Даоцизм

     Однако  даосизм не удовлетворился идеалом  простого физического, пусть даже и  бесконечного, продления жизни. Истинный даосский бессмертный (сянь) в процессе движения по пути бессмертия радикально трансформировал, преображал свое тело, которое согласно даосскому учению приобретало сверхъестественные силы и способности: умение летать по воздуху, становиться невидимым, одновременно находиться в нескольких местах и даже сжимать время. Но основная трансформация в процессе занятий даосской медитаций - духовная: бессмертный в полной мере ощущал и переживал даосскую картину мира, реализовывая идеал единства (единотелесности) со всем сущим и с Дао как таинственной первоосновой мира.

     Путь  к бессмертию по даосскому учению предполагал занятия сложными методами особой психофизической тренировки, во многом напоминавшей индийскую йогу. Она предполагала как бы два аспекта: совершенствование духа и совершенствование  тела. Первый заключался в занятиях медитацией, созерцанием Дао и  единства мира,  единением с Дао. Применялись и различные сложные  визуализации божеств, символизировавших  собой особые состояния сознания и типы жизненной энергии.

     Второй  заключался в специфических гимнастических (даоинь) и дыхательных (син ци) упражнениях, сексуальной практике для поддержания энергетического баланса организма и занятиях алхимией. Именно алхимия и считалась высшим путем к обретению бессмертия. Алхимия разделялась даосами на два типа - внешняя (вэй дань) и внутренняя (нэй дань). Из них только первая являлась алхимией в собственном смысле этого слова. Она предполагала создание в алхимической реторте как бы действующей модели космоса, в котором под воздействием огня вызревает эликсир бессмертия. Главное отличие китайской алхимии от европейской – ее исходная теснейшая связь с медициной: в китайской алхимии даже золото “изготовлялось” как эликсир бессмертия. Даосскими алхимиками был накоплен ценнейший эмпирический материал в области химии и медицины, значительно обогативший традиционную китайскую фармакологию.

         К Х в. “внешняя” алхимия  пришла в упадок, и ей на  смену пришла “внутренняя” алхимия.  Она представляла собой алхимию  только по названию, поскольку  была ничем иным, как упорядоченным  комплексом сложных психофизических  упражнений, направленных на трансформацию  сознания адепта и изменение  ряда его психофизиологических параметров. 

     Отцы  даосизма 

        Странные люди, всерьез размышляющие о безначальном Начале, их наследство – дума о Дао: Пути всех путей, неизменной изменчивости. Кажется, они и приходят-то в мир лишь для того, чтобы уйти, и тем самым вернуться к земному бытию. “Настоящие люди древности не знали, что такое радоваться жизни и отворачиваться от смерти, не гордились появлением на свет и не противились уходу из мира.

     Главный учитель даосизма – Лао-цзы, Старый Ребенок, носивший имя Ли Эр. Он “родился от самого себя”, из себя же развернул  весь мир, и сам же 72 раза являлся  миру. Но он же и человек, проживший  долгую и неприметную жизнь. Легенда  изображает его хранителем царских  архивов, старшим современником  Конфуция. Лао-цзы встречался с будущим  основателем конфуцианства, но прохладно  отнесся к вере Конфуция в действенность  нравственной проповеди, что, наверное, вполне естественно для знатока  человеческой истории. Вконец разуверившись  в людях, он сел верхом на буйвола  и отправился куда-то на Запад, да так  и не вернулся. А на прощание по просьбе  начальника пограничной заставы, через  которую он покинул Китай, Лао-цзы  оставил потомкам небольшую книжку “в пять тысяч слов”. Это сочинение, обычно именуемое “Трактатом о Пути и Потенции” (Дао-дэ цзин), стало  главным каноном даосизма.

     Рядом с Лао-цзы в ряду пророков Дао  стоит философ Чжуан Чжоу, он же Чжуан-цзы, который был, несомненно, реальным историческим лицом и притом одним из самых обаятельных мыслителей древнего Китая. Время жизни Чжуан-цзы  приходится на последние десятилетия IV в. до н.э. – время расцвета свободной  мысли и острого соперничества  различных философских школ. Чжуан-цзы  был большим эрудитом, но предпочитал  держаться подальше от самодовольных  ученых-спорщиков, подвизавшихся при  дворах царей и удельных владык. Много лет он занимал скромную должность смотрителя плантации лаковых деревьев, а потом вышел в отставку и доживал остаток дней в родной деревне. Перед смертью он просил своих учеников не обременять себя похоронами учителя, а бросить его тело в чистом поле, ибо могилой ему станет весь мир. Скромная, непритязательная жизнь и далеко не героическая, даже почти позорная смерть, в глазах самого Чжуан-цзы, явно не умаляли его подлинного достоинства. Ведь истинный даос, говоря словами Лао-цзы, “выходит к свету, смешиваясь с прахом, в суете будней хранит тайну вечности, в многоголосье Земли постигает безмолвие Небес”.

