Жизнь и поэзия Лермонтова

Духовное  становление Лермонтова началось очень  рано и причины тому следует искать не только в его личной одаренности  и в исторических особенностях биографии  его поколения, но и в обстоятельствах  его индивидуальной судьбы. М.Ю. Лермонтов  – продолжатель и наследник пушкинских традиций русской литературы.

Будущий поэт родился в ночь со 2 на 3 октября 1814 года в Москве. Его отец, Юрий Петрович Лермонтов, был небогатым и неродовитым  армейским капитаном, притом человеком  светским и красавцем, пользовавшимся успехом у женщин. Мать, Мария  Михайловна, урождённая Арсеньева, была единственной наследницей значительного  состояния, которым владела её мать, бабушка Лермонтова, Елизавета Алексеевна, принадлежащая к богатому и влиятельному роду Столыпиных. Брак, заключенный  против воли Елизаветы Алексеевны, был, по тогдашним понятием, неровным и к тому же несчастливым: по преданию, Юрий Петрович охладел к жене, не стесняя себя в увлечениях и, кажется, играл. Мальчик рос в обстановке семейных не согласий; через пятнадцать лет смутное воспоминание о них ляжет в основу сюжетной коллизии « Странного человека». Ему было два года с небольшим, когда Мария Михайловна скончалась от чахотки. Сразу же после смерти дочери бабушка взяла внука на воспитание; отец должен был устраниться от сына, в противном случае бабушка лишала его наследства, - ситуация другой автобиографической драмы - «Литературное наследство» (1830 г.). Мальчик воспитывался в бабушкином имении Тарханы Пензенской губернии.

В Тарханах поэт узнал и навсегда полюбил  красоту родной природы, русские  песни, сказания, былины. Бабушка очень  любила своего внука и заботилась о нем. Лермонтов овладел английским, французским, немецким языком, занимался  живописью, играл на скрипке и  рояле, прекрасно читал стихи.

Мемуаристы  оставили выразительный портрет  Елизаветы Алексеевны. Женщина твердая  и властная, пережившая в свое время  самоубийство мужа, а теперь – смерть дочери, она все свои привязанности  перенесла на внука.

«Нет  ничего хуже, как пристрастная любовь, - признавалась она в одном из писем 1836 года, - но я себя извиняю: он один свет очей моих, все мое блаженство в нем». Она привлекала молодежь « умом и любезностью», веселостью и снисходительностью. Семейство  было не чуждо гуманитарных интересов: дед Лермонтова, Михаил Васильевич Арсеньев, играет на домашнем театре в  «Гамлете» Шекспира (во время этого  спектакля он покончил собой); отец будущего поэта выражает свои чувства, записывая в альбом популярный в 1820 годы романс, и то же делает Мария  Михайловна; бабушка Лермонтова наслаждается в 1835 году « бесподобными» стихами  внука в « Хаджи Абреке» - произведение, которое могло бы шокировать человека, воспитанного на сентиментальной литературе, а в 1820 годы пытается читать вместе с ним греческие тексты и следить  за его литературными успехами. Всё  это не вполне обычно для провинциальной дворянской семьи; это уровень столичного воспитания. Домашнее образование, которое  бабушка дает Лермонтову, а также  не вполне обычно: помимо обязательных французов-гувернеров у него есть немка-бонна, и он с детства свободно владеет  немецким языком, а затем к нему приглашается преподаватель-англичанин. Все это уже не редкость, в особенности  в провинции. Вместе с тем домашнее образование мальчика отнюдь не блестящее  и даже не литературное по преимуществу: его не окружает ни атмосфера философского интеллектуализма, как это было, например, у братьев Тургеневых, ни среда высокообразованных дилетантов, в которой воспитывался юный Пушкин. В его юношеской тетради сохранились  выписанные явно с учебными целями тексты Лагарпа и Сент-Анжа, французских литераторов, считавшихся образцовыми в XVIII веке, - для конца 1820 годов это почти уже анахронизм. Среди его домашних наставников по русской словесности мы находим московского семинариста Орлова и будущего известного педагога, тогда еще молодого А.З. Зиновьева, готовившего его к поступлению в Московский благородный пансион.

