Русская философия в лице В.В.Розанова

Одним из наиболее ярких  представителей русской религиозной  философии является  Василий Васильевич Розанов(1856-1919). Даже на фоне общей литературной гениальности деятелей русской культуры «серебряного века» творчество Розанова - явление яркое. Как бы критически ни оценивали многие современники его личность и идеи, но в признании литературного дара Розанова они были на редкость единодушны. Таким образом Розанова- писателя признавали почти все, Розанова- мыслителя-очень немногие.

Неповторимый розановский  литературный стиль формируется в  1890е, когда он, обосновавшись в Петербурге, отдает все свои силы публицистике определенно консервативного направления. И все же, оттачивая свою мысль и формируя собственный стиль в публицистических баталиях, Розанов подлинного удовлетворения не испытывал.

Публицистических тем у него было более чем достаточно, и раскрывал  он их, как правило, глубоко и оригинально. Но не было, как он сам впоследствии писал, главной темы, уже совершенно не журналистского толка, темы творчества, темы жизни. Розанов считал, что тема эта родилась в конечном счете из наиболее личного интимного опыта, из любви к своей семье. (Не получив развода от своей первой, ушедшей от него жены, он был вынужден пойти на тайное венчание с любимой женщиной и на протяжении многих лет вел нелегкую борьбу за права своих незаконнорожденных детей.) "Пробуждение внимания к юдаизму, интерес к язычеству, критика христианства - все выросло из одной боли... Литературное и личное до такой степени слилось, что для меня не было "литературы", а было "мое дело"... Личное перелилось в универсальное"(«Опавшие листья»)

Розановское "универсальное" - это  прежде всего его метафизика пола. В 1898 году в одном из писем он утверждает: "Пол в человеке - не орган и  не функция, не мясо и не физиология - но зиждительное лицо... Для разума он не определим и не постижим: но он Есть и все сущее - из Него и от Него". Непостижимость пола никоим образом не означает его ирреальности. Напротив, пол, по Розанову, и есть самое реальное в этом мире и остается неразрешимой загадкой в той же мере, в какой недоступен разуму смысл самого бытия. "Все инстинктивно чувствуют, - писал Розанов, - что загадка бытия есть собственно загадка рождающегося бытия, т. е. что это есть загадка рождающего пола" . Понимание метафизической природы пола стало для Розанова буквально духовным переворотом ("коперниковской вещью").  В розановской антропологии человек, единый в своей душевной и телесной жизни, связан с Логосом, но связь эта имеет место не в свете универсального разума, а в самой интимной, "ночной" сфере человеческого бытия: в половой любви.

Розанову было абсолютно  чуждо то метафизическое пренебрежение  родовой жизнью, которое в истории  европейской и русской мысли  представлено многими яркими именами. Философ "Вечной женственности" В. С. Соловьев мог сравнить реальный процесс продолжения рода человеческого с бесконечной вереницей смертей. Для Розанова подобные мысли звучали как святотатство. Для Соловьева величайшим чудом является любовь, загорающаяся в человеческом сердце и трагически "ниспадающая" в половой близости, даже если последняя связана с таинством брака и рождением детей. Розанов же каждое рождение считал чудом - раскрытием связи нашего мира с миром трансцендентным: "узел пола в младенце", который "с того света приходит", "от Бога его душа ниспадает". Любовь, семья, рождение детей - это для него и есть само бытие, и никакой иной онтологии, кроме онтологии половой любви, нет и быть не может. Все остальное так или иначе есть лишь роковое "отвлечение", уход от бытия. Розановская апология телесности, его отказ видеть в теле, и прежде всего в половой любви, нечто низшее и тем более постыдное в гораздо большей степени спиритуалистичны, чем натуралистичны, и весьма далеки от литературно-философского натурализма позитивистского типа. Розанов сам постоянно подчеркивал спиритуалистическую направленность своей философии жизни: "Нет крупинки в нас, когтя, волоса, капли крови, которые не имели бы в себе духовного начала", "пол выходит из границ естества, он - вместе естественен и сверхъестественен", "пол не есть вовсе тело, тело клубится около него и из него" и т.п.

Религия в творчестве Розанова

В.В. Розанов  вместе со свои поколением прошёл несколько этапов развития своих религиозных воззрений. Юность, пришедшаяся на время распространения в России материализма, позитивизма и атеизма, не способствовала, разумеется, становлению в нём религиозного чувства. (Конфликт молодого поколения с «отцами» отражён в знаменитом романе И.С. Тургенева; круг чтения юного Розанова почти исключительно сориентирован на позитивистски настроенных авторов, к которым позднее Розанов будет испытывать антипатию). Однако постепенно он отходит от религиозного индифферентизма. Ключевое события на этом пути – знакомство с Варварой Дмитриевной и её матерью Александрой Адрияновной, которых – под именами «друг», «мамочка», «бабушка» - он обессмертил в своём творчестве именно как носителей безупречной нравственности и совершенно чистого религиозного чувства (первая символизировала в его сознании христианскую способность к сопереживанию, отзывчивость и жертвенность, вторая – другой модус христианского сознания – честность и прямоту).

