Персонализм Бердяева

Содержание

Введение 3

Глава I. Философское творчество Бердяева 4

1.1. Философия свободы 4

1.2. Смысл творчества 6

1.3. Антропология – персонализм - экзистенциализм 10

Заключение 20

Список использованной литературы 21

Введение

Видным представителем русской  религиозной философии является Н.А. Бердяев. Он, как и B.C. Соловьев, не создал всеобъемлющей философской  системы. Однако ряд глубоких философско-мировоззренческих  проблем поставлен и решен  им в работах "О смысле творчества", "Философия неравенства", "Судьба России", "Философия творчества, культуры и искусства", "О назначении человека", "Истоки и смысл русского коммунизма" и др. Сжатую, но содержательную характеристику своей философской  позиции Бердяев дает в статье "Мое философское миросозерцание".

Из всего многообразия идей Бердяева, можно выделить проблемы, которые проходят через все его  философское творчество. Это а) проблема человека; б) проблема свободы; в) проблема творчества.

Бердяев подчеркивает, что  центральной темой его философского творчества является человек, что его  философия в высшей степени антропологична. Ибо исследование этой темы определяет постановку проблем свободы, творчества личности, духа и истории. И сама философия является знанием о  человеке, о человеческом существовании. Бытие, отмечает Бердяев, проявляет  себя через субъект, а не через  объект. Субъект экзистенционален, имеет свой внутренний духовный мир. Смысл бытия познается философией, прежде всего через субъект. В  объекте внутреннее существование  закрыто. Поэтому философия, стремясь познать смысл существования  человека, опирается, прежде всего, на духовный, внутренний мир и опыт человека. Исследование этого мира и должно быть подлинным предметом  философии. Она должна начинаться не с объекта, а с человека, Я, выяснения  его сущности, судьбы и предназначения, носить личностный характер. Главное  в философии - личность, индивидуальность, которая мучается над разработкой  своего бытия, ищет смысл своей жизни, смысл мира. Личность, человек первичнее  бытия, ибо является абсолютным центром  всего бытия, всех миров. И судьба личности выражает судьбу мира, считает  Бердяев.

Глава I. Философское творчество Бердяева

1.1. Философия свободы

Эпиграфом ко всей философии  Бердяева могло бы послужить изречение  из посланий апостола Павла, которое  он приводит в «Философии свободы»: «Мудрость мира сего есть безумие  перед Богом». И здесь же Бердяевым  развивается тема, явно навеянная  «Идиотом» Достоевского — тема «малого» и «большого» разума. Речь идет о  том, что обычная человеческая «мудрость» не способна схватить и выразить самые  важные, смысложизненные или экзистенциальные проблемы.

«Гноселогия», по убеждению  Бердяева, не отвечает на самые важные вопросы человеческого бытия. Мы знаем, что кантовская трансцендентальная философия ограничивает разум, чтобы  дать место вере. Именно там прячутся проблемы свободы, Бога и бессмертия человеческой души. Бердяев был бы по существу прав в своем протесте против кантианства и позитивизма, если бы он показал, как расширить  границы философии, чтобы она  могла вместить в себя указанные  проблемы и решить их. Но Бердяев  идет, по существу, тем же путем, что  и Кант, решая эти проблемы не за счет философии, а за счет веры. «В конце концов, — пишет он, —  власть гносеологии есть порождение скепсиса. Живая и сильная вера исключает возможность болезненной  рефлексии, а следовательно, и разъедающей  волю гносеологии. Вечно рефлектирующая гносеология есть безволие, и воля должна положить этому предел» [1;31-32].

Как говорил Достоевский, «рефлексия заела». Чисто рассудочная  рефлексия действительно лишает человека воли к действию, через  которое и осуществляется свобода. Но если «рефлексия» не дает никаких  оснований для свободного решения, то это не значит, что надо отбросить  всякую «рефлексию» и действовать, как бог на душу положит. Именно до полного умопомрачения и доводит  свою «философию» Бердяев.

Бердяева часто называют «философом свободы». Но он ни разу, даже ради приличия, не сказал о свободе  народа, вообще — о свободе кого бы то ни было, хотя бы негров в Америке или евреев в России. Создается впечатление, что у Бердяева все время речь идет о его собственной свободе. Но что есть свобода?