Осенью 1828 году Лермонтов был зачислен полупансионером  в четвертый класс Московского  университетского благородного пансиона – привилегированного учебного заведения, из которого вышли Жуковский, Грибоедов, Тютчев, В.Ф. Одоевский и целая  когорта деятелей декабристского движения. Здесь были сильные и литературные, и философские, и фиологические интересы; родственник Лермонтова А.П. Шан-Гирей, посетивший его в это время, в первые видит у него систематическое собрание русских книг: сочинения Ломоносова, Державина, Дмитриева, Озерова, Батюшкова, Крылова, Жуковского, Козлова и Пушкина. Этот подбор имен характерен не только для учебных чтений: он как бы символически обозначает вкусы пансионской литературной среды, где еще прочно держались традиции старой, классической поэзии. К концу 1820-х годов прежний интеллектуальный центр почти потерял свое значение; и А.Ф. Мерзляков, видный в свое время поэт и эстетик, у которого Лермонтов брал домашние уроки, и С.Е. Раич, руководитель пансионского литературного кружка, отставали от современного литературного движения. Мерзляков, некогда выступавший против баллад Жуковского, тем более не мог принять пушкинской поэзии. За несколько лет до вступления Лермонтова в пансион прежние ученики Раича и Мерзлякова – И.В. Киреевский, Д.В. Веневитинов, С.П. Шевырев, М.П. Погодин, В.Ф. Одоевский – отделились и даже прямо выступали против эстетических принципов своих учителей, образовав особое литературно-философское общество, известное в истории русской литературы как «общество любомудров». Когда в 1826 году в Москву приехал освобожденный из ссылки Пушкин, он нашел в молодых литераторах наиболее близкую себе и творчески и творчески активную среду, произошло сближение, и «любомудры» при поддержке Пушкина основали новый журнал «Московский вестник». Со страниц его провозглашалась романтическая философская эстетика, опиравшаяся на учение Шеллинга; здесь делала свои первые шаги русская философская поэзия, печатались статьи по общей теории искусства, истории, фольклористике; здесь появились впервые суены из «Бориса Годунова», «Порок», «Зимняя дорога», «Поэт», «Утопленник», «Поэт и толпа», («Чернь»).

«Московский вестник» считался «пушкинским» журналом и в русской журналистике конца 1820-х годов стоял несколько  особняков; он противопоставлял себя, в частности, «Московскому телеграфу» Н.А. Полевого – едва ли не самому популярному из русских журналов, провозвестнику новейшего французского романтизма и буржуазно-демократических идей. В годы пансионского учения Лермонтова, правда, все яснее стали обозначаться и точки расхождения «любомудров» с Пушкиным, - однако это были внутренние взаимоотношения, о которых мальчик-пансионер вряд ли мог знать.

В этой сложной борьбе противоположных  литературных сил ему приходилось  определять свои симпатии и антипатии. О них мы можем судить по его  раннему творчеству. Еще в 1827 году, накануне поступления в пансион, он вписывает в свою тетрадь «Шильонского узника» Байрона в переводе Жуковского и «Бахчисарайский фонтан» Пушкина. Итак, он приезжает в Москву с отчетливым интересом к Байрону и русской байронической поэме.

В 1828- 1829 годах он сам пишет несколько  таких поэм – «Черкесы», «Кавказский  пленник», «Корсар», «Преступник», «Олег», «Два брата».