Рано или поздно «сакрализация» мира, начавшись с фактов биографии  и личных переживаний, должна была распространиться и на творчество. Интересно, что корреспонденты, с которыми переписывается живущий в Ельце В.В. Розанов, также подталкивают его к серьёзным размышлениям над историей христианства. Среди таких эпистолярных собеседников (их личная встреча так и не состоялась) должен быть назван, прежде всего, К.Н. Леонтьев. Не менее существенное влияние (если не интеллектуальное, то личностное) оказал на В.В. Розанова и другой его корреспондент – Н.Н. Страхов.

 Уже в одном из своих   произведений, продуманных и написанных  в Ельце, – «Легенде о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевского» - В.В. Розанов объясняет, почему целостное понимание мира оказывается невозможным для него вне религиозного мировоззрения: только в религии человек продолжает жить как личность, все остальные формы культуры превращают его в вещь,  а потому их засилье рано или поздно приведёт к смерти человечества. «Коренное зло истории, - пишет В.В. Розанов, -  заключается в неправильном соотношении в ней между целью и средствами: человеческая личность, признанная только средством, бросается к подножию возводимого здания цивилизации, и, конечно, никто не может определить, в каких размерах и до каких пор это может быть продолжаемо… Что-то чудовищное совершается в истории, какой-то призрак охватил и извратил ее: для того, чего никто не видел, чего все ждут только, совершается нечто нестерпимое: человеческое существо, до сих пор вечное средство, бросается уже не единицами, но массами, целыми народами во имя какой-то общей далекой цели, которая еще не показалась ничему живому, о которой мы можем только гадать. И где конец этому, когда же появится человек как цель, которому принесено столько жертв, - это остается никому не известным. Только в религии открывается значение человеческой личности. В праве личность есть только фикция, необходимый центр, к которому относятся договорные обязательства, имущественная принадлежность и пр. … В политической экономии личность совершенно исчезает: там есть только рабочая сила, к которой лицо есть совершенно ненужный придаток. Таким образом, путем знания, путем науки недостижимо восстановление личности в истории: мы можем ее уважать, но это не есть необходимость, мы можем ею и пренебрегать, и это в особенности, когда она дурна, порочна. Но уже самое введение этих условий подкашивает абсолютность личности. Этой обусловленности и с ней колебаниям, сомнениям кладет грань религия: личность всякая, которая жива, абсолютна как образ Божий и неприкосновенна» (1. с. 111).

 Тем самым В.В. Розанов  после многих лет блужданий  по тропам религиозного скептицизма  и атеизма возвращается в исконно русское, православное религиозно-культурное пространство. Правда, это событие создаёт притяжение-отталкивание по отношению к православию  и окрашивает практически все произведения В.В. Розанова, написанные с начала 90-х гг. . Сам Розанов так описывает это состояние: «Всё-таки я умру в полном, полном недоумении. В религиозном недоумении. … С Богом я никогда не расстанусь. Но остальное …» (1. с. 313).

В.А. Фатеев очень точно говорит  о «язычестве» и «христианстве» как двух доминантах розановского миросозерцания, которые постоянно в нём боролись, то вытесняя друг друга дуга, то синтезируясь в ту абсолютно индивидуальное религиозное сознание, которое исчерпываещюм образом может быть охарактеризовано лишь именем его автора. «Для Розанова, - пишет В.А. Фатеев, - разрыв с христианством, несмотря на все обличения, был невозможен по сути: язычество и христианство были двумя полюсами его души» (2 с. 28). «Язычество» и «христианство», в этом контексте, на наш взгляд, следует понимать как метафоры радости и страдания, непосредственной жизни и жизни, открывающейся через преодоление смерти, через воскресение, наконец, - как метафоры цветения, буйства многообразия индивидуальностей (язычество) и строгое следование единству (христианство).

 С точки зрения  лишь биографической, напряжённость  в отношении с официальным  российским православием явилась  следствием атмосферы, сложившейся  вокруг брака Василия Васильевича  и Варвары Дмитриевны. Церковь  не могла признать этот брак, поскольку В.В. Розанов не смог добиться согласия на развод от своей первой супруги. Вокруг семьи Розанова – по существу, счастливой семьи, – сложилась крайне тягостная обстановка. Отстраняясь от официальной церковной позиции относительно пола, брака и семьи, В.В. Розанов противопоставлял ей некую «индивидуальную мифологию» семьи, ссылаясь при этом на ветхозаветную религиозность, принципиально отличную, по его мнению, от новозаветной как «радостная» религия – от «мрачной».

