Ирвинг Гофман

        Наконец, исполнители, вероятно, считают необходимым скрывать любые оскорбления, унижения и сделки, предпринятые, чтобы представление могло продолжаться. В общем, корыстный интерес исполнителей состоит в сокрытии от своей публики всех фактов подобного рода.

        Другой аспект драматурги на авансцене состоит в том, что исполнители зачастую пытаются создать впечатление, что они ближе к аудитории, чем это есть на самом деле. Например, исполнители могут пытаться способствовать впечатлению, что представление, в котором они участвуют в данный момент, является их единственным или, по крайней мере, самым важным выступлением. Для этого исполнители должны быть уверены, что их аудитории изолированы друг от друга таким образом, что фальшивость представления не будет никем замечена. Даже если ее обнаружат, то, как утверждает Гофман, аудитория сама, возможно, попытается преодолеть впечатление фальши, чтобы не разрушать свой идеализированный образ исполнителя. В этом проявляется интеракционный характер житейских спектаклей. Успех представления зависит от вовлечения всех участников.¹⁰

      Другой пример такого рода управления впечатлением — попытка исполнителя передать идею, что в данном представлении есть нечто уникальное, так же как и в его отношении с аудиторией. Публика также хочет верить, что она наблюдает уникальное выступление.

        Исполнители стремятся убедиться  в том, что все элементы определенного  представления увязаны друг с  другом. В некоторых случаях единственный  противоречивый момент может  сорвать спектакль. Однако представления  различаются по количеству требуемой согласованности. Если бы священник поскользнулся во время службы, это было бы ужасным сбоем, если же таксист свернет не на ту улицу, это вряд ли нанесет серьезный ущерб всему представлению.

        Мистификация — другой метод,  используемый исполнителями. Зачастую исполнители стремятся мистифицировать свое выступление с помощью ограничения контактов с аудиторией. Создавая «социальную дистанцию» между собой и публикой, они стараются вызвать у публики чувство некого благоговейного трепета. Это, в свою очередь, удерживает аудиторию от сомнения в подлинности представления. Опять-таки Гофман указывал, что в этом процессе участвует публика, которая сама нередко стремится поддержать впечатление достоверности исполнения, сохраняя «дистанцию» с исполнителем.

        Это приводит нас к гофмановским  взглядам на команды.

        «Команда» — очередное «ситуационное»  понятие, используемое Гофманом  вместо обыкновенного «структурного»  понятия «социальная группа».  Команда — тоже группировка,  но не в контексте исторически  длительных и устойчивых отношений  социальной структуры или организации, а в контексте очередной постановки какого-либо рутинного житейского взаимодействия или ряда таких взаимодействий, где надо насадить и удержать нужное определение ситуации. Это определение включает рабочее соглашение (консенсус, согласие) о необходимом «командном этосе», который должен поддерживаться молчаливо принимаемыми правилами вежливости и приличия.

      Главная задача команды — контролировать впечатления от исполнения, в частности  охраняя доступ в его закулисные зоны, чтобы помешать посторонним видеть не предназначенные им секреты представления. Эти секреты от публики (аудитории), которая могла бы разоблачить и сорвать житейский спектакль, известны всем исполнителям в команде и охраняются ими сообща. Поэтому в отношениях членов команды обычно развиваются особая солидарность и дружеская фамильярность посвященных.

      Каждый  член команды зависит от других, потому что каждый может сорвать  представление и каждый осознает, что он занят в совместной постановке. Гофман сделал вывод, что_команда —  это своего рода «тайное общество».¹¹

        Гофман также рассматривал закулисную  зону, где могут проявиться скрываемые  на переднем плане факты или  различного рода неформальные  действия. Кулисы обычно примыкают  к авансцене, но одновременно  и отрезаны от нее. Исполнители, безусловно, могут рассчитывать на то, что члены их парадной аудитории не появятся за кулисами. Чтобы удостовериться в этом, они применяют различные виды управления впечатлениями. Выступление, вероятно, станет затруднительным, если исполнители не способны предотвратить появление аудитории за кулисами. Существует также третья, остаточная сфера, внешняя зона, которая не является ни авансценой, ни кулисами. 