Все эти поэмы – факт литературного  ученичества, причем не столько у  Байрона, сколько у русских «байронистов» 1820 годов. Основной образец для Лермонтова – «южные поэмы» Пушкина, интерес  к ним поддерживается еще детскими воспоминаниями: к 1828 году Лермонтов  однажды побывал с бабушкой на Кавказе, и реальные впечатления  вплетались в литературный облик  экзотической «романтической страны». Вместе с тем текст ранних поэм Лермонтова буквально пронизан литературными  реминисценциями – из Пушкина, байронических  поэм И.И. Козлова, А.А. Бестужева; батальные  описания создаются под воздействием и доромантической литературы: Ломоносова, И.И. Дмитриева. Это ученичество – вместе с тем и литературная позиция, хотя и не до конца осознанные: Лермонтов выбирал себе учителей в прямом противоречии с направлением пансионского литературного воспитания – ни Раич, ни Мерзляков, ни даже «любомудры» «Московского вестника» отнюдь не сочувствуют русскому байронизму. Тот факт, что творчество Лермонтова начинается под знаком именно поэмы (а не лирических жанров), также заслуживает внимание: поэма считается основным жанром романтического движения.

Байроническая поэма имела свою эстетику, которую  усваивает юный поэт. Повествование  в такой поэме концентрируется  вокруг единого героя, находящегося в состоянии непримиримой войны  с обществом. Это изгой, дерзко нарушающий нормы общественной морали; «преступник», повинный в страшных грехах – убийстве, прелюбодеянии, кровосмешании, - и вместе с тем человек, наделенный необыкновенной силой духа и сверхчеловеческими страстями, которые возвышают его над обществом.

Имя Михаила Юрьевича Лермонтова принадлежит  к числу самых дорогих и  любимых имен поэтов и писателей. Ранние стихотворение Лермонтова « Нет, я не Байрон…» (1832) – своеобразный лирический дневник, откровенный разговор с самим собой, чистосердечная исповедь молодого человека. Поэт оценивает важнейшие политические события своего времени, размышляет о назначении поэта и поэзии, напряженно думает о смысле жизни, о дружбе, о любви.

Внимательно читая стихи Лермонтова, можно  проследить, как рос его могучий  талант, как настойчиво он искал  свое место в жизни и в поэзии.

У Лермонтова были великие предшественники  и современники. В юношеской поэме  «Последний сын вольности» он с любовью  пишет о сосланных поэтах –  декабристов. Его немеркнущим кумиром  был Пушкин – слава и гордость России. Лермонтова увлекала и бунтарская, романтическая поэзия Байрона.

Познавая  поэтическое наследие талантливых  учителей, Лермонтов настойчиво развивал свое мастерство. Восемнадцатилетний поэт осознает, что у него свой путь:

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще не ведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но  только с русскою душой.

«Нет, я не Байрон…»

В лирике Лермонтова отразились настроения «мыслящих людей нового поколения», которое жило в период политической реакции, наступившей после разгрома декабристов. «И душно кажется на родине, И сердцу тяжко, и душа тоскует,» - признается Лермонтов в стихотворении «Монголы».(1829).

В самодержавно – крепостнической  России, по верному наблюдению поэта, «стонет человек от рабства и  цепей» («Жалоба турка», 1829). Юноша  сожалеет порой, что вынужден жить в  тяжелое, мучительное время.

Все, что было тогда в России «благородного  и великодушного, томилось в рудниках или в Сибири»,- писал Герцен. В  стихотворениях «Желание», «Узник», «Сосед», «Соседка», «Пленный рыцарь» и других нарисован образ узника, рвущегося  к свободе:

«Отворите мне темницу, Дайте мне сиянья дня…» («Узник», 1837)

Мысли об одиночестве воплощены в целом  ряде ярких аллегорических образов. Вот «парус одинокий» мелькает среди  бушующих волн. Сосна «стоит одиноко  на голой вершине». Утес одиноко  «и тихонько плачет… в пустыне». Дубовый листок, выросший «в отчизне  суровой, Один и без цели» носится  по свету. «Одинок я – нет отрады», - жалуется узник. В лирическом монологе «И скучно, и грустно…» (1840) Лермонтов  с тоской говорит о том, что  «некому руку подать В минуту душевной невзгоды». Белинский писал об этой миниатюре: «И какая простота в выражении, какая естественность, свобода в стихе! Так и чувствуешь, что вся пьеса мгновенно излилась на бумагу сама собою, как поток слез, давно уже накопивших, как струя горячей крови из раны, с которой вдруг сорвана перевязка…»

