Эволюционная эпистемология Стивена Тулмина

Министерство образования РФ

Тверской государственный университет

Предмет: философия науки

Тема: Эволюционная эпистемология Стивена Тулмина

Выполнил:

студент 1 курса магистратуры физико-технического факультета

Федоров-Левковский Н.А.

Тверь 2006
Содержание

Введение

История позитивизма

Философии науки Ст. Тулмина

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Философия  сегодня  понимается  настолько  противоречиво  и  спорно,  что невозможно дать ее однозначное определение. И вместе с тем это не  исключает возможность  ее  классификации  по  интересам  к  предметной   проблематики: онтология, гносеология,  аксиология,  философия  жизни,  языка  и  т.д.;  по методу: трансцендентная, позитивная,  феноменологическая,  герменевтическая; по   социально-политическим   взглядам:   консервативная,   леворадикальная, либеральная   и   др.;   по    иным    основаниям:    научная,    ненаучная, профессиональная,   житейская,   рациональная,   нерациональная,   светская, религиозная и  т.п.  Нельзя  отказываться  и  от  прежних  классификаций  по историческим, культурным,  национальным  и  иным  различиям.  Хотя  развитие философии приобрело всемирный характер, и тем не менее влияние  национальных и культурно-исторических традиций остается  существенным  фактором  развития современной философии. Как видно направлений философии  очень  много,  но  я рассмотрю одно направление буржуазной философии - это  позитивизм:  основные направления и взгляды философов.

История позитивизма

Одним  из  наиболее  влиятельных  направлений  буржуазного   философского мышления  является  позитивизм.  Как  самостоятельное   течение   позитивизм оформился  уже  в  30-е  годы  XIX  в.  и  за  более  чем  вековую   историю эволюционировал в направлении все более четкого  выявления  присущей  ему  с самого начала тенденции к субъективному идеализму.

Понятие   “позитивизм”  обозначает  призыв  философам   отказаться  от метафизических   абстракций,   т.к.   метафизические   объяснения,   считают позитивисты, теоретически неосуществимыми  и  практически  бесполезными,   и обратиться  к  исследованию     позитивного   знания.   Отчасти   позитивизм заключается  в  антифилософской  реакции  против  рационализма,   идеализма, спиритуализма  и  обращается  в  тоже  время  к  материализму.   Позитивизму противостоит интуиционизм (учение об интуиции  как  самом  главном  и  самом надежном источнике познания).

В   центре   внимания   позитивистов   неизменно   находился   вопрос   о взаимоотношении философии и науки. Главный тезис позитивизма состоит в  том, что все подлинное, положительное («позитивное»)  знание  о  действительности может быть получено лишь в виде результатов отдельных специальных  наук  или их  «синтетического»  объединения  и  что  философия   как   особая   наука, претендующая на содержательное  исследование  особой  сферы  реальности,  не имеет права на существование. Вся история позитивизма представляет  собой  в этом смысле интереснейший  парадокс:  на  каждом  новом  историческом  этапе позитивисты ратовали за все более последовательную и строгую «ориентацию  на науку» и вместе с  тем  на  каждом  новом  этапе  они  все  в  большей  мере утрачивали  контакты  с  действительным  содержанием  развивающейся  научной теории.

Для  понимания  сущности  позитивистской  философии  недостаточно  просто выделить те черты, которые общи  различным  ее  формам,  необходимо  вскрыть внутренние   тенденции   развития   позитивизма,   выяснить   причины    его возникновения и движущие пружины  его  эволюции.  А  это,  в  свою  очередь, требует учета тех изменений во взаимоотношениях науки и  философии,  которые характерны для нового времени.

ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ - направление в современной эпистемологии, которое своим возник­новением обязано, прежде всего, дарвинизму и последующим успехам эволюционной биологии, генетики человека, когни­тивной психологии, теории информации и компьютерной на­уки. Главный тезис эволюционной эпистемологии (или, как ее обычно называют в германоязычных странах, эволюционной теории познания и знания) сводится к допущению, что люди, как и другие живые существа, являются продуктом живой природы, результатом эволюционных процессов, и в силу этого их когнитивные и ментальные способности и даже познание и знание (включая его наиболее утонченные ас­пекты) направляются в конечном итоге механизмами орга­нической эволюции. В отличие от многих других эпистемо­логических школ и направлений эволюционная эпистемоло­гия исходит из предположения, что биологическая эволюция человека не завершилась формированием Homo sapiens — она не только создала когнитивную основу для возникновения человеческой культуры, но и, по-видимому, оказалась непре­менным условием ее удивительно быстрого прогресса за пос­ледние 10 тыс. лет.

Истоки основных идей эволюционной эпистемологии нетруд­но обнаружить в трудах классического дарвинизма, и, прежде всего в поздних работах самого Ч. Дарвина «Происхождение человека» (1871) и «Выражение эмоций у людей и животных» (1872), где возникновение когнитивных способностей людей, их самосознания, языка, морали и т. д. связывалось, в конеч­ном счете, с механизмами естественного отбора, с процессами выживания и воспроизводства. Однако только после созда­ния в 1920 - 30-х гг. синтетической теории эволюции, подтвер­дившей универсальное значение принципов естественного от­бора, открылась возможность применения хромосомной те­ории наследственности и популяционной генетики к иссле­дованию эпистемологических проблем. Начало этому процессу положила опубликованная в 1941 статья известного немец­кого этолога Конрада Лоренца «Кантовская концепция a priori в свете современной биологии», где приводился ряд весьма убедительных аргументов в пользу существования у животных и человека врожденного знания, материальным базисом ко­торого выступает организация центральной нервной системы. Это врожденное знание, по мнению Лоренца, не есть нечто безотносительное к реальности, а суть фенотипический при­знак, подверженный действию механизмов естественного отбора.

Впервые термин «эволюционная эпистемология», по-видимо­му, появился лишь в 1974 в статье психолога Д. Кэмпбелла, посвященной философии К. Поппера. Развивая эпистемоло­гический подход К. Лоренца, Кэмпбелл предложил рассмат­ривать знание не как фенотипический признак, а как формирующий этот признак процесс. Познание, в конечном счете, ведет к более релевантному поведению и увеличивает при­способленность живого организма к окружающей среде (в т. ч. и к социокультурной, если речь идет о человеке). Несколько позднее этот новый, эволюционный взгляд на познание уда­лось интегрировать с теоретико-информационными моделя­ми биологической эволюции. Тем самым открылась возможность связать биологическую эволюцию с эволюцией когнитивной системы живых организмов, с эволюцией их способ­ностей извлекать, обрабатывать и хранить когнитивную ин­формацию

В 1980-х гг. в эволюционной эпистемологии сформировались две различные исследовательские программы. Первая про­грамма ориентирует на исследование характеристик когнитив­ных механизмов у животных и людей путем интенсивного распространения биологической теории эволюции на те ас­пекты или особенности живых организмов, которые являют­ся биологическими субстратами когнитивной активности. Другая программа пытается изучать эволюцию идей, научных те­орий и культуры вообще с помощью моделей и метафор, за­имствованных из эволюционной биологии Различия между этими программами относительны — представители всех на­правлений в эволюционной эпистемологии разделяют убеж­дение, что эволюционный подход может быть распространен на теоретико-познавательную проблематику, на эпистемические действия людей. Тем не менее, в эволюционной эписте­мологии выделяются два относительно независимых уровня исследований. Первые уровень эволюционной эпистемоло­гии — это скорее биологическая теория когнитивных процес­сов (Лоренц, Кэмпбелл, Р. Ридль и др.) и различные концеп­ции когнитивной эволюции живых организмов (включая че­ловека) Ко второму уровню можно отнести те методологии и метатеории, которые реконструируют развитие научных те­орий, идеи, рост научно-теоретического знания, привлекая для этих целей эволюционные модели (Поппер, С. Тулмин, И Лакатос и др.)

