Философия права

 

[148]

 

нарушения и поскольку преступление по своему наличному бытию имеет  определенный качественный и количественный объем и тем самым его отрицание  как наличное бытие имеет такой  же объем. Это зиждущееся на понятии  тождество есть, однако, равенство не по специфическому, а по в себе сущему характеру нарушения, по его ценности.

 

Примечание. Так как в обычной  науке предполагается, что дефиницию  определения — здесь наказания  — следует брать из всеобщего  представления, основанного на психологическом опыте сознания, то этот опыт несомненно показал бы, что вызванное преступлением всеобщее чувство народов и индивидов гласит и всегда гласило, что преступление заслуживает наказания и что с преступником следует поступить так же, как поступил он. Непонятно, почему эти науки, определения которых исходят из всеобщего представления, в данном, случае принимают положения, противоречащие тому, что тоже является так называемым всеобщим фактом сознания. Однако главную трудность в представление о возмездии внесло определение равенства. К тому же справедливость определения наказаний по их качественному и количественному характеру — нечто более позднее, чем субстанциальность самого предмета. Если даже для этих дальнейших определений следовало бы искать другие принципы, чем для всеобщего в наказании, то оно тем не менее остается тем, что оно есть. Однако, вообще говоря, само понятие должно содержать основной принцип и для особенного. Но это определение понятия следует видеть в той необходимой связи, которая заключается в том, что преступление как в себе ничтожная воля тем самым содержит в себе свое уничтожение, являющее себя как наказание. Именно это внутреннее тождество отражается для рассудка во внешнем существовании как равенство. Качественный же и количественный характер преступления и его снятия относится к сфере внешнего, а в нем и вообще невозможно абсолютное определение (ср. § 49); такое абсолютное определение остается в области конечного лишь требованием, которое рассудок должен все более ограничивать, что чрезвычайно важно, но которое продолжается до бесконечности и допускает лишь приближение, сохраняющееся на долгое время. Если же мы не только не примем во внимание эту природу конечного, а окончательно остановимся на абстрактном специфическом равенстве, то возникнет не только непреодолимая трудность в определении наказаний (осо-

 

[149]

 

бенно если психология еще привнесет  силу чувственных побуждений и связанную  с этим — как угодно — то ли тем большую силу злой воли или  тем меньшую силу и свободу воли вообще), но очень легко будет изобразить возмездие в виде наказания (как воровство за воровство, грабеж за грабеж, око за око, зуб за зуб, при этом вполне можно себе представить преступника одноглазым или беззубым) как абсурд, с которым, однако, понятие ничего общего не имеет и который всецело должен быть отнесен за счет того при­внесенного специфического равенства48. Ценность как внутренне равное в вещах, которые в своем существовании по своей специфике совершенно различны, есть определение, встречающееся уже в договорах (см. выше), а также в предъявляемом преступнику гражданском иске, посредством чего представление выходит за пределы непосредственного характера вещи и поднимается до всеобщего. В преступлении, в котором бесконечное в деянии есть основное определение, в большей степени исчезает лишь внешне специфическое, и равенство остается только основным правилом установления того существенного, что заслужено преступником, а не внешней специфической формы возмездия. Лишь со стороны этой внешней формы воровство, грабеж, а также наказания в виде денежных штрафов и тюремного заключения и т. п. совершенно неравны, но по своей ценности, по тому их всеобщему свойству, что они нарушения, они сравнимы. Как уже было указано, искать приближения к равенству этой их ценности — дело рассудка. Если в себе сущая связь между преступлением и его уничтожением, а также мысль о ценности и сравнимости того и другого не постигнута, то можно дойти до того, чтобы видеть (Клейн. Основы уго­ловного права, § 9) в подлинном наказании лишь произвольную связь зла с недозволенным деянием.

 

Прибавление. Возмездие есть внутренняя связь и тождество двух определений, которые представляются различными и отличаются также друг от друга  по своему внешнему существованию. Возмездие, настигающее преступника, выглядит как чужое определение, ему не принадлежащее, однако наказание, как мы видели, есть только проявление преступления, т. е. другая половина, которая необходимо предполагается первой. В возмездии на первый взгляд отвращает то, что оно являет себя как нечто аморальное, как месть и может, таким образом, рассматриваться как нечто личное. Но не личное, а само понятие осуществляет возмездие. Мне отмщение, говорит Бог в Биб-

 

[150]

 

лии49, и если кто-либо захочет видеть в слове «возмездие» представление об особом желании субъективной воли, то следует сказать, что слово «возмездие» означает лишь обращение самой формы преступления против себя. Евмени-ды50 спят, но преступление пробуждает их, и таким образом выступает собственное деяние преступника. Если в возмездии вообще невозможно достигнуть специфического равенства, то дело обстоит иначе при совершении убийства, которое неминуемо карается смертью. Ибо так как жизнь составляет наличное бытие во всем его объеме, то наказание не может заключаться в некоей ценности, которой не существует, но также должно состоять только в лишении жизни.