     Пророки Дао существуют для того, чтобы  претворить свое существование в  неизбывное Присутствие. Они столь  же невозможны, сколь и неизбежны, как самое начало “мысли о Дао”. Их явление не есть факт хронологии или личной судьбы. Оно знаменует, скорее, пробуждение мысли к своему немыслимому истоку, которое есть сама полнота творческой жизни.

          Итак, традиция Дао – это странные, сторонние люди. Недаром Лао-цзы  уже в древности получил прозвище  “темного учителя”. А Чжуан-цзы  сам называл свои писания “нелепыми  и безумственными речами”. Изъясняются  даосы парадоксами, туманными  сентенциями и экстравагантными  притчами. Одни исследователи пытаются  разглядеть в этом жанровом  винегрете ту или иную “философскую  систему”. Другие видят в даосах  наследников “мифопоэтического”  мышления. Третьи считают, что  вся эта даосская заумь есть  чуть ли не намеренная мистификация, скрывающая истинное учение о  Дао. Но ни одна из этих  трех точек зрения не помогает  лучше объяснить даосские тексты  такими, какие они есть. Вместо  того, чтобы отворачиваться от  буквы даосских книг или объявлять  их создателей просто неумелыми  мыслителями, не будет ли более  плодотворным допустить, что классики  даосизма были искренними и  серьезными писателями, которые,  как все настоящие писатели, писали  о самом важном и сокровенном  в своей жизни?

          Признаем, что подлинный импульс  говорения о Дао – это сама  жизнь сознания, непрестанно устремляющегося  за свои собственные границы,  каждое мгновение возобновляющего  свою связь с творческой стихией  жизни. Это сознание сознает,  что оно несводимо ни к опыту,  ни к знанию и потому живет  в вечном “(само) забвении”. Но  оно само проницает собою жизнь,  творя новое, одухотворенное тело  мира и новую, разумную природу.  Это сознание совпадает с полнотой  бытийствования. Оно дарит высшую  радость бытия, но само не  напоминает о себе, как не ощущается  нами наше собственное тело, пока  оно здоровое и сильное. Или,  как сказал Чжуан-цзы, “когда  сандалии впору, забывают о  ноге”.

         Но почему именно афоризмы? Почему  эксцентричные притчи и анекдоты? По нескольким причинам. Во-первых, афоризм, притча или анекдот  по-своему парадоксальны, как  природа “истока вещей” в  даосизме. Во-вторых, эти словесные  жанры не устанавливают всеобщие  отвлеченные истины, но оказываются  истинными в особых случаях  и тем самым утверждают исключительные,  неповторимые качества жизни,  как раз и переживаемые нами  в творческом акте. В-третьих,  афоризм или притча успешно  стирают грань между истинным  и ложным, переносным и буквальным  смыслами. Так речь даосов, на  первый взгляд путаная и шокирующая, на поверку оказывается точным  словесным слепком Великого Пути  как глубинного ритма жизни.  Недаром древние комментаторы  даосских канонов часто повторяли,  что “все слова выходят из  Дао”.

             В “безумственных речах” даосов, по сути, нет ничего произвольного.  В них запечатлелась мудрость, ставшая итогом долгого пути  самопознания духа. Перед нами  язык традиции, где ценится не  просто умное, но прежде всего  долговечное. Дума о Дао - это  то, с чем можно жить всегда. И, следовательно, нечто глубоко  личное. Речь даоса – это череда  сокровенных  озарений, высвечивающих  путь сердца. Ее подлинный прототип  – жизнь тела, мир телесной интуиции. Мудрость даоса есть “знание семян вещей и зародышей событий”. Лао-цзы сознает себя “еще не родившимся младенцем”. Чжуан-цзы призывает своих читателей “стать такими, какими мы были до своего появления на свет”. (Еще одно “безумственное” требование даосов?)

