Я к микрофону встал, как к образам… (О жизни и творчестве В.С.Высоцкого)

      Знаменательно, что Высоцкий цитирует здесь Блока. Такой духовный максимализм, такая  суровая самокритика от имени целого поколения — традиционны для русской поэзии. В этих жестких, отнюдь не ласкающих слух и тревожно бередящих душу строках можно услышать и отголосок лермонтовской «Думы»: «Перед опасностью позорно малодушны, / И перед властию презренные рабы». Прибегая к столь ответственным параллелям, не умолчим о том, что разработка классического мотива ведется у Высоцкого в стиле совсем не классическом: чего стоит, к примеру, упоминание о водке в одном контексте со словами «Россия», «безвременье». Какое-то необычное, нестандартное сочетание высокого и низкого, поэзии и прозы…

      Вот, может быть, и ключ ко всему Высоцкому. Не потому ли строки его произведений бывают непривычны для читательского глаза, что доля прозы в его стихах превысила обычную норму? Но ведь эстетические нормы подвижны, изменчивы, они обновляются вместе с жизнью. Оглядываясь на поэзию семидесятых годов, в которую так трудно было Высоцкому вписаться, видим, что ей очень недоставало прозы. То есть неприкрашенной повседневности, житейских подробностей и событий, какой-то повествовательной развернутости. Обратите внимание: жанр поэмы совсем задохнулся в семидесятые годы и до сих пор очнуться не может. Потому что для поэмы мало одного только самовыражения — нужны конфликты, характеры, нужно знать, чем живут другие люди, уметь их выслушать, понять, перевоплотиться в них. В общем, недостаточное содержание прозы в поэзии оборачивалось дефицитом правды. Вот почему приход в нашу поэзию Высоцкого с его грубоватой, но отважно-откровенной интонацией, с шумной и бесцеремонной компанией его неизящных, но весьма правдивых персонажей, с его смехом и с его болью - был исторически закономерен.

      Вот почему бессмысленно сравнивать Высоцкого  с каким-либо одним из его поэтических современников: Ахмадулиной или  Вознесенским, Самойловым  или  Слуцким - и пытаться «вычислить», лучше он их или хуже. Через творчество Высоцкого началось принципиальное обновление русской поэзии. И оценивать Высоцкого-поэта надлежит не по каким-то отобранным выставочным «достижениям» (у каждого из нас свои любимые песни), а по самой его исторической роли в развитии поэзии, в сближении ее с невыдуманной жизнью. Не столько отдельные произведения, сколько сам тип творческой работы, сам художественный мир Высоцкого становится важнейшим ориентиром для всех, кто трудится в литературе. Подражать Высоцкому невозможно, но определиться в заданной им системе духовных координат необходимо каждому. Опыт Высоцкого не учит, что писать и как писать, но он заставляет крепко задуматься над вопросом о том, зачем писать. Примечательно, что настоящим поэтом признали Высоцкого как раз современные лирики: они высоко оценили общедуховный результат соединения поэзии с прозой в многоцветном песенном мире. И наоборот: со зловредными наскоками на Высоцкого, с мелочно-нелепыми придирками по части «мастерства» выступили довольно бледные и косноязычные стихотворцы. Они не без оснований увидели в феномене Высоцкого беспощадное отрицание той усредненной поэзии, что существует только на бумаге только в виде «сброшюрованных листов», не проникая ни в ум, ни в душу современного человека.

      Читаем Высоцкого — и постоянно встречаемся с новыми характерами, темами, сюжетами. Несмотря на все внешние  трудности, поэт работал неистово, не просто слагая песню за песней, а выстраивая определенные смысловые ряды. Недаром он, например, часто говорил на концертах, что собирается довести количество своих спортивных песен до сорока девяти, то есть тем самым высказаться обо всех существующих видах спорта. В этой шутке - большая доля правды. Ведь точно к такой же полноте Высоцкий стремится и в своих военных песнях, где каждый раз мы сталкиваемся с новым конфликтом. И в песнях сказочно-басенных, где за фольклорными фигурами, за зверями да птицами отчетливо угадываются социальные типы нашей действительности. И в весьма вольных вариациях на исторические и мифологические темы, где Высоцкий заставляет вековую мудрость работать на распутывание наших сегодняшних противоречий. Пестрый и многоголосый песенный мир Высоцкого выстраивался постепенно и целеустремленно. Это своеобразная энциклопедия нашей жизни, где, что называется, «всё есть» и все темы взаимодействуют, пересекаются друг с другом.