Исторически известны два  понимания свободы: свобода как  произвол и свобода как познанная  необходимость. Против второго Бердяев  возражает самым решительным  образом. Но тогда свобода оказывается  произволом. Бердяев здесь повторяет  ход мысли Шопенгауэра: если свобода  — произвол, то она не подчиняется  никакому основанию. И Бердяев, вслед  за Шопенгауэром, подменяет принцип  достаточного основания «принципом достаточного желания», как назвал его американский философ Марвин Фарбер, имея в виду принцип любого верования.

Даже Богу, согласно Бердяеву, предшествует некая творческая сила, которую он, вслед за немецким мистиком Беме, определяет как Ungrund. У В. Соловьева  аналогичное мэоническое начало заключено в самом Боге и носит  безличный характер. Бердяева часто  именуют персоналистом. И он оправдывает  это определение в характеристике Ungrund как некой силы, деятельность которой сопоставима с личной (персональной) свободой. Но это свобода  скорее негативная, которая не терпит каких-либо ограничений. Именно такая  негативная сила стоит за спиной Создателя. И именно в этом направлении «развивает»  философию Соловьева в условиях «серебряного века» религиозный  философ Бердяев.

Нельзя соединить две  несовместные вещи: христианское смирение и ницшеанское богоборчество. И  что касается самого Бердяева, то в  его характере нет даже намека на смирение. Многие исследователи  творчества Бердяева отмечают его почти  сатанинскую гордость. Однако тут  все надо понимать по Фрейду. Ведь воспевая свободу, Бердяев отказывает в самостоятельности  народу.

При всем пафосе свободы, который  питает Бердяев, человек не может  стать свободным сам. «Свобода, —  пишет он, — должна быть возвращена человечеству и миру актом божественной благодати, вмешательством самого Бога в судьбы мировой истории. Промысел Божий и откровение Божие в  мире — не насилие над человечеством, а освобождение человечества от рабства у зла, возвращение утерянной свободы... В высшем смысле свободна лишь человеческая природа, соединенная с божеской и обожествившая себя. Может ли дитя смерти спастись и спасти мир собственными силами?» [2;143]

Человек бессилен сам себя освободить. Поэтому он должен молиться, ждать и надеяться. Но народ устал  ждать и надеяться. И когда  он сам попытался освободить себя, Бердяев, надо сказать, очень обиделся и окончательно перешел на антидемократические  позиции. Когда русский народ  умирал под немецкими снарядами  в окопах Первой мировой войны, не имея возможности отвечать немецкой артиллерии, потому что снарядов не подвезли, Бердяев призывал этот самый  несчастный народ к творчеству свободы. Бюрократическая государственность, писал он в годы войны, рождается  из анархизма. Но и анархизм порождается  бюрократической государственностью. «Из этого безвыходного круга, —  утверждает Бердяев, — есть только один выход: раскрытие внутри самой  России, в ее духовной глубине мужественного, личного, овладение собственной  национальной стихией, имманентное  пробуждение мужественного сознания. И я хочу верить, что нынешняя мировая война выведет Россию из этого безвыходного круга, пробудит в ней мужественный дух,  установит  внутреннее должное отношение европейского востока и европейского запада» [3; 305].

В общем, Бердяев в годы мировой войны явно разделяет  империалистические притязания российских верхов. Мало того, в войне он видит  средство «канализации» недовольства низов. Что же касается отмеченного  периода, то именно в эти годы выходит  еще одна работа Бердяева, которая примыкает к «Философии свободы». Полное название этой работы — «Смысл творчества. Опыт оправдания человека».

1.2. Смысл творчества

В «Философии свободы» Бердяев  доказывает, — вернее, уверяет —  что философия ни в коем случае не наука. Здесь же он «объясняет», чем  философия должна быть: она должна быть эротикой. «Философское познание, — пишет Бердяев, — невозможно без Эроса. Пафос философии — эротический пафос. Философия потому есть искусство, а не наука, что она предполагает Эрос, любовь избирающую. Философия — эротическое искусство» [4; 284].

Философия, по его мнению, есть свободное творчество. И она  в этом отношении — полная противоположность  науке. Поэтому критика науки  и связанной с ней техники  занимает особое место в творчестве Бердяева.

Творчество, по Бердяеву, безусловно. Оно есть созидание из ничего. И  поэтому оно тождественно по своей  внутренней природе божественному  сотворению мира из ничего. Творчество — чудо! И поскольку необузданная творческая фантазия проявляется более  всего в мифологии, то последняя  и оказывается у Бердяева эталоном и идеалом творчества, к которому должна стремиться философия. Бердяев  принципиально против применения в  философии основного метода науки  — доказательства. «Доказательство, — подчеркивает он, — есть необходимость  в дискурсивном мышлении — приспособление к необходимости в мировой  данности. В доказательстве нет прорыва  творческого акта. Вечное требование доказательств — требование пониженного  духовного общения, при котором все ощущается как необходимость, а не как свобода» [5; 285].

