Интерпретации и продолжение философии Ницше

      3.1. Интерпретации учения Ницше  

      Понятие «воли к власти» оказывается в философии Ницше непосредственным образом связано с другими основополагающими ее концептами – «вечным возвращением» и «сверхчеловеком». В конечном счете, и то, и другое являют собой образы этого главного его постулата; причем если первое становится у него своего рода способом бытия «воля к власти», то второе – «сверхчеловек», демонстрирующее стремление к созданию высшего типа человека, являет собой, по Ницше, «наивысочайшее» самоосуществление этой воли.

      «Моя формула для величия человека есть amor fati: не хотеть ничего другого ни впереди, ни позади, ни во веки вечные. Не только переносить необходимость, но и не скрывать ее - всякий идеализм есть ложь перед необходимостью, - любить ее...»

      В качестве прототипа сверхчеловека  рассматривались Чезаре Борджа, Цезарь и Наполеон. Когда Ницше предпочитает Чезаре Борджа евнуху, это не обязательно означает, что первый является его идеалом. Не отвечает ницшеанским требованиям и сам Цезарь. Он устраивает Ницше как «римский цезарь», но требуется, чтобы у него была «христианская душа». Наполеон - это «синтез нечеловека и сверхчеловека». Не отдает Ницше какого-либо особого предпочтения «арийцам», антисемитам или немцам.

      Кажется, именно Гете, в глазах Ницше, наиболее близок к идеалу «сверхчеловека». Гете обладал от природы сильными страстями, но сумел преодолеть себя. «Чего он хотел, так это цельности; он боролся с рознью разума, чувственности, чувства, воли (которую в ужасающей схоластике проповедовал Кант, антипод Гете)». Гете был толерантен по причине силы, а не слабости. Он был не немцем, а европейцем. Гете был человеком, который сказал жизни «да». Такой свободный дух «пребывает с радостным и доверчивым фатализмом среди Вселенной, веруя, что лишь единичное является негодным, что в целом все искупается и утверждается; он не отрицает более... Но такая вера - наивысшая из всех возможных: я окрестил ее по имени Диониса».

      Понятие «воля к власти», как и другие понятия философии Ницше, неоднократно подвергалось всевозможным фальсификациям: вырванные из контекста, те или иные афоризмы и извлечения в их «свободной» подборке или же искусной компоновке интерпретировались часто совсем не в том смысле, который им придавал сам автор, отождествляясь с «культом силы», разнузданностью инстинктов, внешним господством, стремлением к захватам и т.п. Однако ницшевская «воля к власти» не может быть адекватно понята в таком контексте грубого насилия, так как последнее, согласно Ницше, всегда растрачивается в том, на что оно было направлено, если только оно не возвращается к себе самому с последующим «сохранением» и «возрастанием». «Прежде, чем господствовать над другими, - писал Ницше, - научись властвовать над собой», само-властвовать.

      Могущество  власти заключается не в ее произволе, а в желании мочь, желании силы. В этом стремлении исполнить элементарный долг жизни Ницше и увидел синоним «воля к власти», отсюда постоянное использование им в качестве тождественного ей понятия «воли к жизни». Причем сама жизнь, по Ницше, это и есть «инстинкт роста, устойчивости, накопления сил, власти: где недостает воли к власти, там упадок».

      Адептом такого рода истолкования «воля к власти» является Мартин Хайдеггер (1889-1976), который в своей работе «Европейский нигилизм» говорит о недопустимости отождествлять последнюю с «романтическим» желанием и стремлением просто к захвату власти: ее смысл он видит в «самоуполномочении власти на превосхождение себя самой», т.е. всегда возрастании власти, не довольствующейся достигнутой ступенью, т.е. самою же собой. Подобная остановка расценивается им как немощь и упадок. Анализируя смысл данного понятия, Хайдеггер описывает его в контексте собственной концепции Бытия, считая, что Ницше использует понятие «воля к власти» для обозначения основной черты сущего и существа власти и дает тем самым ответ на вопрос о том, что есть сущее в истории своего бытия. Все сущее, насколько оно есть и есть так, как оно есть – это «воля к власти». Но для Хайдеггера последняя означает еще и новый принцип полагания ценностей, то, откуда, собственно говоря, и исходит и куда возвращается это полагание. «Если все сущее есть «воля к власти», - пишет Хайдеггер, - то «имеет» ценность и «есть» как ценность только то, что исполняется властью в ее существе.» Она, власть, не терпит никакой другой цели за пределами сущего, а так как последнее в качестве «воля к власти» как никогда не иссякающего превозмогания должно быть постоянным «становлением», вновь и вновь возвращаться только к ней и приводить к тому же самому, то и сущее в целом должно быть только вечным возвращением.

