Интеллигенция и власть: особенности взаимодействия в свете историософии А.С. Хомякова

Согласно  учению славянофилов (Хомякова), русский народ - народ безгосударственный по природе, в обычае которого различать  понятия «земля» и «государство» ( внешнее образование, призванное защищать землю ) и, соответственно, «община» («мир»), как нравственный союз людей , живущих на земле, и «государственное устройство» (механизм, лишенный всякого нравственного начала, так как в его основе лежит насилие, зло) .Принцип христианской любви может быть, согласно славянофильскому учению, реализован только в общине, которая представляет собой органическое соединение вещественного (хозяйственного, экономического) и духовного (нравственного) элементов. (15)

Сам Хомяков испытывал органической отвращение к политике , что давало основание для его обвинения в «анархических инстинктах», и был уверен в том, что русский народ, частью и выразителем интересов (самосознания) которого он себя считал, никогда не бунтовал за свои политические права: его не интересовало государственное усовершенствование (усовершенствование государственного механизма), для него жизненно важными были земля, воля, правда, справедливость( т. е. христианские идеалы) и только за них он поднимался на бунт. Идеалы русского народа , в понимании Хомякова, были выше идеалов западноевропейских народов, которые верили в усовершенствование государственного механизма, государственного устройства, забывая о том, что зло - не в форме, а в самом принципе существования государственного механизма, основанного на насилии. «Русский народ, напротив, равнодушен к форме, потому что знает, дело не в ней, а в принципе; а так как последний неизбежен в быте земном человеческого общества, то он старается как можно более уберечь от него свою внутреннюю жизнь, уберечь не внешними средствами, а тем, что знает ему цену и не придает особой важности» . (16) Государство в сознании русского человека соотносится с понятиями «зло», «неволя», «насилие», «принуждение» когда оно начинает претендовать на роль «внутренней правды», но в качестве «правды внешней», по Хомякову, государство неизбежно, но « вся забота та, чтобы государство давало как можно более простора внутренней жизни и само бы понимало свою ограниченность, недостаточность» (17).

Еще один аспект отношений «верхов» и «низов» в процессе государственной (политической) жизни иллюстрирует конкретное проявление нравственных законов в истории и помогает лучше понять политическую «физиономию» русского народа. «Народы земледельческие,- пишет А. С. Хомяков, ближе к общечеловеческим началам... и не привыкли считать себя выше своих братьев, других людей. От этого они восприимчивее ко всему чуждому. Им недоступно чувство аристократического презрения к другим племенам, но все человеческое находит в них созвучие и сочувствие...Мы («старые славяне», «мирные труженики земли» - Е.В.) будем, как всегда и были, демократами  между прочих семей Европы; мы будем представителями чисто человеческого начала, благословляющего всякое племя на жизнь вольную и развитие самобытное» (18). В отличие от внутренне присущего и исторически сформировавшегося в характере русского народа демократического начала, в том числе и признание права каждого народа на свободное и самостоятельное развитие, уважение к национальной самобытности, российская правящая верхушка, сформировавшаяся по большей части из представителей «народов завоевательных», такими чертами не обладает.«Народы завоевательные, - указывает в этой связи А. С. Хомяков, - по первоначальному своему характеру сохраняют навсегда чувство гордости личной и презрение не только ко всему побежденному, но и ко всему чуждому» (19). Специфика России, на наш взгляд, заключается в том, что, черты «народа завоевательного», свойственные правящей верхушке, не столько обусловлены генетически, сколько приобретаются в процессе приобщения индивидов или социальных групп к власти и утрачиваются вместе с утратой власти. То же самое можно сказать и о чертах «народов земледельческих» (20).

 Таким образом, основными  особенностями российской государственности  являются:

1. Российская государственность не «вырастает органически», не завоевывается, а отдается добровольно в обмен на гарантии защиты от внешних врагов, поскольку в традициях русского народа, по Хомякову А. С., понимать власть не как привилегию, но как обязанность.
2. Российская государственность носит внешний характер по отношению к русскому обществу, его традициям и исторически сложившимся формам жизнедеятельности, а интересы и потребности российского государства не совпадают с интересами и потребностями исторического развития русского общества.
3. Российская государственность в процессе своего развития создает параллельное общество со своим языком, культурой образом жизни , системой ценностей и идеалов, менталитетом и т.д. ( «две России в недрах одной», по выражению А. Д. Хомякова), формируя, углубляя, доводя до антагонизма «расстроенность» и « неорганический характер» общества в целом.
4. Элементы, составляющие систему российской государственности приобретают с неизбежностью двойственный, противоречивый характер, т.к. они должны функционировать в разных ( противоположных) условиях, на разных полюсах русского общества, что, в свою очередь приводит к неустойчивости и нестабильности самих элементов.
5. Российская государственность не опирается на поддержку широких масс населения, функционируя в условиях тайного или явного, активного или пассивного их сопротивления, что с неизбежностью обусловливает ее недемократический, явно выраженный репрессивный характер, заставляет формировать разветвленный аппарат принуждения и насилия.