Современные теории генно-культурной коэволюции (Э Уилсон, Ч Ламсден) наметили новые точки соприкосновения между этими относительно обособленными до последнего времени направлениями исследований в эволюционной эпистемологии, которые выходят далеко за пределы традицион­ных метафор и аналогий с позиций этих теорий не только эволюция познания, но даже такие ее утонченные стороны, как, например, исследовательские стратегии или рост научно-те­оретического знания, могут успешно изучаться как аспект универсального процесса информационного развития Основ­ная задача эволюционной эпистемологии, как ее понимает подавляющее большинство исследователей, состоит, прежде всего, в разработке всестороннего и максимально исчерпыва­ющего подхода к развитию познания, который существенно выходит за пределы классических философских традиций Ре­ально этот подход может быть только междисциплинарным, т.к. он базируется на результатах, полученных в самых раз­личных науках (прежде всего в когнитивной науке), если эти результаты имеют хотя бы некоторое отношение к пробле­мам познания

ТУЛМИН (Toulmin) Стивен Эделстон (25 марта 1922—97) — американский философ аналитического направления, испытал значительное влияние философии Л. Витгенштейна. Окончил Королевский колледж в Кембридже (1951), преподавал философию в Оксфорде, профессор Лидского университета (1955—59), затем переехал в США, где с 1965 преподавал фи­лософию в различных университетах (Мичиганском, Кали­форнийском, Чикагском, Северо-Западном (Иллинойс) и др., а также в университетах Австралии и Израиля. В 1950-х гг. вы­ступил с критикой неопозитивистской программы обоснова­ния научного знания, предложив исторический подход к научно-исследовательским процессам. В 1960-х гг. сформулиро­вал концепцию исторического формирования и функциони­рования «стандартов рациональности и понимания», лежащих в основе научных теорий.

Философии науки Ст. Тулмина

В философии науки XX века рассуждения о научной рациональности делились на два направления. К первому можно отнести теории научной рациональности, ориентированные на некий образец научной дисциплины — с присущими ему способами организации суждений, логикой, критериями доказательности, истинности и пр. Ко второму — теории научной рациональности, ориентированные на определенные правила и критерии научно-исследовательской работы. Типичными примерами могут служить неопозитивистские представления о рациональной науке — их отнесем преимущественно к первому типу — и попперианскую философию науки — пример второго типа.

Известно, что неопозитивисты в своих рассуждениях брали за образец рациональности математическую физику. К этому образцу, считали они, как к идеалу в принципе может и должно быть приближено всякое научное знание. Соответственно научные рассуждения полагались рациональными, если они отвечали критериям формально-логической правильности и строгости, а также критериям эмпирической проверяемости (верифицируемости). С.Тулмин еще с начала 50-х гг. выступил против абсолютизации этого образца. В книге “Философия науки” (1953) он высказывал мысль о том, что исключительная ориентация на логические методы анализа языка науки уводит философию науки от реальных способов рассуждения ученых: вместо живой научной деятельности такая философия работает с моделью, столько же далекой от реальности, сколько мумифицированный труп — от чувств и жизненных устремлений живого человека. Более перспективной ему казалась стратегия, опирающаяся на идеи Л.Витгенштейна о “языковых играх”. Научные теории и законы рассматривались им как правила рассуждений в “научных языковых играх”. Цель научной игры в том, чтобы объяснять явления. Пройти путь от наблюдаемого явления к “закону”, объясняющему это явление — это и есть цель науки, достигаемая с помощью ее рациональных исследовательских процедур, которые не могут быть поэтому сведены к формально-логическим выводам. Ведь формальная логика вынуждает любые рассуждения подчиниться некоторым универсальным стандартам (именно потому, что содержание рассуждения не охватывается этими стандартами, они и являются универсальными). В то же время у каждой конкретной “научной игры” могут быть свои особые стандарты рассуждения, не сводимые друг к другу.