 

§ 102

 

В этой сфере непосредственности права  снятие преступления есть прежде всего  месть, справедливая по сво­ему содержанию, поскольку она есть возмездие. Но по своей форме она — деяние субъективной воли, которая может вкладывать свою бесконечность в каждое нарушение и справедливость которой поэтому вообще случайна; для другого она также только особенная воля. Будучи позитивным деянием особенной воли, месть становится новым нарушением; в качестве такого противоречия она оказывается внутри продвижения, уходящего в бесконечность, и передается по наследству от поколения к поколению.

 

Примечание. Там, где преступление преследуется и карается не как criinina publica, а как privata (например, воровство и грабеж у древних евреев и римлян, некоторые преступления и теперь у англичан и т. д.), наказание сохраняет еще в какой-то степени характер мести. От частной мести отличается отмщение, совершаемое героями, ищущими приключений рыцарями и т. д., относящееся ко времени возникновения государств.

 

Прибавление. В таком состоянии  общества, когда нет ни судей, ни законов, наказание всегда сохраняет  форму мести, и эта форма остается несовершенной, поскольку она есть деяние субъективной воли и, следовательно, не соответствует содержанию. Лица, действующие в суде, правда, также суть лица, но их воля есть всеобщая воля закона, и они не стремятся вкладывать в наказание то, чего нет в природе вещей. Напротив, потерпевшему неправо являет себя не в его количественном и качественном ограничении, а только как неправо вообще, и он может не соблюсти ме-

 

[151]

 

ры в возмездии, что в свою очередь привело бы к новому не праву. У необразованных народов  месть бессмертна, как, например, у арабов, где помешать ей может лишь высшая сила или невозможность совершения акта мести; в ряде современных законодательств еще сохраняется остаток прежних представлений о мести, поскольку индивидам предоставляется самим решить, передадут ли они дело в суд или нет.

 

§ 103

 

Требование разрешить это противоречие (как и противоречие при ином неправе, § 86, 89), которое здесь существует в способе снятия неправа, есть требование освобожденной от субъективного  интереса и формы, а также от случайности  силы, следовательно, не мстящей, а наказующей справедливости. В этом заключено прежде всего требование воли, которая в качестве особенной, субъективной воли водит всеобщее как таковое. Однако такое понятие моральности не есть лишь требуемое — оно само возникло в этом движении.

 

 

 

Переход от права к моральности 

 

§ 104

 

Преступление и мстящая справедливость представляют собой ту форму развития воли, в которой она вступила в  пределы различия между всеобщей в себе и единичной для себя сущей волей, противоположной  первой, и далее, когда в себе сущая воля посредством снятия этой противоположности возвратилась в себя и таким образом сама стала для себя сущей и действительной. Тем самым право, подтвержденное в противопоставлении лишь для себя сущей единичной воле, есть и имеет силу как действительное посред­ством своей необходимости. Это формирование есть также получившая дальнейшее развитие внутренняя определенность понятия воли. Согласно ее понятию, ее осуществление в ней самой означает, что сняты в-себе-бытие и та форма непосредственности, в которой она ближайшим образом пребывает в абстрактном праве (§ 21), что воля полагает себя ближайшим образом в противоположности между всеобщей в себе сущей волей и единичной для себя сущей волей, а затем посредством снятия этой противоположности, отрицания отрицания, определяет себя как волю в своем наличном бытии, свободную не только в себе, но и для самой себя, как соотносящую себя с собой негативность.

 

[152]

 

Свою личность, в качестве которой  воля только и есть в абстрактном праве, воля имеет теперь своим предметом. Такая для себя бесконечная субъективность свободы составляет принцип моральной точки зрения.