      В интерпретации «воля к власти» Жиль Делезом (1925-1995) акцент сделан на абсолютном характере ее утверждения и невозможности ее истолкования сквозь призму уже устоявшихся ценностей, т.е. через отрицание (насилие, захват и т.п.). Поэтому Делез призывает отличать «волю к власти» от так называемых «вожделения господства» и «воли властвовать», означая, при этом не утверждение, не творчество новых ценностей, а стремление добиваться уже установленного и созданного. Что же касается Ницше, то у него, согласно Делезу, природа «воля к власти» состоит именно в том, чтобы творить и отдавать, утверждая; а не забирать, отрицая. «Природа воли к власти, по Ницше, - не в том, чтобы вожделеть, не в том даже, чтобы брать, но в том, чтобы творить и отдавать. Власть - как воля к власти - это не то, чего волит воля, это то, что волит в воле (в лице Диониса). Воля к власти - это элемент различения, из которого проистекают настоящие силы и соответствующие их качества в некоей целостности. Вот почему воля эта всегда представляется стихией подвижной, воздушной, многообразной. Благодаря воли к власти сила управляет, но благодаря воли к власти и подчиняется. Стало быть, двум типам или качествам сил соответствуют два лика, qualia воли к власти - два крайних, текучих характера, более сокровенных, нежели характеры сил, которые из них проистекают. Ибо воля к власти содействует тому, что активные силы утверждают, и утверждают собственное отличие: утверждение в таких силах всегда стоит на первом месте, отрицание же всегда оказывается следствием, как переизбыток радости. Силы реактивные, напротив, сопротивляются всему отличному от них, ограничивают другое - отрицание в таких силах первично, именно через отрицание подходят они к некоему подобию утверждения. Стало быть, отрицание и утверждение являются двумя qualia воли к власти, как активность и реактивность - качествами сил. Как толкование находит в силах принципы смысла, так и ценностное суждение обретает принципы ценностей в воле к власти». Учитывая неоднозначность самого немецкого слова Macht, русские дореволюционные философы, как бы предвосхищая Делеза, переводили это ницшевское понятие как «воля к мощи», но не как «волю к власти», акцентируя здесь момент творчески-активного, положительного.

      Кроме Хайдеггера и Делеза, ницшевская «воля к власти» оказала определенное влияние также и на творчество Мишеля Фуко (1926-1984) с его «метафизикой власти». «Ницше – это философ власти, которому удалось помыслить власть, не замыкаясь для этого в рамках политической теории». Ницше укореняет мораль и социальные институты в тактиках, осуществляемых отдельными выдающимися личностями, Фуко полностью депсихологизирует этот подход, чтобы сослать психологические мотивации не источником, а продуктом стратегии без стратегов. Там, где ставился вопрос происхождения, скрытого смысла или эксплицитной интенциональности, Мишель Фуко обнаруживает отношения силы, манифестирующиеся на поверхности событий, исторических движении и самой истории.

      Власть  и знание образуют единый сплав, дополняя и усиливая друг друга: «Необходимо согласиться, что власть и знание непосредственно пронизывают друг друга, что нет отношений власти без установления соответствующего поля знания, нет и знания, которое не предполагало бы и не конституировало бы в то же время отношений власти».