Лермонтов грустит глубоко и искренне о  том, что в жизни «и радость, и  муки, и все так ничтожно». Да и  сама жизнь в целом, «как посмотришь с холодным вниманием вокруг, - Такая  пустота и глупая шутка!» Восторгаясь  стихотворением, Белинский понимал, что Лермонтов говорит не вообще о жизни. Сама по себе жизнь для  поэта, разумеется, прекрасна. Его тяготили условия жизни «высшего» общества. Недаром реакционная критика  обронила лирический монолог «И скучно и грустно…» Белинский, живой  свидетель жизни поэта, писал: «И скучно и грустно» из всех пьес Лермонтова обратила на себя особенную неприязнь  старого поколения. Странные люди! Им все кажется, что поэзия должна выдумывать, а не быть жрицею истины, тешить побрякушками, а не греметь правдою!»

Сознание  одиночество не отрывало Лермонтова от жизни, не уводило его в мир  отвлеченных мечтаний. «И нет в  душе довольно власти – Люблю мучения  земли, » – пишет поэт в стихотворении  «1830. Мая, 16 числа.» Эта же мысль развита в стихотворении зрелого периода «Выхожу один я на дорогу…», принадлежащим «к лучшим созданиям Лермонтова» (Белинский). Поэт взволнован величием ночи, очарован торжественной тишиной и покоем, разлитым в природе. Это настроение передается и нам, читателям. Мы видим и «кремнистый путь», и «сияние голубое», и яркие звезды, ощущаем торжественную тишину ночи. Это гимн красоте, гармонии свободной и могучей природы, не знающей противоречий.

От  ночного пейзажа, тонущего в голубом  сиянье, мысль поэта обращается к  человеческому обществу, в котором  бушуют страсти и душевные тревоги, к своим грустным мыслям. Поэту  «больно и …трудно» оттого, что  нет «свободы и покоя». Но он любит  жизнь с ее страданиями и радостями, гонит прочь промелькнувшую мысль  о «холодном сне могилы». В  заключительных строчках стихотворения  появляется образ дуба как символ вечной жизни.

В стихотворениях «И скучно и грустно…»  и «Выхожу один я на дорогу…» наиболее полно отразились особенности  лирики Лермонтова, приемы его письма. Взгляд поэта сосредоточен не столько  на внешнем мире, сколько на душевных переживаниях человека. Он обнажает борьбу противоречивых мыслей и влечений. Стихи Лермонтова – это почти  всегда напряженный внутренний монолог, искренняя исповедь, себе же задаваемые вопросы и ответы на них: «Желанья?.. Что пользы напрасно и вечно желать?», «Любить – но кого же?..». Или: «Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? Жалею ли о чем?». Поэт глубоко и тонко раскрывает психологию лирического героя, его мгновенные настроения и переживания. Это художественное открытие, сделанное в лирике, находит  широкое применение в романе «Герой нашего времени», где рассказано, по словам автора, «история души человеческой».

Тоска, чувство одиночества не покидают юного Лермонтова и тогда, когда  речь идет о любви. Его отношения  к женщине отравлены трагическими обстоятельствами, тяжелыми предчувствиями. Прислушаемся к тому, что говорит  поэт любимой девушке в стихотворении  «К***.»:

Когда твой друг с пророческой тоскою

Тебе  вверял толпу своих забот,

Что смерть его позорная зовет,

Что голова, любимая тобою,

С твоей груди на плаху перейдет.

В ранней интимной лирике Лермонтова очень  мало светлых, радостных настроений, тех «чудных мгновений», что воспеты Пушкиным. В стихотворении «Стансы» («Гляжу вперед сквозь сумрак лет…» 1831) поэт пишет: «Пусть я кого-нибудь люблю: «Любовь не красит жизнь мою».