 

Примечание. Если мы присмотримся более  внимательно к тем моментам, проходя  через которые понятие свободы  развивается из сначала абстрактной определенности воли в соотносящую себя с самой собой определенность воли, следовательно, в самоопределение субъективности, то мы увидим, что в собственности эта определенность есть абстрактное мое и поэтому пребывает во внешней вещи, что в договоре эта определенность есть опосредованное волей и лишь общее мое, в неправе же воля правовой сферы, ее абстрактное в-себе-бытие, или непосредственность, положена как случайность единичной волей, которая и сама случайна. С моральной точки зрения эта случайность преодолена так что она сама как рефлектированная в себя и тождественная с собой есть бесконечная, в себе сущая случайность воли, ее субъективность.

 

Прибавление. К истине относится  то, что понятие обладает бытием и что это наличное бытие  ему соответствует. В праве воля имеет свое наличное бытие во внешнем; дальнейшее, однако, заключается в том, что воля должна иметь это наличное бытие в самой себе, во внутреннем; она должна быть для себя самой, быть субъективностью и иметь себя против себя самой. Это отношение к себе есть утвердительное отношение, но достигнуть его она может лишь посредством снятия своей непосредственности. Снятая в преступлении непосредственность ведет, таким образом, через наказание, т. е. через ничтожность этой ни­чтожности, к утверждению — в моральности.

 

[153]

 

 

[1] См.: Гегель. Политические произведения. М., 1978. С. 54—64.

 

[2] См. там же. С. 65—184.

 

[3] См. там же. С. 185—275.

 

[4] См. там же. С. 276—367.

 

[5] См.: Гегель Г. В. Ф. Работы  разных лет. Т. 1. М., 1970. С. 285— 385.

 

[6] См.: Гегель. Система наук. Ч. I: Феноменология  духа. М., 1959. С. 233-361.

 

[7] Подробнее см.: Малинин В.А.  Диалектика Гегеля и антигегельянство. М., 1983; Мотрошилова Н.В. Путь Гегеля  к «Науке логики». М., 1984.

 

[8] См.: Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. Т. 2. 1971. С. 5-209.

 

[9] См. там же. Т. 1. С. 427-562.

 

[10] См.: Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия  философских наук. Т. 3: Философия  духа. М., 1977. С. 326-381.

 

[11] Наст. Изд. С. 44.

 

[12] См.: Гегель. Философия истории.  М.; Л., 1935. С, 98—99, 102 и ел.

 

[13] Наст. изд. С. 60.

 

[14] Необоснованным является положение  М. Г. Галлера о том, что  политическая философия Гегеля, лишенная какой-либо завершенной  концепции и представляющая собой  несистематизированный проект, находится вне гегелевской системы философии (см.: Halter М. Sustem und Gesellschaft. Krise und Kritik der politischen Philosophic Hegels. Stuttgart, 1981. S. 28 etc.).

 

[15] Наст. Изд. С. 60.

 

[16] Там же. С. 59.

 

[17] См.: Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия  философских наук. Т. 3: Философия духа. С. 32—34.

 

[18] Наст. изд. С. 59.

 

[19] В дальнейшем, особенно в XX в., наблюдается тенденция перемещения  философии права из сферы философских  дисциплин в сферу юридических  наук, и в настоящее время многие  концепции философии права разработаны в рамках юриспруденции. Разработка философии права в виде самостоятельной юридической дисциплины, разумеется, не означает ее разрыва с философией

 

[20] Fulda H. F. Das Recht der Philosophic in Hegels Philoeophie des Bechts. Frankfurt am Main, 1968.

 

[21] Гегель Г. В. Ф. Наука  логики. Т. 3. М., 1972. С. 289.

 

[22] Там же.

 

[23] Там же. С. 288—289.

 

[24] Там же. С. 304.

 

[25] Наст. изд. С. 284.

 

[26] Наст. изд. С. 54-55.

 

[27] Там же. С. 53.

 

[28] Маркс К., Энгельс Ф. Соч.  Т. 21. С. 274.

 

[29] Там же. С. 275.

 

[30] Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия  философских наук. Т. 1: Наука логики. М., 1974. С. 90.

 

[31] См.: Heine H. Samtliche Werke. Bd 6. Leipzig, 1890. S. 535.

 

[32] См.: Гулыга А. Гейне оказался  прав//Коммунист. 1983. № 18. С. 108-109.

 

[33] См.: Hegel G. W. F. Vorlesungen uber Naturrecht und Staats-wissenschaft. Heidelberg 1817/18, mit Nachtragen der Vorlesung 1818/19. Hamburg, 1983. S. 157; Hegel G. W. F. Die Philosophic des Rechts. Die Mitschriften Wannenmann (Heidelberg 1817/18) und Homeyer (Berlin 1818/19). Stuttgart, 1983. S. 29, 206.