В общем, как понимается свобода, так понимается и творчество. Гете говорил, что творческий гений есть талант, зажатый в тиски необходимости. Именно острое ощущение необходимости  — должно быть только так, а не иначе  — делает продукт творчества истинным произведением искусства. Не произвол, а свободное следование необходимости, с точки зрения философской классики, есть истинное творчество. Но Бердяев  думает иначе и провозглашает: долой  всякую необходимость. Однако он непоследователен и потому критикует модернистское  искусство как раз за произвол.

В ответ на такую критику  модернизма художник мог бы сказать  Бердяеву, что ему так хочется, вот и все. Произвол потому и произвол, что он не имеет под собой никакого разумного основания. А потому все  тирады Бердяева в адрес модернистов подобны той морали, которую читает повар коту Ваське в известной басне Ивана Крылова. Произвол есть по сути проявление естественно-природной необходимости. В соответствии с такой необходимостью кот Васька и уплетал цыпленка. Кот по своей кошачьей природе должен есть цыпленка.

У Бердяева выходит, что творчество модернистов в идеале подобно  естественно-природной неуправляемой  стихии. А потому, сводя свободу  к произволу, он, по сути, оправдывает  модернистское «творчество». Ведь для  произвола есть только один «резон»: моя левая нога так хочет. И  потому «живописцу», который изображает человека с тремя глазами на затылке, возразить нечего, как и коту Ваське. И надо сказать, что Бердяев здесь  ничего и не возражает, а выражает моральное и эстетическое неприятие  данного факта, которое в обычном  случае оснований и не требует.

Но все это возможно только в случае, если мы не претендуем на философско-теоретический анализ. А Бердяев в этом вопросе, как  и во многих других, противоречив. С  одной стороны, он философствует, а  с другой стороны — его философия  не может быть инструментом теоретического анализа, а она, как выражается Бердяев, является «эротическим искусством».

В философии Бердяев критикует  «рационалистов и позитивистов», отождествляя тех и других по существу их взглядов. Но это очень серьезное заблуждение. Позитивизмом, наравне с Шопенгауэром, Киркегором и Ницше, открывается  неклассическая и иррационалистическая философия. Бердяев иногда называет ее «модернистской философией». И это  вполне законно и удачно, ибо она  соответствует тому этапу развития европейской культуры, который называется «модернизмом».

«Рационализм» позитивистов — это очень узкий, рассудочный  и инструменталистский рационализм, который мог быть и оставаться таковым только за счет того, что  он оставлял за скобками все традиционные классические философские вопросы, и прежде всего, основной вопрос всякой философии — об отношении идеального и материального, духа и природы.

В трактовке Бердяевым  творческой мощи человека явно сказывается  ницшеанское влияние. Но Бердяев  не хочет следовать за Ницше, потому что так можно дойти до открытого  богоборчества и антихристианства. Он хочет примирить ницшеанство  с христианством за счет модернизации последнего. Бердяев приписывает христианскому богу замыслы и помыслы, которые не прописаны ни в каких книгах. «Бог, — заявляет, например, Бердяев, — премудро сокрыл от человека свою волю о том, что человек призван быть свободным и дерзновенным творцом, и от себя сокрыл то, что сотворит человек в своем свободном дерзновении» [6; 331].

Бердяев заявляет: христианство не догма, а руководство к действию. «...Новозаветное христианство, — пишет  он, — не есть полная и завершенная истина. Новозаветная, евангельская истина, — есть лишь часть христологической истины, обращенная к искуплению и спасению, — в ней нельзя искать прямого оправдания творческих целей человека» [7; 326-327].

А дальше у Бердяева начинается именно «творческое развитие» христианства. И это развитие идет в направлении  пантеизма в духе Николая Кузанского с его пониманием человека как  «микрокосма». Вся божественная сущность, с этой точки зрения, воплощена  в мире и в человеке. Но к этому  у Бердяева добавляется своеобразный историзм: божественная сущность человека раскрывается самому человеку в историческом процессе самопознания. Через этот процесс и происходит слияние  божеского и человеческого. А  посредствующим звеном здесь оказывается  церковь. «Церковь, — пишет Бердяев, — душа мира, и лишь в премудрой  душе мира оба Космоса — малый  и большой — брачно сливаются  в познании» [8; 327].