Оглавление

Введение 1

ФИЛОСОФИЯ «ОБЩЕГО ДЕЛА» Н. Ф. ФЕДОРОВА 2

Развитие философии «Общего дела» Н.Ф. Федорова в космической философии К.Э. Циолковского. 10

Заключение 13 

Введение

 Тот,  кто попытается реконструировать  философскую систему Федорова, неизбежно  столкнется с трудностью аутентичного, истинного изложения его идей. Дело в том, что, как уже  отмечалось, при жизни Федоров  почти ничего не публиковал. С  его идеями были знакомы Ф.  Достоевский и Вл. Соловьев, Л.  Толстой и М. Тареев, но никто из них не имел дела с рукописями самого Федорова. Как правило, речь шла об изложении взглядов Федорова одним из его учеников. Кроме того, за год до смерти Федоров сжег некоторые свои рукописи. Посмертно было издано два тома его сочинений, но издавали их опять-таки ученики Федорова — В. Кожевников и Н. Петерсон, которые, хотя и были чрезвычайно близки к своему учителю в течение ряда лет, тем не менее не могли не привнести своих мыслей, мнений, оценок в текст издания при его редактировании, подготовке к печати. Поэтому для историка философии вопрос о том, что же относится к взглядам самого Федорова, а что принадлежит его ученикам, видимо, неразрешим.

ФИЛОСОФИЯ «ОБЩЕГО ДЕЛА»  Н. Ф. ФЕДОРОВА

  Федоров был не только глубоко верующим человеком, но и религиозным философом (хотя русская православная церковь всегда относилась и относится к нему как к мыслителю противоречивому, чьи взгляды не могут быть приняты и одобрены официальным богословием). Поэтому с позиций решения традиционного для философов вопроса — что первично: дух или материя? — Федоров может быть отнесен к объективным идеалистам. Для него несомненно существование Бога, причем Бога христианского, который и сотворил мир, природу, человека. Но хотя Бог и является творцом всей вселенной, его замыслы и предначертания были искажены, не выполнены полностью, поэтому мы и имеем несовершенную природу вокруг нас. «...Человек сделал, по-видимому, все зло, какое только мог, относительно и природы (истощение, опустошение, хищничество), относительно и друг друга (изобретение истребительнейших орудий и вообще средств для взаимного уничтожения)...». Как это стало возможно? Федоров считает, что мало признать разум, дух первичным в мироздании. С его точки зрения логично продолжить эту мысль и признать, что весь мир постоянно нуждается в разуме, чтобы «быть космосом, а не хаосом». Природа ищет в человеке своего хозяина, а человек, не понимая этого, низводит себя, в лучшем случае, до роли исследователя природы. «Мир дан не на поглядение, не миросозерцание — цель человека. Человек всегда считал возможным действие на мир, изменение его согласно своим желаниям».

Федоровскую веру в могущество человеческого  духа и разума можно сравнить только с пламенной верой мыслителей Возрождения и Просвещения; он искренне считает, что человек может и  должен спасти не только себя, но и всю  вселенную. Это осуществимо благодаря  двойственной природе человека: с  одной стороны, природной и животной, с другой — трудовой и творческой. Человек посредством труда, творчества не только создает себя как человека, но и преображает свой природный, животный «фундамент».

Но если человек в состоянии преобразить  собственную биологическую основу, почему он должен отступать перед  делом изменения и управления природой в целом? Более того, разумное управление природой и преодоление  привычного хода вещей Федоров считает  объективной закономерностью всемирного процесса. «Природа в нас начинает не только осознавать себя, но и управлять  собою; в нас она достигает  совершенства или такого состояния, достигнув которого она уже ничего разрушать не будет, а все в эпоху слепоты разрушенное восстановит, воскресит. Природа, враг временный, будет другом вечным, когда в руках сынов человеческих она из слепой, разрушительной силы обратится в воссозидательную». Главная цель такого господства разума над слепыми природными силами — воскрешение всех умерших. Эту цель русский мыслитель обосновывает с нравственной точки зрения, причем логика этого обоснования чрезвычайно интересна.

Федоров начинает с констатации того факта (который трудно оспаривать), что  современное состояние человечества можно охарактеризовать как «небратское», когда процветает не только разорение  природы, но и истребление друг друга. Цивилизация держится не любовью  и заботой о ближнем, а страхом и насилием. «История как факт есть взаимное истребление, истребление друг друга и самих себя, ограбление или расхищение через эксплуатацию и утилизацию всей внешней природы (т. е. земли), есть собственное вырождение и умирание (т. е. культура)... причем жестокость делается только утонченною, а вместе и более злою».