 

[34] Hegel. Philosophie des Rechts. Die Vorlesung von 1819/20 in einer Nachschrift, Frankfurt аш Main, 1983. S. 51. Предисловие  к этим лекциям по философии  права, содержащее данную формулировку, включено в на­стоящее издание и дано в Приложении (с. 379).

 

 

[35] Относительно имеющихся в  записях гегелевских лекций по  философии права радикально звучащих  положений о соотношении разумного  и действительного К. Идьтинг  заметил, что оправдание наличного было лишь личиной «приспособления», которая оставалась «школьной тайной» гегелевской школы до публикации этих лекционных записей (см.: filing К. Н. Einleitung des Herausgebers // Hegel G. W. F. Die Philo­sophic des Rechts. Die Mitschriften Wannenmann (Heidelberg 1817/18) und Homeyer (Berlin 1818/19.). Stuttgart, 1983. S. 34.

 

[36] Наст. изд. С. 247.

 

[37] Наст. изд. С. 62.

 

[38] Там же.

 

[39] О естественноправовых воззрениях  Гегеля см.: ВоЬЫо N. Hegel and Naturrechtslehre //Hegel in der Sicht der neiiren Forschung. Darmstadt, 1973. S. 219-321; Heiss R. Die grossen Dialektiker des 19. Jahrhun-derts. Hegel, Kierkegard, Marx. Koln, 1963. S. 170 etc.; Lopez-Calera N. Eaipirismus und Formalismus in der Naturrechtslehre nach Hegel // Hegel — Jahrbuch. Meisenheim am Glan, 1968. S. 106 etc.; Welzel H. Natar-recht und materiale Gerechtigkeit. Gottingen, 1980. S. 174 etc.; Bourgeois B. Le droit naturel de Hegel (1802—1803). Commentaire. Paris, 1986.

 

 

 

[40] Наст. изд. С. 98.

 

[41] Наст. изд. С. 122.

 

 

 

[42] Наст. изд, С. 129.

 

[43] См.: Baermann R. A. Sittlichkeit und Verbrechen bei Hegel. Frankfurt am Main, 1980.

 

[44] См.: Weber M. Zur Theorie der Familie in der Rechtsphilosophie Hegels. Berlin (West), 1986.

 

[45] Наст. изд. С. 228.

 

[46] Наст. изд. С. 274.

 

[47] Наст. изд. С. 228.

 

[48] Наст. изд. С. 278.

 

[49] Наст. изд. С. 284.

 

[50] О гегелевском подходе к  проблематике реформы и революции  см.:Klenner H. Preufiische Eule oder gallischer Hahn? Hegels Rechtsphilosophie zwischen Revolution und Reform//Staat und Recht. 1981. N 11.

 

[51] О соотношении взглядов Гегеля, Платона и Аристотеля см.:Enskat R. Die Hegelsche Theorie des praktischen Bewufitseins. Frankfurt аш Main, 1986. S.5—7.

 

[52] Наст. изд. С. 319.

 

[53] Там же. С. 336.

 

[54] Наст. изд. С. 359.

 

[55] Наст. изд. С. 336.

 

[56] Там же. С. 368.

 

[57] Гегель. Философия истории. С. 98.

 

[58] См.: Maurer R. К. Hegel und das Ende der Geschichte. Frieburg; Munch en, 1980; Brauer 0. D. Dialektik der Zeit. Untersuchungen zu Hegels Metaphysik der Weltgeschichte. Tubingen, 1982.

 

[59] Маркс К., Энгельс Ф. Соч.  Т. 8. С. 16.

 

[60] Там же. Т. 1. С. 421.

 

[61] Обвинение подобного рода  см.: Рассел Б. История западной  философии. М., 1959. С. 754—760; Hommes J. Krise der Freiheit. Hegel, Marx, Heidegger. Regensburg, 1958; Popper K. R. Die offene Gesellschaft und ihre Feinde. Bd 2. Hegel, Marx und die Folge. Munchen, 1977; Schmitt H. Verheissung und Schrecken der Freiheit. Stuttgart, 1964. S. 246—261; Ediin G. Hegel als Kriegsverherrlicher und totalitarer Denker// Schweizer Rundschau. 1967. 1 Januar. S. 40—44; Topitsch Е. Die Sozial-philosophie Hegels als Heilslehre und Herrschaftsideologie. Munchen, 1981.