      У многих ли поэтов, благополучно печатающихся долгие годы, отдельные произведения складываются, в объемное, стереоскопическое  целое, образуя как бы роман в  стихах? Да нет, честно говоря: в большинстве случаев нынешние стихотворные книги представляют собою механическое соединение разных опусов. А Высоцкий, строя свою будущую книгу, интуитивно искал гармонию частей и целого, достигал многогранности единого образа мира. Снова  вспомним пастернаковское определение книги с несколько странным, на первый взгляд, эпитетом: кубический кусок совести. Почему «кубический»? Да потому, что страстный взгляд неравнодушного художника видит мир не плоско, а объемно. Примерно то же имел в виду и Булгаков, когда в «Театральном романе» наделил своего героя писателя Максудова волшебным зрением: «Тут мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что-то цветное. Присматриваясь, щурясь, я убедился в том, что это картинка. И более того, что картинка эта не плоская, а трёхмерная. Как бы коробочка, и в ней сквозь строчки видно: горит свет и движутся в ней те самые фигурки, что описаны в романе».

      Разве не движутся на страницах книги Высоцкого  живые фигурки? Вот же они: и дурачина-простофиля, достигший высот, но не усидевший на ответственном стуле, и работяга, без труда сыгравший на бале-маскараде не чуждую ему роль алкоголика, и сентиментальный боксер, без единого удара одерживающий неожиданную победу, и легендарные супруги Ваня с Зиной, и великодушно-мужественный шофёр из «Дорожной истории», и вышедший на исповедь Гамлет, и вырывающийся за красные флажки волк... Все — живые. И каждая песня — «коробочка» с внутренним светом. Такой вот эффект создается на пересечении поэзии и прозы. Ну, и театральная фантазия автора, конечно, тут поработала вовсю.

        А из отдельных «коробочек»  и общая картина жизни выстраивается  - и тоже объемная. Обратите внимание: неизменно открытый  навстречу  людям, доброжелательный к аудитории,  Высоцкий на своих концертах  все же не очень охотно исполнял те песни, названия которых выкрикивались из зала и упоминались в записках. У него всякий раз был свой, какой-то интуитивный план. Он стремился, чтобы программа концерта дала представление о разных гранях его творчества, чтобы совокупность двух-трех десятков песен передала то мироощущение и миропонимание, которое выражено в сотнях созданных им текстов. Иными словами, каждый   концерт   был   своеобразной   книгой,   авторским «Избранным» - с определенным внутренним сюжетом, ходом мысли. Возникал своего рода роман в песнях, который мы продолжаем читать и осмысливать сегодня.

      Читаем   Высоцкого — и   многое   тогда   воспринимается по-другому,   иначе,   чем   при слушании  фонограмм.

       При жизни Высоцкого сложилось мнение, что его стихи можно только слушать в исполнении самого автора. Действительно, пел он настолько выразительно эмоционально и театрализованно, что мы до сих пор находимся под впечатлением этого действа. И сегодня, стоит открыть книгу на знакомой песне, - сразу же слышатся мелодия и голос, и вместо того чтобы читать, мысленно поешь вместе с ним напечатанные строки. А между тем ритм песни порой мешает воспринимать глубокие, философского звучания мысли Высоцкого. И вероятно, сам понимая это, он оставил часть стихов жить только на бумаге.

        Контакт  с  печатным   текстом   позволяет   сосредоточиться  на смысловых оттенках, присмотреться  к приемам обращения поэта  со словом. Вот Высоцкий отвечает  в стихотворении «Я к вам  пишу» своим многочисленным корреспондентам,  в том числе и тем, кто советовал ему отправиться навсегда из России куда-нибудь «на Темзу»: 

      Но  только я уже бывал  на Темзе,

      Собакою на Сене восседал.

      Я не грублю, но отвечаю  тем же,-

      А писем до конца  не дочитал. 

      Конечно, каламбур «собакою на Сене» можно  уловить и со слуха, но можно и прозевать. А прописная буква ставит все на место. И каламбур весьма значимый и в глубине серьезный. Так походя, между делом мог сострить только человек, для которого привязанность к родине настолько органична, что говорить о ней громогласно и патетически он счел бы просто бестактным. Большие мысли и большие чувства порою лучше всего передаются при помощи какой-нибудь мелочи — вплоть до шуточной игры большой и малой букв. В общем, чтение произведений Высоцкого, знакомство с их письменно зафиксированными текстами вырабатывает у нас, как точно заметила Н. Крымова, «новое качество восприятия».