Проблема русской интеллектуальной элиты и ее места в государственном механизме (соответственно: связка « власть - интеллигенция - народ») специально Хомяковым, да и другими ранними славянофилами, не рассматривалась и не анализировалась. Отчасти это связано с тем обстоятельством, что интеллигенция, по определению П.Д.Боборыкина, как часть интеллектуальной элиты общества, находящейся в оппозиции к государству ( самодержавию, чиновничье-бюрократическому аппарату, властям в широком смысле слова) сформировалась и обозначилась как социально-политическая сила, как феномен, годный для анализа, сравнительно поздно ( к 60-м годам Х1Х века). Хомяков застал лишь период формирования этой силы, сумел выделить некоторые ее характерные черты, связанные со сравнительным анализом западноевропейской и русской образованности ( просвещенности), но в целом следует признать, что интеллигенция этого периода была «классом в себе», а отнюдь не «классом для себя» ( пользуясь известной терминологией И. Канта и К. Маркса).

Строго говоря, место и роль русской  интеллигенции в общественном развитии стала предметом детального анализа только после ее массового и неудачного «хождения во власть» в период первой русской революции 1905-1907 годов, когда выявилась ее полная политическая несостоятельность, вполне обозначились ее весьма нелицеприятные в политическом плане черты (сектантство, непримиримость к оппонентам, неспособность к компромиссам, социальная мечтательность и др.), сформировавшиеся в результате нестандартных путей ее развития, специфических отношений сложившихся у русской интеллигенции с властью, с одной стороны, и с народом - с другой, а также особенностей ее социального статуса. Анализу этой проблемы посвящены в это время статьи виднейших представителей русской интеллектуальной элиты: П. Н. Милюкова, Н. О. Лосского, С. Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, С. Л. Франка , сборники «Вехи», «Из глубины» и т.д.

Наша задача гораздо  скромнее, а именно : на основании  исходных принципов историософии славянофилов попытаться выявить и проанализировать место и роль русской интеллигенции, исходя из тезиса о «неорганическом», «расстроенном» характере русского общества. Безусловно, сама постановка этой проблемы представляет значительный интерес в том плане , что такой проблемы, безусловно, не знала ни одна западноевропейская страна.

Исходным принципом славянофильской историософии при анализе духовного развития общества является положение о взаимосвязи развития религии и философии в обществе, «зависимость мышления философского от верования религиозного» (21), причем развитие науки и просвещения опосредуется развитием и особенностями философии.  А. С. Хомяков выявляет закономерность взаимного влияния друг на друга религии и философии: чем более развита религия, тем менее развита философия (Иудея, Иран, Египет и т.д.) и наоборот (древняя Греция - Эллада). Именно Эллада дала миру и духовной культуре человечества два блестящих, но совершенно противоположных ума - Платона и Аристотеля. Платон - «великолепное соединение роскошного воображения, всепроникающего разума, художественного чувства и нравственно просветленных стремлений», « чудный ум, исполненный всей прелести, всей плодотворной силы, всей глубокой думы эллинской»  (22). Аристотель же « повел философию в ее разумном или рассудочном развитии» и если « не много свежих, сильных и поэтических умов полюбили Платона», то «строгий и сухой анализ Аристотеля был доступен всем, и все школы, весь рассудок новейшей Европы, пошли по следам великого мыслителя» (23). По А. С. Хомякову, платонизм послужил основой православия византийского ( а, следовательно, и русского), с полным пониманием органичности и цельности христианства. Аристотелевское философское учение легло в основу римской образованности, которая по природе своей рассудочная, логическая, «административная» и без твердых нравственных оснований, не могла не исказить в рациональном духе сущность христианства и стала питательной средой для таких его разновидностей, как католицизм и протестантизм.

Восточная Римская империя  соединяет в себе «эллинское просвещение  личное и общественное римское право»(24) и усваивает христианство (православие) в его «цельности и полноте» (25), сохраняя чистоту его учения, сущность которого состоит « в тождестве единства и свободы, проявляемом в законе духовной любви» (26). Это первый тип образованности ( просвещенности и просвещения), который, через Византию и Грецию, наследует Россия.

Западная Римская империя  соединила в себе односторонне понятую  образованность( рациональную, рассудочную, без внутреннего убеждения, веры и нравственных основ (27). По словам А. С. Хомякова, общественная религия римлян - «вера в Рим и его право» (28). Вера становится законом, церковь - земным общественным явлением, государственной формой, элементом общественного механизма. Юридическая формальность и рационализм, которыми были проникнуты все направления духовной жизни Римского государства, не могло не наложить своего отпечатка и на понимание христианской религии: «Юрист проглядывает постоянно сквозь строгую догматику мощного Тертуллиана о грехах искупаемых и неискупных ;юрист слышится в тонкой диалектике Августина, спорит ли он с Пелагием, или созидает образ богоправимого мира» (29). Именно римский тип образованности и наследует, по А. С. Хомякову , Западная Европа: «испанец, галл, британец были втиснуты в железные формы административного просвещения римского» (30). Таков второй тип образованности- «рассудочный и раздвоенный» в отличие от первого, в основе которого лежат «разумность и цельность» (31).