        Никакая область жизни все  время не может быть одной  из этих трех сфер. Более того, определенная область в разное время занимает все три сферы. Профессорский офис становится авансценой, когда его посещает студент, кулисами, когда студент уходит, и внешней зоной, когда профессор находится на университетском матче по баскетболу.¹²

      Но, как не раз подчеркивает в своей книге Гофман, язык театральной сцены не самоцель и не еще одна иллюстрация превратившейся в банальность шекспировской метафоры «весь мир — театр, а люди лишь актеры на подмостках». Педалирование сценических аналогий, по собственному признанию Гофмана, было для него в значительной мере риторической уловкой и тактическим маневром. На самом деле его не интересовали элементы театра, которые проникают в повседневную жизнь и обильно представлены в его книгах.

        Его исследовательская задача  — это выявление той структуры социальных контактов, непосредственных взаимодействий между людьми и, шире, той структуры явлений общественной жизни, которая возникает каждый раз, когда какие-либо лица физически соприсутствуют в ограниченном пространстве их взаимодействия. Ключевой фактор в этой структуре — поддержание какого-то определения ситуации, которое должно быть выдержано до конца вопреки множеству потенциальных опасностей, со всех сторон грозящих ему подрывом. Как мы уже знаем, Гофман дает системе отношений, характеризуемых этой искомой структурой, условное сокращенно-обобщенное название «порядок взаимодействия». ¹³

      Этот  «порядок», складывающийся в жизни, отнюдь не театр, хотя имеет с ним  то общее, что втянутые в жизненную  ситуацию обыкновенные люди, чтобы  выдержать ее первоначально избранное определение, реально используют те же технические приемы и средства самовыражения, какие находятся в распоряжении профессиональных актеров. Но гофмановский анализ «порядка взаимодействия» не сводится к выявлению форм и ритуалов его театрализации и представительского обмана.

      Коммуникационные  акты, даже совершаемые с целью  приукрашенного представления своей  деятельности, подразумевают определенные моральные отношения с аудиторией. Впечатления, производимые участниками  коммуникации, все их нечаянные гримасы, непроизвольные жесты и «словесные жесты» истолковываются как скрытые обещания или претензии. А это уже материал для моральных суждений.

        Исполнители и публика, перед  которой они стараются, действуют  гак, как будто между ними  существует молчаливое обязательство поддерживать определенное равновесие противостояния и согласия. Это равновесие держится на часто бессознательном моральном познавательном соглашении не вводить друг друга в заблуждение слишком сильно, ибо производимые людьми впечатления — это, порой, единственный путь познания другого, его намерений и деятельности. ¹⁴

      В общем, структура «порядка взаимодействия»  формируется под влиянием противоположных  сил, действующих на исполнителей. С  одной стороны, их повседневная жизнь опутана моральными ограничениями, так что они субъективно и объективно пребывают в сфере моральных отношений. С другой стороны, каждый человек в круговороте повседневных дел рано или поздно сталкивается с ситуацией, когда для пользы дела требуется сконцентрировать и немножко подправить впечатления (то есть прибегнуть к манипуляции ими), производимые его действиями на других. Деловые действия по сути превращаются тогда в «жесты», адресованные аудитории. Жизненная практика человека театрализуется. И здесь его в первую очередь начинает интересовать по своему существу аморальная проблема создания видимости, убедительного для других впечатления, будто в его действиях соблюдены все нормы морали и законности. Именно поэтому повседневная жизнь часто делает из обыкновенных людей искушенных знатоков сценического мастерства.

      Все сказанное еще раз подтверждает обоснованность выделения Гофманом «порядка взаимодействия» как самостоятельной  области социологического исследования. В принципе, основное, что он хочет  узнать об этом «порядке», сводится к вопросу о том, какого рода впечатления от реальностей и случайностей всякого непосредственного социального взаимодействия способны разрушать впечатления, тщательно насаждаемые и воспитываемые в рядовых представлениях-спектаклях повседневной жизни. Внимание Гофмана сосредоточено в основном на путях и причинах подрыва взаимного доверия людей к получаемым ими в ходе совместной деятельности впечатлениям, а не на проблеме природы социальной реальности как таковой. Поэтому он уделяет столько места и времени замаскированным ложным представлениям и техническим приемам дезинформирующей коммуникации, всякого рода двусмысленностям и умолчаниям, позволяющим создать выгодную иллюзию, не опускаясь в то же время до прямой лжи, весьма уязвимой для разоблачений.¹⁵

        Точно так же анализируются  им изощренные защитные приемы, оберегающие от подобных разоблачений  избранную линию поведения и  «темные секреты» командных и  индивидуальных исполнений. Успех  этих приемов возможен опять-таки  при определенной моральной дисциплине исполнителей, которую Гофман характеризует словосочетаниями «драматургическая верность», «драматургическая осмотрительность» и т. д.

