предмет психологической науки. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Внимание: виды, функции, свойства.

Все процессы познания, будь то восприятие или мышление, направлены на тот или иной объект, который в них отражается: мы воспринимаем что- то, думаем о чем-то, что-то себе представляем или воображаем. Вместе с тем воспринимает не восприятие само по себе, и мыслит не сама по себе мысль; воспринимает и мыслит человек воспринимающая и мыслящая личность. Поэтому в каждом из изученных нами до сих пор процессов всегда имеется какое-то отношение личности к миру, субъекта к объекту, сознания к предмету. Это отношение находит себе выражение во внимании.

Ощущение и восприятие, память, мышление, воображение-каждый из этих процессов имеет своё специфическое содержание; каждый процесс есть единство образа и деятельности: восприятие - единство процесса восприятия - воспринимания - и восприятия как образа предмета или явления действительности; мышление -единство мышления как деятельности и мысли как содержания  понятия, общего представления, суждения. Внимание своего особого содержания не имеет; оно проявляется внутри восприятия, мышления. Оно - сторона всех познавательных процессов сознания, и притом та их сторона, в которой они выступают как деятельность, направленная на объект.

Поскольку внимание выражает взаимоотношение субъекта и объекта, в нём наблюдается  и известная двусторонность; с  одной стороны, внимание направляется на объект, с другой -- объект привлекает внимание. Причины внимания к этому, а не другому объекту не только в субъекте, они и в объекте, и даже прежде всего в нём, в его свойствах и качествах; но они не в объекте самом по себе, так же как они тем более не в субъекте самом по себе, - они в объекте, взятом в его отношении к субъекту, и в субъекте в его отношении к объекту.

Внимание обычно феноменологически характеризуют  избирательной направленностью сознания на определённый предмет, который при этом осознаётся с особенной ясностью и отчётливостью. Избирательная направленность - центральный феномен во внимании. В высших формах внимания при этом выступает активность, спонтанность субъекта.