      Хорошо  знаком с этим понятием был еще  один французский философ, занимавшийся проблемой создания безвластных  структур в языковом пространстве текста, Ролан Барт, интепретировавший «волю к власти» как аффект, удовольствие и указание на перспективу гедонизма как пессимизма у Ницше. «Стоит вам, где бы то ни было лишь заикнуться об удовольствии от текста - и у вас за спиной немедленно вырастут два жандарма - жандарм политический и жандарм психоаналитический: вас обвинят в легкомыслии и/или преступлении; удовольствие объявляется порождением праздности либо суетности, классовой идеей или просто иллюзией. Это древняя, весьма древняя традиция: едва ли не все философские школы отвергали гедонизм; его права отстаивали лишь маргинальные авторы - Сад, Фурье; даже для Ницше гедонизм - это пессимизм».

      Однако, используя некоторые идеи Ницше, Барт в то же время достаточно редко вспоминал или тем более цитировал своего «философствующего молотом» немецкого предшественника.

      Среди англоязычных, в частности американских авторов можно отметить профессора Колумбийского университета Артура Данто. Этот мыслитель ставит учение о «воля к власти» в тесную связь с нигилизмом Ницше, полагая, что в зрелый период его творчества учение о «воля к власти» находится в таком же отношении к учению о нигилизме, в каком находилось аполлоновское начало к дионисийскому в ранний период творчества Ницше. Так же, как и в его концепции искусства, обе эти силы, или понятия, считает Данто, дополняют друг друга. Нигилизм необходим, чтобы расчистить почву для подлинного творчества, представив мир во всей его наготе, лишенным значения или формы. В свою очередь, «воля к власти» «навяжет неоформленной субстанции форму и придаст значение, без чего мы не могли бы жить. Как мы будем жить и о чем мы будем думать – об этом только мы сами можем сказать». Иначе говоря, мир всегда есть только то, что мы сами сделали и должны воспроизводить, что у него нет никакой другой структуры, а также значения, помимо тех, которые мы ему приписываем. «Воля к власти» означает, таким» и «зачем?» человека, простирая творческую руку в будущее.

      В интерпретации современных норвежских историков философии            Г. Скирбекка и Н. Гилье «волю к власти» следует из полагания, что человек не стремится, прежде всего, к «удовольствию» или к тому, что является «полезным». Он стремится не к свободе от чего-либо, а скорее к свободе реализовать себя, найти свое «жизненное предназначение». Последнее происходит в форме воли к власти. Но здесь власть не означает власть над другими, но скорее власть над собой. Воля к власти также выражается в виде воли к познанию, то есть в виде инстинкта организации хаоса, преобразования окружения и господства над ним.

      Иногда  это понятие приобретает онтологическое значение. Воля к власти становится формативной силой существующего. Однако в той степени, в какой она оказывается волей к чему-то будущему, это представление кажется противоречащим представлению о вечном возвращении одних и тех же объектов.

      В поздних идеях «воли к власти» и «вечного возвращения подобного» Фридрих Юнгер обнаруживает напряжение между рациональным прочерчиванием границы и преодолевающим все границы целостным созерцанием. В то время как идея воли к власти подразумевает дифференциацию мира и вместе с тем упорядоченный, наполненный ориентирами мир, то учение о возвращении говорит о всеобъемлющем утверждении становления, о самонастраивании на безграничность становления.

      В отечественной историко-философской  традиции, где восприятие идей Ницше было далеко не однозначным, можно назвать Н.Михайловского, достаточно высоко оценившего ницшевский тезис о безусловной ценности волевой деятельности личности, а также В.Соловьева, критиковавшего Ницше за отрыв его «воля к власти» от христианско-религиозного контекста и др. В советское время это понятие подверглось многочисленным искажениям и фальсификациям, как впрочем, и вся философия Ницше. В имевших тогда место крайне упрощенных интерпретациях оно сравнивалось, по степени его абсурдности, то с божественной волей, сотворившей этот мир и управляющей им, то с понятием, с помощью которого философ пытался якобы устранить закономерно развивающийся материальный мир и низвести его к акту субъективного творчества и т.п. В работах современных отечественных авторов, посвященных интерпретации ницшевского понятия «воля к власти» дается взвешенный, опирающийся на аутентичное прочтение оригинальных текстов мыслителя анализ.