Таким образом, эпистемология, как ее понимал Тулмин, должна представлять собой теорию, позволяющую сравнивать стандарты научного рассуждения в различных науках и даже в различных ситуациях исследования в одной и той же научной области.

Такая “сравнительная эпистемология” имела бы очень мало общего с “логическим анализом языка науки”, выступавшим для неопозитивистов как синоним философии науки. Дело в том, что эпистемология, утверждал Тулмин, должна исследовать не способы конструирования и преобразования искусственных формальных структур, в которых препарируются “живые”, то есть исторически развивающиеся и сменяющие друг друга научные теории, а ту “рациональность”, какая проявляется в процессах этого развития и позволяет видеть в них действие человеческого интеллекта.

Примером подобной рациональности для науки в целом может выступать не математическая физика, а юриспруденция, отмечал Тулмин в книге “Применение рассуждения” (1958). В самом деле, именно в этой сфере яснее, чем в других, выявляется то обстоятельство, что логически выверенные, но не достигающие практической цели аргументы никак не могут быть признаны рациональными. Мысль, казалось бы, совершенно простая: рациональность рассуждения не сводится к его логичности. Рациональность есть нечто большее, нежели соблюдение логических законов и правил. Но что же в рациональности сверх логики?

Можно ли допустить, будто рациональность науки вообще не нуждается в логике? Именно так иногда понимали Тулмина его критики. В первых рецензиях на “Применение рассуждения” мысль Тулмина истолковывалась как покушение на точность и строгость научных рассуждений, как призыв к отказу от логических критериев рациональности . В те годы, когда авторитет неопозитивизма был еще высок, подобные оценки были естественны. Но и спустя десятилетия, когда господство неопозитивистской “парадигмы” в методологии науки кончилось, время подобных интерпретаций не прошло. “Боюсь, — пишет Я.Джарви, — что Тулмин, отталкиваясь от логики, не только подрывает рациональность науки, но и создает возможность дискриминации рациональности как таковой. Из его рассуждений вытекает, что астрологи или охотники за ведьмами могли бы претендовать на рациональность наравне с наукой” . Подобные опасения типичны: если рациональность науки сходит с твердой почвы логики, не означает ли это, что она зависает над трясиной иррационализма, скептицизма и релятивизма? Парадокс, однако, в том, что Тулмин критиковал абсолютизацию законов формальной логики в качестве критериев научной рациональности потому, что, по его мнению, она-то и ведет в эту трясину!

Причина подобных недоразумений очевидна. Один и тот же термин — “научная рациональность” — понимался по-разному, фигурируя в различных методологических концепциях. Критики Тулмина видели в “научной рациональности” главным образом совокупность свойств, какими характеризуются системы научных высказываний (в частности, научные теории). Разумеется, систематическое единство такого рода не должно нарушаться алогизмами, иначе распадалось бы основание, на котором стоит теоретическая наука. Тулмин же в научной рациональности видел прежде всего совокупность идей, методов, способов рассуждений, с помощью которых ученые достигают “понимания” явлений. Но в таком случае “логическая систематичность” знания — это только один из инструментов научной рациональности. И когда Тулмин в более поздних своих работах показывал, как научное знание развивается не благодаря “культу систематики”, а как эволюционный процесс “выживания” понятий в “интеллектуальной среде обитания”, он тем самым подчеркивал простую мысль: история науки учит, что всякое преувеличение роли каких-либо инструментов познания искажает если не реальное развитие последнего (в конце концов, ученые, работающие в науке, исходя из интересов своего дела, способны перешагнуть через любые философские каноны и догмы), то, по крайней мере, философско-методологическое его понимание.