Федоров эмоционально описывает последствия  все большего разделения труда, делающего  человека «одномерным», частичным. Мысль  эта не является, конечно, федоровским открытием, она ненова. Решение проблемы преодоления одностороннего развития человеческой личности волновало и волнует умы мыслителей самых разных направлений, школ, эпох. В самом деле, «специалист подобен флюсу», заметил ироничный Кузьма Прутков. Но тем не менее процессы специализации углубляются, что приводит к гибели многих и многих способностей, талантов, умений человека, «не востребованных» в процессе его деятельности.

Оправдание  таким негуманным по своей сути процессам  мы привыкли видеть в достижении более  быстрых темпов развития науки, техники, просвещения за счет разделения труда. Федоров принципиально не согласен с этим, он пытается показать другую сторону медали и утверждает, что, чем совершеннее в обществе разделение труда (прежде всего, на умственный и физический), «тем менее оно делается способным к просвещению, ибо просвещение, не поддерживаемое главным занятием... не обращающееся в исследование главного занятия человека... просвещение на досуге... не может быть плодотворным. Для рабочего, исполняющего роль руки в течение шести дней, голова точно шляпа, которую он надевает по праздникам (если он только будет ее надевать; не предпочтет ли он этой шляпе что-либо другое, разгул, например?)».

Отделение умственного труда от физического  Федоров сравнивает с кастовым устройством общества. Будучи глубинной причиной социальной несправедливости, а значит, и борьбы, конкуренции, революций, подобное положение должно быть преодолено. «Закон, который признает совершеннейшим того, кто материально сильнее и умственно хитрее... такой закон может держаться только невежеством и слепотой», является ярким проявлением «неродственности».

Федоров рисует целую панораму «небратского»  состояния общества, в своей критике  часто предвосхищая современных  исследователей кризисных процессов. Он берет иногда очень неожиданные, нетривиальные примеры для своих  обличений, нравственной ущербности современного ему общества. Угождение капризам и прихотям, стремление к наживе извратили смысл, цель человеческого  существования. В качестве яркой (и запоминающейся) иллюстрации этому факту Федоров приводит существование «красочной» (косметической) промышленности, когда индустрия, наука, люди, «вся технология обречены на службу половому подбору, и это свидетельствует о глубоком унижении и позоре ума человеческого, о приближении человека к животности, о большем и большем нравственном упадке города», о забвении человеком его духовного предназначения. Подобные небесспорные (особенно с точки зрения женщины) суждения Федорова помогают понять дух и стиль его критики. В этой связи исследователи его творчества обычно вспоминают и федоровскую интерпретацию почерков (очень любопытную и саму по себе).

По взглядам Федорова, ничто так наглядно не раскрывает самой сущности исторического  процесса, «этого спешного движения к  новизне и торопливого отрицания  старины, этой необдуманной замены последней  первой», как изучение почерков, письменности. «Формы букв говорят гораздо более слов, искреннее их; формы букв неподкупнее слов», — утверждает мыслитель. С тем, что письмо способно быть графическим изображением духа времени, трудно спорить. Если в средние века господствовал готический почерк, повторявший во многом и архитектурные формы того времени, то по этому факту можно судить о жизни людей того времени, — устремленной к Богу, строгой, без излишеств. Для. Древней Руси характерен уставный почерк, буквы которого выводились «с глубоким благоговением, с любовью... исполняемые как художественная работа, как молитва». Эти буквы были величавы, не теснили друг друга, потому что и писались неспешно, неторопливо, письмо воспринималось как труд. Дух Нового времени вызывает к жизни скоропись, курсив, мелкое, беглое письмо. «Подобно тому, как все должности и профессии лишаются священного значения, и письмо перестает быть службою Богу.... а подобно другим профессиям обращается в личное дело и становится средством наживы». Урезываются не только платья, церемонии, обряды, но и буквы. Для Федорова это — показатель того, что и люди лишаются величия, предаются суете, сливаются в обезличенную толпу.

Для новейшего  времени и скоропись показалась медленною, отмечает русский философ. Создается стенография для записывания всего создаваемого на скорую руку. Чтобы понять сущность истории, «нужно представить весь путь от живописи, которая была первою грамотою, которая от писавшего требовала художественных способностей, полноты души... до письма стенографического, в коем уже нет ничего живописного; стенография есть мертвопись, говорящая о дрязгах живых, исполняемая человеком, обращенным в самопишущую машину».

Федоров не верит в прогресс, так как  критерий прогрессивного развития общества лежит для него в нравственной сфере (что характерно практически  для всех мыслителей русской философской  традиции). Развитие же общества, по его  мнению, привело к разобщению людей, утилитарному отношению человека к  человеку, отмене законов братства. Есть ли выход из этого плачевного положения? Чтобы показать возможность  такого выхода, Федоров рассматривает  различные типы отношения человека к истории и миру в целом.