      Ницше рассматривал себя и свою философию  как эксперимент. Он трактует себя в качестве «экспериментирующего». Ницше подвергает перекрестному огню наши наиболее глубоко укорененные представления. Он сомневается в ценностях, которые мы часто догматически и беспроблемно принимаем в качестве само собой разумеющихся. Он разрушает то, что, мы трактуем как самоочевидное. Ницше ставит эксперимент над истиной. Если мы, в конечном счете, выясняем, что этот эксперимент в том или ином смысле предполагает то, в чем мы сомневались, а именно идею абсолютной истины, то это не умаляет значения эксперимента.

      Учение  о воле к власти разбросано по всем текстам философа. Оно заключается в том, что мир есть то, что мы сами сделали и должны воспроизводить, что у него нет никакой другой структуры, а также значения, помимо тех, которые мы ему приписываем.

      В зрелый период творчества Ницше учение о воле к власти находится в  таком же отношении к учению о  нигилизме, в каком находилось аполлоновское начало к дионисийскому в ранний период его творчества. Обе эти силы, или понятия, дополняют друг друга . Нигилизм необходим, чтобы расчистить почву для подлинного творчества, представив мир во всей его наготе, лишенным значения или формы. А воля к власти навяжет неоформленной субстанции форму и придаст значение, без чего мы не могли бы жить. Как мы будем жить, и о чём мы будем думать – об этом только мы сами можем сказать. 

      3.2. Ницшеанство в 20 веке 

      Философия жизни - направление в западноевропейской философской мысли, сложившееся в последней трети 19 в. в Германии и получившее известность, главным образом, в первой трети 20 в. Философия жизни утрачивает самостоятельное значение после Второй мировой войны в связи с утверждением философии экзистенциализма, которая дополнила основные принципы философии жизни феноменологическим методом и акцентировала внимание на ряде новых острых проблем современной эпохи. Философия жизни возникла в эпоху, когда европейский капитализм начинает проявлять первые симптомы своего кризиса, выразившиеся в нарастании иррациональности общественной жизни, учащении конфликтов между личностью и обществом и во все большем поглощении тотальностью социума человеческой индивидуальности. Философия жизни может быть рассмотрена, как реакция (хотя и гипертрофированная) против издержек рассудочного века Просвещения; реакция, главным пафосом которой стало противопоставление разуму сил самой жизни с ее иррациональностью, непосредственностью и принципиальной недоступностью, для всякого рационального осмысления. Целостная реализация данного умонастроения и привела, в конечном счете, к такого рода философскому движению, как философия жизни, представленному именами Ницше, Дильтея, Зиммеля, Шпенглера и Бергсона.

      Освальд Шпенглер (1880-1936) - продолжатель традиции немецкого романтизма и «философии жизни», поклонник Ницше и Гёте. Культуры, по мнению Шпенглера, возникают «с возвышенной бесцельностью, подобно цветам в поле», и столь же бесцельно уходят со сцены («...лишь живые культуры умирают», - писал он), не оставляя после себя ничего. Морфология культуры Шпенглера сообщила западному миру, что он неудержимо клонится к закату: по убеждению Шпенглера, рационалистическая цивилизация означает деградацию высших духовных ценностей культуры, обреченной на гибель. Великие культуры прошлого, по мысли Освальда Шпенглера, как бы демонстрируют Западу его собственную судьбу, его ближайшее историческое будущее. Философ никогда не обманывался по поводу истинной сути и исторических судеб трагического российского эксперимента 1917: «социализм, - по его убеждению, - вопреки внешним иллюзиям - отнюдь не есть система милосердия, гуманизма, мира и заботы, а есть система воли к власти... «благоденствие» в экспансивном смысле... Все остальное самообман». По Шпенглеру, 19 век рассматривал историю как дорогу, по которой «человечество храбро маршировало все дальше... Но куда? Как долго? И что потом..?» Освальд Шпенглер как метакультурный диагност, рационально предостерегавший о грядущем Апокалипсисе в Европе, разработавший многомерную и содержательную историческую концепцию, покончивший с плоским прогрессизмом рационалистического толка, оказался, прежде всего, философом будущего для любой современности.