         Книги Лао-цзы и Чжуан-цзы изначально  складывались из фрагментов, в  которых фиксировались отдельные  прозрения и наблюдения подвижников  Дао. Сверхлогический характер  даосской мудрости отображал  отстраненность даосских школ  от всяких публичных норм. Ориентированность  мудрости Дао на узкий круг  посвященных и “внутреннее”, неизъяснимо-интимное  понимание тоже были знаком  даосизма как духовной традиции, учившей своих приверженцев “воспроизводить  опыт самопознания, возобновлять  присутствие того, кто возвращается  в мир, когда мы отсутствуем  в нем”.

     Заключение 

       Не знание и даже не творчество, но просто способность “сполна  прожить свой жизненный срок”  составляли цель даосского подвижничества. С непосредственностью, достойной  великой традиции, даосизм утверждал,  что мудрый ничего не знает  и ничего не умеет, а только  питает себя, усваивая всем телом  вселенскую гармонию жизни.

     Различные свойства Дао как абсолютного  бытия удобно охватываются в даосской литературе понятием “пустоты” (сюй) или “пустотно-отсутствующего” (сюй у), “извечно отсутствующего” (сэй у). В философии Дао пустота выступает прообразом предельной цельности и полноты бытия. Пустота есть прообраз бытийственного разрыва, выявляющего все формы, и паузы, формирующей ритм. Наконец, пустота – это вездесущая среда и даже движущая сила превращений: пустота, чтобы быть собой до конца, должна сама “опустошиться” и в результате стать ”полнейшей наполненностью”.

          Реальность в даосизме – это  в конечном счете самопресуществление,  в котором каждая вещь становится  тем, что она есть, достигая  предела своего существования,  претерпевая метаморфозу. 

     Мир, в представлении даосов, являет собой  бездну взаимоотражений, “чудесных  встреч” несоизмеримых сил, и  принцип его существования выражается в образе “Небесных весов”, уравнивающих несравнимое. Реальность для даоса  – это Хаос как бесчисленное множесгво  порядков, бесконечное богатство  разнообразия.

        Даосский мудрец подражает пустоте  и хаосу и потому “в себе  не имеет, где пребывать”. Он  не совершает самочинных действий, но лишь безупречно следует  всякому самопроизвольному движению. Его сознание – “зеркало, которое  вмещает в себя все образы, но не удерживает их”. 

          Еще не родившийся ребенок  уже имеет полное знание о  жизни. Он понимает прежде, чем  научится понимать. Даосская традиция  требует признать, что всякое  непонимание есть в действительности  недопонимание. И если, как полагают  даосы, мы в любой момент  “уже знаем”, то мыслить и  обозначать – значит всего  лишь проводить рубежи в необозримом  поле событийности, пространстве  вездесущей предельности, ограничивать  ограничение – писать “белым  по белому”. В таком письме  все подчиняется закону экономии  выражения: чем меньше будет  сфера представленного смысла, сфера  “понятого и понятного”, тем  больше простора высвободится  для смысла как открытости  бытия, всего неизведанного и  чудесного в жизни. Даосская  традиция – это школа самоограничения,  которая служит высвобождению  всего сущего. Настоящее таинство  не есть нечто намеренно утаиваемое. Оно есть там, где чем очевиднее,  тем сокровеннее, чем понятнее, тем непостижимее. Таинство не  есть предмет “позитивной философии”. Даосы и не стремились создать  собственную “систему мысли”. Они  – мастера “внутреннего делания”, искавшие в единичных действиях  не законченности, а бесконечной  действенности. Однако же, что  в природе делает возможным  все действия? Не что иное, как  покой. Даос практикует  недеяние. Его “искусство Дао”, как пишет  Чжуан-цзы, “выше обыкновенного  умения”. Поскольку даосский  мудрец “странствует сердцем  у начала вещей”, он не просто  мастер, но всегда еще и Господин  мира, определяющий место каждой  вещи в мировом порядке.  
 
 
 
 
 
 
 
 

Список  использованной литературы 
 

1. Г. П. Сердюченко. «Чжуанский язык», 1961 г.
2. Юань Кэ. «Мифы древнего Китая», 1965 г.
3. Малявин В.В. "Антология даосской философии", 1994 г.
4. «Чжуанцзы», Перевод В.В.Малявина, 1985 г.