Философ считает, что можно выделить три  основных типа такого отношения. К истории  и миру можно относиться объективно, т. е. рассматривать природу, общество как некую данность, которую можно  изучить, исследовать, описать, отразить в формулах, законах. Человек низводится при объективном отношении к  миру, с точки зрения Федорова, до рабского положения. Этот тип миросозерцания означает подчиненность существующим порядкам (природным и социальным). Именно для такого миросозерцания характерно преклонение перед всем естественным, «натурализм»

Противоположным по своему духу является субъективное отношение к миру. Наиболее часто  оно встречается в системах субъективного  идеализма. Точкой отсчета здесь  становится субъект, человек. Весь мир  воспринимается только через призму личности. Хотя, по мнению Федорова, это  отношение к миру на голову выше первого типа, так как рассматривает  человека как активное существо, оно  страдает иллюзорностью, натяжками. Знание воспринимается здесь за конечную цель, дело заменяется культом идей, мысли придается большее значение, чем действию.

Чтобы знание стало живым, это должно быть знание не только того, что есть, но и того, что должно быть. Вечная проблема философии — проблема должного и  сущего — по-новому ставится в философии  Федорова. Он предлагает проективный  тип отношения к миру, когда  знание должно стать не умозрительным  описанием и объяснением сущего, а проектом должного, проектом изменения  мира. Мысль эта тоже ненова в  истории философии. Вспомните хотя бы «Тезисы о Фейербахе» К. Маркса, где утверждается, что философы должны не только объяснять различным образом  мир, но и переделывать его. Но у Федорова она приобрела довольно оригинальную форму: таким всеобщим проектом должно стать преодоление смерти, — достижение бессмертия для всех живущих и  воскрешение умерших.

Федоров не приемлет знания без действия, знание без действия безнравственно. Человечеству надо дать великую и абсолютно нравственную цель, которая объединила бы людей, при достижении которой они смогли бы преодолеть свое «небратское» состояние. Философ рассуждает следующим образом: корень «небратства» состоит в замыкании каждого в самом себе, в отдалении от других людей. Такая отдаленность царит не только в отношении живущих, когда каждый думает лишь о своей короткой жизни, но и по отношению к умершим — даже самым близким: отцам, дедам, прадедам. Смерть — это главная трагедия человеческой истории, и примириться с ней нельзя, ей нет и не может быть нравственного оправдания. Федоров выдвигает проект активного преодоления «неправды смерти», борьбы с ней.

Проект  «всеобщего дела» — это проект выполнения «долга к отцам-предкам, воскрешения, как самой высшей и безусловно всеобщей нравственности, нравственности естественной для разумных и чувствующих существ, от исполнения которой... зависит судьба человеческого рода». Дело воскрешения — это возвращение долга отцам, которые дали нам жизнь. Долг надо вернуть, т. е. вернуть им жизнь. Для Федорова тот не достоин жизни и свободы, кто не возвратил жизни тем, от кого ее получил. Причем воскрешение для него — воскрешение буквальное, физическое.

Доказательством возможности такого воскрешения, наличия  в человеке своеобразных «ресурсов» для этого являются, по мнению философа, воскрешение Иисусом Христом  умершего Лазаря, воскрешение самого Христа. Федоров считает, что христианство не поняло смысла этих описанных в Библии событий. Смысл учения Христа не в догматах, а в том, что Иисус Христос показал возможности человека в преодолении смерти. Разумеется, подобные выводы Федорова, его критическое отношение к историческому христианству не могли не вызвать его расхождения с официальным богословием.

Для Федорова очевидным является необходимость  «всеобщего трудового соучастия  людей» в спасении мира, в преодолении  смерти. В этой связи он по-своему интерпретирует некоторые сюжеты из Евангелия, в частности предупреждение о страшном суде. Философ считает, что официальное богословие склонно  к такому пониманию воскрешения, которое произойдет без активного  участия людей, и на весах страшного  суда будут взвешены дела людские, и  праведники будут отделены от грешников. В результате воскрешение будет  спасительно только для избранных, для грешников же оно будет  вечным наказанием.

Федоров не отбрасывает такую традиционную трактовку евангельских предсказаний, но считает, что такой вариант  воскрешения не единственный. Более  того, данный вариант является своеобразным выражением гнева Божьего на людей  в том случае, если они не поймут истинный смысл учения Христа. Для  Федорова этот смысл состоит в  активном соучастии человека в спасении мира, объединении людей для дела воскрешения умерших, что приведет ко всеобщему спасению, а не спасению лишь избранных праведников. Таким образом, пророчество Евангелия о грядущем страшном суде Федоров считает грозным предупреждением о том, что ждет людей в случае их неучастия во «всеобщем деле», а не обязательным «сценарием» развития истории.