      Читаем  Высоцкого — и наглядно убеждаемся, что при всей своей демократичной внешней простоте и обманчивой понятности его песни внутренне сложны и для полного понимания требуют определенного, труда, умственного и душевного. Явно преждевременно отступились от Высоцкого многие «высоколобые» читатели, некогда ценившие его едкие аллюзии, забористый смех, а теперь, по снятии запрета, готовые уступить его творчество «массовой культуре». Они еще отнюдь не все взяли у Высоцкого, ведь только сейчас пришло время для глубокого анализа произведений поэта, их дельного и конкретного разбора, разных, порою взаимоисключающих трактовок. Умные читатели нужны Высоцкому, и он им тоже еще пригодится.

      Мы  живем во время крушения всякого  рода принудительных идеалов, развенчания установок и догм, некогда претендовавших на окончательность и непогрешимость. Мы поняли, что для движения к общей гармонии нам вовсе не обязательно быть духовными близнецами, одинаково думать и чувствовать. Стало ясно, что чрезмерная монолитность общественного сознания, однонаправленность усилий неизбежно приводит к выразительно описанному Высоцким «обще-примиряющему» бегу, когда все равны, когда «первых нет и отстающих», да вот беда: бег этот - на месте.

      Высоцкий  был одним  из лидеров нелегкого  процесса становления того типа сознания, который сегодня называют плюрализмом. Он многократно ненаглядно продемонстрировал, какой мощный источник энергии таится в множественности взглядов на жизнь, в спектре непохожих характеров, несовместимых точек зрения. Общие социально-нравственные ценности утверждаются поэтом только через индивидуальное восприятие. Ему решительно чужда всякая тоталитарная романтика. Альпинистские песни отнюдь не заставляют каждого отправляться в горы, спортивные - штурмовать рекорды. Разная жизнь предстаёт в этих песнях -  тем она и интересна. И каждый из нас должен идти по жизни собственным, неповторимым путем. Только так можно сделать что-то большое, нужное другим. Эта диалектика сформулирована в глубоко философичной песне «Чужая колея»: 

                                   ...делай, как я!

      Это значит — не надо за мной. 

        Читаем Высоцкого в контексте  всей нашей литературы семидесятых  годов — и видим, что именно в его песнях нашли наиболее последовательное выражение реальное многоголосие нашей очень пестрой я очень разной жизни, хор неофициальных человеческих мнений и представлений, колкие претензии друг к другу целых поколений и социальных слоев.

      Процесс переживания взаимоисключающих  точек зрения на жизнь как равноправных - глубинная, внутренняя тема всего  песенного свода поэта. Бесконечная  способность к пониманию чужих взглядов, неутомимое умение остро столкнуть противоположные позиции друг с другом и тем самым выйти на новую глубину социального видения — вот что такое феномен Высоцкого в нашей культуре. А практически этот феномен осуществлялся в смысловой двухслойности каждой песни, в наличии иронического подтекста, «второго дна».

      Возьмем, к примеру, «Песенку о слухах». Вроде бы очень просто: сатира на сплетников. Автор издевается над досужими выдумками «беззубых старух», доводит доморощенные фантазии до абсурда: тут и «две коньячные струи» появляются, и хлеб «из рыбной чешуи», и прочие небывальщины. Но среди этой явной чепухи мелькают и сообщения не совсем нелепые. За первым слоем - осуждением сплетен - таится второй план - мысль о социальных причинах слухов. Ведь отсутствие полной и широкой информации о нашей жизни, особенно о её негативных сторонах, и приводило к обилию слухов и сплетен. Люди предпочитали верить информации неофициальной, несмотря на все её издержки  и нелепости. В условиях безгласности возникает некий порочный круг, когда уже ничему невозможно верить:  

      Ходят сплетни, что не будет больше слухов

                                           абсолютно,

         Ходят слухи, будто  сплетни запретят!  

       Где же правда? В самой горькой авторской  иронии, в двухголосом авторском  слове, беспощадно, но точно фиксирующем аномалии и официального, и неофициального сознания. Высоцкий и сам отчетливо осознавал двуплановую природу своих произведений. Он говорил на концертах, что в песне для него важен «другой пласт», причем «обязательно серьезный». Неистощимое остроумие поэта никогда не работало на пустое развлекательство. Слушая его записи, мы убеждаемся, что «оживление в зале» возникало после строк и фраз не только очень смешных, но и очень острых, социально нацеленных. И читая Высоцкого, мы видим, что эта острота нисколько не притупилась.

       Но  внутренняя серьезность никогда  не переходила у Высоцкого в проповедь, в дидактически-занудное поучение. Он хорошо понимал, что на слушателя и на читателя сильнее действует не готовый ответ, а остро и энергично поставленный вопрос. Об этом, впрочем,  прямо сказано в парадоксальном финале стихотворения «Мой Гамлет»: