Парадоксально, но свою религиозную по духу утопию Федоров зачастую обосновывал приемами вульгарно-материалистическими. Он рассматривал организм человека как механизм, который  можно «починить» в результате поломки. Даже при распадении машины на отдельные  винтики и узлы ее можно вновь  собрать. Так же и человека можно  «собрать» из мельчайших пылинок, атомов, которые составляют нашу планету. Прах отцов окружает нас, и если человечество объединит свои усилия, то оно сможет, раскрыв тайны наследственности, используя научные достижения, восстановить из этого праха наших предков.

Федоровский проект «общего дела» — это  утопия, которая носит поистине глобальный, космический характер. Преодоление смерти — центральная нравственная задача, вслед за решением которой человечество придет к полной «регуляции» природы. Русский космист в своей философской утопии воплотил горячую веру в человека, его разум. Человек с помощью различных технических средств сможет построить идеальное гармоничное общество.

Федоров — технократ в самом современном  значении этого слова (и в этом тоже сказывается удивительная созвучность его мыслей сегодняшнему дню). Он считает, что с помощью научно-технических достижений (одухотворенных нравственностью) человечество сможет решить не только вопросы господства над природными силами, но и социальные проблемы. Более того, для него социальные проблемы вторичны по отношению к решению главных вопросов регуляции природных процессов — вопросов о преодолении смерти, непогоды, неурожаев, стихийных бедствий и т. п. «Нужно иметь в виду, — пишет Федоров, — что вопрос о богатстве есть вопрос лишь о мануфактурных игрушках и забавах, а не вопрос о насущном и необходимо нужном, разрешение которого без радикального устранения неурожаев, или голода и моровых язв, или болезней вообще... немыслимо, а потому вопрос о насущном входит в вопрос о всеобщем возвращении .жизни». Пока будет смерть — будет и бедность, делает вывод философ. «Вопрос о богатстве и бедности отождествляется, конечно, с вопросом о всеобщем счастии, невозможном при существовании смерти... Вопрос о богатстве и бедности... есть вопрос несовершеннолетних... он не может устранить вопроса о смерти, а этот последний и лишает богатство всякой его ценности. Поэтому-то за эпохой увлечения богатством и следует всегда отречение от него, эпоха аскетизма».

Для Федорова социальный пауперизм — это следствие  пауперизма природного, когда человек  ощущает себя нищим с точки  зрения продолжительности своей  жизни. Поэтому осуществление федоровского проекта предполагает не только преодоление смерти, но и ликвидацию социального неравенства. Ведь всеобщее и полное спасение (в отличие от спасения немногих избранных, предполагаемого церковью) может наступить только в результате соединения всех людей в единой трудовой задаче. А соединившись в «общем деле», люди в совместном труде внутренне преобразятся, и небратские отношения между ними (войны, эксплуатация человека человеком и др.) станут невозможны. Мысль, сходная с марксистским тезисом о том, что, изменяя обстоятельства своей жизни, люди изменяются и сами.

Всеобщее, совместное трудовое действие должно привести к гигантским результатам. Мир будущего видится Федорову как  «сияющее Царство Божие». Причем описание этого царства во многом роднит с современными фантастическими произведениями, многое кажется наивным, но оптимизм и вдохновение философа вряд ли кого-то оставят равнодушным. Грядущий мир у Федорова — это и «хоровод небесных светил», траектория движения которых изменяется по велению человека, это и «полнота жизни умственной, нравственной и художественной» в человеческом обществе, это и регуляция метеорологических явлений и т. д. Человек не может, стать бессмертным, если тип его деятельности конечен. Значит, полем человеческого действия станет вся Вселенная. Бессознательные, слепые силы уступят место сознательной регуляции. Человек выйдет в космос, освоит новые планеты, не замыкаясь в пространстве «крошечной Земли».

Кроме таких «дальних», принципиальных предвидений  в философии истории Федорова можно найти немало и более  конкретных указаний на пути достижения «братства». Как правило, именно за эти, менее «масштабные» рецепты  Федорова причисляли к реакционерам, не издавали на протяжении почти семидесяти лет, обходили стороной в курсах истории  русской философии. Федоров —  сторонник русского самодержавия и  православный философ (несмотря на критику  исторического христианства и расхождения  с официальным богословием). «Для своего осуществления естественное дело, т. е. воскрешение, требует двух объединений: объединения внешнего, которое может совершиться через  самодержавие, и внутреннего —  через православие, и это будет  объединением всех разумных существ  в деле познания неразумной силы... и управления ею...». В связи с таким пониманием самодержавия и православия Федоров не мог обойти стороной пресловутую «русскую идею».

Федоров видит в России задатки проекта  воскрешения, которые являются условиями  дальнейшего движения: община (при  которой, по мнению философа, не может  быть вражды между отцами и детьми, в основе которой лежит круговая порука, а не мысль о личном только спасении), земледельческий быт (более  «естественный», правильный, нравственный, чем городской образ жизни), «служилое» государство (в основу которого «положено  самоотвержение, имеющее целью не благосостояние сочленов, а службу; ибо ему некогда было заботиться о благосостоянии, ему... приходилось спасать само существование государства: оно было поставлено в такое положение, что постоянно должно было жертвовать собою за весь мир, и особенно за Западную Европу»), географическое положение России (евразийское расположение, просторы, сформировавшие определенную национальную психологию), процесс «собирания» земель, в котором «прошла вся жизнь России», и др.

Все указанные  задатки, по мнению русского мыслителя, говорят о том, что Россия способна стать орудием движения к будущему единству человечества. Федорова вряд ли можно упрекнуть в национализме. Он писал: «Особенности нашего характера  доказывают лишь то, что и славянское племя не составляет исключения в  среде народов, что и оно так  же не похоже на другие народы, как евреи  не были похожи на греков, а греки на римлян». А раз славяне не исключение, то они не могут быть освобождены «от обязанности потрудиться» для решения главного вопроса — вопроса воскрешения. Федоров видит особенность России и славянства в целом не в какой-то исключительности, избранности, превосходстве, а в том, что для России путь ее собственного возрождения во многом совпадает с путем объединения человечества и изменения его жизни. Культ индивидуализма, свойственный Западу, цивилизация «роскоши», созданная им, и пессимизм, «безличность» Востока находят в России некую «золотую середину», которой не чужды ни западные, ни восточные культурные влияния. В такой трактовке «русской идеи» явно видно влияние славянофилов — Хомякова, Киреевского, которые, даже проповедуя мессианское предназначение России, никогда не отрицали единства исторического потока, необходимости диалога культур, выступали против национального ограничения и обособленности.

Развитие  философии «Общего  дела» Н.Ф. Федорова в космической философии К.Э. Циолковского.

Творчество  Циолковского напрямую берет свое начало в работах Н.Ф. Федорова. Федорова недаром называют предшественником космических идей Циолковского, провозвестником  того направления, которое получило название космизма, космической философии. В идеях “Философии общего дела” было прямо предвосхищено многое из того, что впоследствии конкретно разрабатывалось Циолковским. Достаточно взять для примера работу Циолковского “Будущее Земли и человечества”. В ней он ярко воображает наглядные картины самого процесса будущего преобразования планеты. Тут можно найти немало активно осуществляющихся проектов Федорова: и метеорическую регуляцию, и широкое использование солнечной энергии, и усовершенствование растительных форм. Причем Циолковский считает, что для выполнения всех своих грандиозных будущих задач человечество должно умножиться в тысячу и более раз. Только тогда оно сможет стать абсолютным хозяином почвы, океана. воздуха и самого себя. В своей работе Циолковский разворачивает широкий фронт многомиллионных трудовых армий, основной массированный удар которых направляется на экваториальную область для ее хозяйственного освоения. Он входит во все детали борьбы с экваториальными стихиями, вплоть до постепенно передвигающейся тонкосетчатой ограды, в пространстве которой истребляется дикая тропическая фауна и флора и культивируется полезная человеку.

В “Философии общего дела” не найдешь такой  научно-фантастической увлеченности, гипнотизирующей своим единственно  возможным воплощением грядущего. Федоров вырабатывает лишь основную схему, план “общего дела”, ставит в общей принципиальной форме  главную задачу человечеству. И в  этом смысле он более философ, чем  Циолковский, для которого характерна особая художественно-образная детализация  предвосхищающей мечты.

Циолковский признает существующей и действующей  во Вселенной одну субстанцию и одну силу - материю в ее бесконечном  превращении. Материи свойственно  усложняться в своем развитии. В отличие от Федорова, Циолковский  признает широчайшее распространение  жизни в космосе, в разных формах (до крайне невероятных) и на различных ступенях ее развития, вплоть до самых совершенных, высоко сознательных и бессмертных ее представителей. У него сознательная жизнь буквально кишит во Вселенной. Не говоря уже о бесчисленных планетах, разумные существа живут в эфире, окружают солнца, звезды. Жизнь для Циолковского возникает и продолжается в любых условиях. Сознательная жизнь не имеет никаких пределов и развивается даже без всяких условий: без атмосферного давления, без кислорода, без пищи, довольствуясь только солнечными лучами.

У Циолковского, Вселенной свойственна такая  организация, при которой она  под руководством совершеннейших, подобных богам существ объединяет между  собой ближайшие группы солнц, млечные  пути, эфирные острова. Для Циолковского человек - один из немногих далеко отставших  меньших братьев тех высокоорганизованных сознательных существ, которые преобладают  в космосе. Сравним, для Федорова человеческая личность - высшая ценность и, следовательно, такая же ценность - ее бесконечная жизнь, причем развитое нравственное чувство личности требует  спасения всех погибших, возвращения всех утраченных. Для Циолковского иначе: смерти, главного врага человека, не существует. По-настоящему существуют только атомы-граждане, что составляют мозг совершеннейших существ во Вселенной.

Но Федоров  и Циолковский схожи в одном, в необходимости и возможности  выхода человека в космос и космическом  расселении человечества. Замечательно точны слова Циолковского: “Сначала неизбежно идут: мысль, фантазия, сказка. За ними шествует научный расчет, и  уже в конце концов исполнение венчает мысль”. Сам он решительно приступает ко второму этапу этой последовательности, выводит ставшую теперь знаменитой формулу конечной скорости движения ракеты, посвящает свое научное творчество техническому обоснованию ракеты как пока единственного целесообразного снаряда для космических путешествий. Свою веру в реальность полетов за пределы земной атмосферы Циолковский основывал на расчетах для условий жизни в невесомости, что ныне является обычной практикой космонавтики. Интересно, что в начале 1920-х гг. наблюдается огромный общественный интерес к космосу, к проблемам межпланетных сообщений, к идее овладения стихийными силами природы.

Заключение

Характерным для этого времени оказывается  движение биокосмистов, выступивших как раз с двумя неразрывно связанными лозунгами “интерпланетаризма - завоевания космоса и иммортализма - осуществления бессмертия личности”. Свой биокосмический максимализм они рассматривали как достижение революции. Для них борьба со смертью, с враждебными человеку слепыми природными стихиями - продолжение борьбы за социальную справедливость. Был выдвинут лозунг: “Пролетариат - победитель буржуазии, смерти и природы”. Движение биокосмистов было неоднородным и противоречивым, соединяя в себе несоединимое: требование нравственного долга, конкретной терпеливой работы в области регуляции природы, борьбы со старением и смертью и анархического воспевания “божественной” свободы обретшего бессмертие индивида.