Понятно, что как раз  в сфере религиозной антропологии, в понимании значимости телесной природы человека, Розанов отнюдь не противостоит православию. Вся розановская полемика против официальной церкви, сосредоточенная вокруг проблем семьи и пола, предполагает оценку тела как совершенного по своему изначальному смыслу выражения человеческой души, что вполне соответствует православному умонастроению. Собственно, Розанов стирает границы между душой и телом, часто сами мышление и духовную жизнь толкует «физиологически», но ведь и христиане чают полного, телесного воскресения.

В.В. Розанов как человек  нового века, конечно, выражает идею совершенства человеческой телесности отнюдь не библейским языком, часто - субъективистски и  индивидуалистически: «Без телесной приятности нет и духовной дружбы. Тело есть начало духа. Корень духа. А дух есть запах тела» (1. с. 181). Более того, во многих случаях В.В. Розанов сближает пол и Бога почти до отождествления, утверждая, что в религиозной и сексуальной жизни человека проявляется одна и та же энергия, что, конечно, принципиально несовместимо с христианскими воззрениями: «Связь пола с Богом – большая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом, - выступает из того, что все а-сексуалисты обнаруживают себя и а-теистами. Те самые господа, как Бокль или Спенсер, как Писарев или Белинский, о «поле» сказавшие не больше слов, чем об Аргентинской республике, очевидно, не более о нём и думавшие, в то же время до того изумительно атеистичны, как бы никогда до них и вокруг них и не было никакой религии» (1. с. 59). Аргументы, которые приводит В.В. Розанов в пользу своих взглядов – например, наблюдения над недопустимостью произнесения имени Бога у древних евреев и «аналогичным» стремлением скрывать определённые проявления сексуальности, - не достигают своей цели. Тем не менее, само внимание к телесной природе человека, приятие человека как целостного телесно-духовного существа, оправдание всех естественных проявлений человеческой природы указывает на связь мировоззрения В.В. Розанова с православным христианством. Точная оценка позиции Розанова, данная В.А. Фатеевым, - «Розанов стремился не «дать хвалу плоти», а «ввести душу в плоть» ( 2. с. 57), - открывает направление синтеза «язычества» и «христианства» как духовных доминант мировоззрения мыслителя.

  Необычайно высокая  оценка В.В. Розановым телесности человека в религиозном и метафизическом измерении оказывается и своеобразным исполнением намерения детально разработать учение о потенциальности, которое содержится в его первом труде «О понимании», ведь материя как таковая, как учил Аристотель, - это и есть возможность, потенциальность. Человек вне своей телесной природы не может быть описан и понят как раз потому, что он всегда в движении, что он не обладает законченной сущностью, но всю жизнь движется к ней, борется за неё. В религиозном сознании, в особенности, в православном христианстве, решительно настаивающем на свободе человека и его ответственности за свои помыслы и поступки, он воспринимается как существо, которое божественным провидением и собственными усилиями воли должен «достроить» себя до целого в своей земной жизни, и человек как родовое существо – во всемирной истории. «Истина» и «Добро» - это не характеристики человеческой природы, а цели, к которым Бог направляет человека, и лишь после того, как человек завершает свою земную жизнь, реализует то, чем прежде был лишь в возможности, он предстаёт перед Богом в ожидании последнего решения своей судьбы.

Религия в творчестве Розанова

Розанов так писал  о себе: «Я принадлежу к той породе „излагателя вечно себя“, которая  в критике — как рыба на земле и даже на сковороде». И признавался: «Что бы я ни делал, что бы ни говорил и ни писал, прямо или в особенности косвенно, я говорил и думал, собственно, только о Боге: так что Он занял всего меня, без какого-либо остатка, в то же время как-то оставив мысль свободною и энергичною в отношении других тем». Таким образом, Розанов говорил о себе, — не забывая Бога.[8]

Розанов считал, что вся  остальная религия стала индивидуальной, личным же стало христианство. Делом  каждого человека стало выбирать, то есть осуществлять свободу, но не веры в смысле качества и конфессии — этот вопрос решен 2000 лет назад, но в значении качества укорененности человека в общей вере. Розанов убежден, что этот процесс воцерковления не может проходить механически, через пассивное приятие таинства святого крещения. Должна быть активная вера, должны быть дела веры, и здесь рождается убежденность, что человек не обязан мириться с тем, что он не понимает чего-то в реальном процессе жизнедеятельности, что все касающееся его жизни приобретает качество религиозности.[10] По Розанову отношение к Богу и к Церкви определяется совестью. Совесть различает в человеке субъективное и объективное, индивидуальное и личное, существенное, главное и второстепенное. Он пишет: «Нужно различать в споре о совести две стороны: 1) отношение её к Богу; 2) отношение её к Церкви. Бог по учению христианскому есть Личный бесконечный дух. Каждый с первого же взгляда поймет, что отношение к Лицу несколько иное, чем к порядку вещей, к системе вещей. Никто решительно не скажет, что и Церковь лична: напротив, лицо в ней, напр. всякого иерарха, глубоко покоряется некоторому завещанному и общему порядку».[11]