      Уже говорилось, что осознание Гофманом специфики «порядка взаимодействия»  как самостоятельной области  исследований, потребовало для его анализа разработки специального аппарата «ситуационных» понятий. К ранее упомянутым терминам можно добавить такие детализирующие и аналитически расчленяющие основное понятие «исполнение» термины, как контакт (любое событие в зоне возможной прямой ответной реакции другого); почти синоним контакта единичное взаимодействие (все проявления взаимодействия в отдельном эпизоде); партия, рутина и др.¹⁶ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

      Заключение.

      Американский  мыслитель Ирвинг Гофман формально принадлежит к клану социологов, но ему  удалось внести огромный вклад и в психологию, его сочинения по праву вошли в золотой фонд психологической классики. Его имя и труды получили всемирную известность в последние десятилетия ХХ века. Книга «Представление себя другим в повседневной жизни» постоянно переиздается (ее суммарный тираж превышает полмиллиона экземпляров), входит в университетские программы, переведена на десятки языков, включена в список десяти «Книг двадцатого века» наряду с книгами М. Фуко, М. Вебера, Ч. Райта Миллса и др. Однако школы Гофмана не существует. Причина этого отчасти связана с эксцентричностью стиля его письма, отсутствием какой-либо систематичности в цитированиях.

      Произведения  Гофмана кажутся собранием замечательных  наблюдений, описаний манер и нравов, которые, как кажется, хорошо известны из повседневной жизни. Рассказывают о его экстравагантных манерах, привычке подсматривать и подслушивать, говорят, он даже обнюхивал знакомых и незнакомых. Между тем, он не только открыл новую предметную область — социальную организацию повседневного общения, но и создал оригинальный словарь для описания данной области. Вклад Гофмана в теоретическую социологию заключается в детальной разработке концепции социального «Я»

      В целом управление впечатлениями нацелено на защиту от ряда неожиданных действий, таких как непроизвольные жесты, несвоевременное вторжение и оплошности, а также преднамеренные поступки, например затевание скандала.

      Язык театральной сцены для Гофмана не самоцель, а педалирование сценических аналогий, по собственному признанию Гофмана, было для него в значительной мере риторической уловкой и тактическим маневром. На самом деле его не интересовали элементы театра, которые проникают в повседневную жизнь и обильно представлены в его книгах. Его исследовательская задача — это выявление той структуры социальных контактов, непосредственных взаимодействий между людьми и, шире, той структуры явлений общественной жизни, которая возникает каждый раз, когда какие-либо лица физически соприсутствуют в ограниченном пространстве их взаимодействия. Ключевой фактор в этой структуре — поддержание какого-то определения ситуации, которое должно быть выдержано до конца вопреки множеству потенциальных опасностей, со всех сторон грозящих ему подрывом. Как мы уже знаем, Гофман дает системе отношений, характеризуемых этой искомой структурой, условное сокращенно-обобщенное название «порядок взаимодействия».

      В принципе, основное, что он хочет  узнать об этом «порядке», сводится к  вопросу о том, какого рода впечатления от реальностей и случайностей всякого непосредственного социального взаимодействия способны разрушать впечатления, тщательно насаждаемые и воспитываемые в рядовых представлениях-спектаклях повседневной жизни.

        Внимание Гофмана сосредоточено  в основном на путях и причинах подрыва взаимного доверия людей к получаемым ими в ходе совместной деятельности впечатлениям, а не на проблеме природы социальной реальности как таковой. Поэтому он уделяет столько места и времени замаскированным ложным представлениям и техническим приемам дезинформирующей коммуникации, всякого рода двусмысленностям и умолчаниям, позволяющим создать выгодную иллюзию, не опускаясь в то же время до прямой лжи, весьма уязвимой для разоблачений.¹⁷