Наследуя римский тип  просвещенности, Запад выбирает путь наиболее простой для духовного  строительства. Почему именно область рассудка сделалась предметом новейшей философии? Потому, что область рассудка одинаково доступна всякой личности, «каковы бы ни были ее внутренняя высота и устроение... Истина рассудочности имеет одинаковую для всех доступность и обязательность» (32). Совсем иное дело в отношении законов нравственной жизни, религиозной веры, эстетического освоения мира: «Законы  нравственности, красоты, жизненного сознания, по их бесконечному разнообразию, во многом вовсе недоступны для многих и в своей целости конечно недоступны никому, меж тем как законы... математики доступны и неотразимы для всех» (33). Запад, по Хомякову, ориентируется на науку, т.е. на знание материальных, вещественных явлений, на достижение истин второстепенных, отражающих многообразие бытовых, повседневных явлений. Восточный (русский) тип образованности более ориентирован на веру, как «живознание» - знание «вечных истин». «Все глубочайшие истины мысли, вся высшая правда вольного стремления доступны только разуму, внутри себя устроенному в полном нравственном согласии с всесущим разумом, и ему одному открыты невидимые тайны вещей Божеских и человеческих» (34). Только  русский тип образованности, унаследованный от Византии верно разрешает  вопрос о месте веры в процессе познания окружающего нас мира и самих себя : «Науки философские, понятые во всем их живом объеме, по необходимости отправляясь от веры и возвращаясь к ней, в это же время дают рассудку свободу, внутреннему знанию - силу и жизни - полноту» (35), что, согласно историософии А. С. Хомякова свидетельствует, кроме всего прочего, и о том, «Россия основана на началах иных и высших, чем Западная Европа» ( 36).

В Россию западноевропейский тип образованности проникает в  результате реформаторской деятельности Петра I: он познакомил нас с западною наукою, по мнению А .С. Хомякова, и «она  сделалась нашим Аристотелем» (37). Отдавал ли себе Петр I отчет в том что он делал и каковы будут последствия пересадки западноевропейской образованности на русскую почву - вопрос риторический, но, несомненно он имел ввиду цель благую, а именно: создать в России интеллектуальную элиту по западному образцу. В своем рассуждении о том, что через европейскую науку вводил Петр в Россию и всю жизнь Европы - даже самые неясные и неразумные ее формы, Хомяков, безусловно прав. Не вызывает возражений и то обстоятельство, что своими реформами в области образования Петр I «хотел потрясти вековой сон, он хотел пробудить спящую русскую мысль посредством болезненного потрясения» (38). Но безусловно, самым важным для нас замечанием будет положение о том, что реформы Петра I в области образования произвели еще один разрыв в живой ткани русского общественного организма и имели далеко идущие последствия как для развития самого русского общества, так и для формирования особенностей его интеллектуальной, духовной основы. Суть этого разрыва в терминах славянофильской историософии определяется  как «разрыв в умственной и духовной сущности России, разрыв между ее самобытной жизнью и ее прививным просвещением» (39), «раздвоение между жизнью народною и знанием высшего сословия» (40). По А. С. Хомякову, наука - достояние высших слоев общества («верхов»), тогда как жизнь самобытная - достояние народных масс. «Эта жизнь, полная силы , предания и веры, создала громаду России, прежде чем иностранная наука пришла позолотить ее верхушки» (41). Разрыв жизни и науки, их постепенное обособление друг от друга привело в конечном итоге к тому, что «общее просвещение... становится невозможным при раздвоении в мысленном строении общества» : жизнь народная не приемлет заимствованной образованности, а иностранная наука «не доходит до деревни и не переходит за околицу барского двора» (42).

Однако простой констатацией того факта, что этот разрыв имел место, дело, к сожалению, не ограничилось: знание высшего сословия и жизнь народная оказались в состоянии вражды и примирение в этой борьбе было невозможно, т.к. «наука, хотя и односторонняя, не могла отказаться от своей гордости, ибо она чувствовала себя лучшим плодом великого Запада; жизнь не могла отказаться от своего упорства, ибо она чувствовала, что она создала великую Россию» (43). Потери в этой борьбе несли обе стороны: на стороне власти и ложной образованности была сила государственности и непрекращающиеся попытки преобразования жизни народной, которая  «сопротивлялась  напору ложной образованности только громадою своей неподвижной силы» (44). Народ испытывал чувство недоверия к иностранной науке и не желал вникать в ее результаты и выводы, иноземное просвещение, презирая жизнь народную, и вполне уверившееся в своем превосходстве и  «нравственной ничтожности той человеческой массы, на которую оно хотело воздействовать» (45), вело себя по сомнительным правилам «колонии европейских эклектиков, брошенных в страну дикарей», тогда как просвещение и наука в России все более приобретала колониальный характер (46).