Стихотворные опыты Шевырева

Стихотворные  опыты Шевырева

Литературная  и ученая биография Шевырева поначалу складывалась удачно и многообещающе. В детстве, проявляя интерес к  литературному творчеству, он сочиняет драму, которую потом разыгрывает  на домашней сцене. Двенадцати лет от роду он поступает в Московский университетский пансион; на пятнадцатом году сочиняет стихотворение, которое затем читает на публичном экзамене; позже, на торжественном собрании пансиона, он выступает с речью «О влиянии поэзии и красноречия на счастье гражданских обществ».

Шевырев с самого детства много читал и многому учился. Недаром в университетском пансионе он шел среди лучших учеников.

В 1822 г. Шевырев  окончил курс пансиона и в конце  следующего, 1823 г., определился на службу в Московский архив коллегии иностранных дел. Там он познакомился и близко сошелся со многими будущими любомудрами.

Шевырев рано оказывается в самом центре московской литературной жизни. В 1825 г. он помогает  М. П. Погодину издавать альманах «Урания». В 1827 г. он участвует в издании журнала «Московский вестник». При этом он принадлежит к тем «главным» сотрудникам журнала, с обязательного одобрения которых публиковались все статьи и материалы. Сам Шевырев ведет в «Московском  вестнике» критический отдел, и ко многим его статьям критического и литературно – теоретического содержания с сочувствием относится Пушкин.

В конце 20 – х годов Шевырев уезжает  с семьей Зинаиды Волконской за границу. Он исполняет должность учителя  детей  Волконской, но больше всего  учится сам. В Германии он посещает Гете, встречается с Виландом, беседует с принцессой Богарне о Шеллинге. Находясь продолжительное время в Италии, он изучает искусство великих живописцев, знакомится с архитектурными памятниками. Он изучает итальянскую поэзию и Шекспира, читает Пушкина и Байрона, пишет проекты, касающиеся эстетического образования в России.

В молодости, в 20 – е и отчасти 30 – е годы, он относился к типу людей, для  которых наука не прихоть, не простое  увлечение, а необходимое дело и  внутреннее призвание.

Творческая литературная деятельность  Шевырева (если не считать детских опытов) началась с переводов.   Впрочем, самые первые переводы Шевырев были не с немецкого, а с древнегреческого. Он перевел некоторые из диалогов Платона – и в этом был подобен своему товарищу по любомудрию Веневитинову. Он переводил такце речи Демосфена и  диалоги Лукиана. Его перевод из Лукиана «Тмон, или Мизантроп» был напечатан в «Мнемозине» В. Одоевского и В. Кюхельбекера.

Литературный  путь Шевырева начинался отнюдь не в русле «чистого искусства», как  это представляется некоторым историкам литературы.

Это справедливо  и по отношению к его первым оригинальным поэтическим опытам. В  альманахе «Урания»  за 1825 г. печатается его стихотворение «Я есмь». Можно быть строгым к его художественной стороне, но трудно отказать ему в гражданском пафосе. К разряду  «чистое искусство» «Я есмь» отнести тоже никак невозможно.

В стихотворении  «Я есмь» чувствуется зависимость  Шевырева от Державина. Читая стихотворение, невольно вспоминаешь оду Державина  «Бог». Сходным кажется уже сам внешний рисунок обоих стихотворений. И здесь, и там стихи четырехстопного ямба, чередующегося с шестистопным; и у Державина, и у Шевырева неожиданные ритмические переходы и сдвиги, создающие впечатление известной дисгармонии в стихе; в обоих стихотворениях архаическая лексика и архаический же, заметно усложненный синтаксис.

Сходство  стихотворения «Я есмь» с одной  Державина не ограничивается одними формальными признаками. В своем  произведении Шевырев и следует за Державиным, и отчасти спорит с ним, отталкивается от него и развивает его мотивы.

У Шевырева не бог, как у Державина, а человек  – основной герой стихотворения. При этом тема человека в шевыревском  «Я есмь» может рассматриваться и как логических вывод из державинской , по – державински осмысленной темы бога («Ты есть – и я уж не ничто…»).

Отличие от Державина, несходство с ним оказываются не враждебными ему по внутренней сути, а в некотором отношении «родственными».

В стихотворении «Я есмь» утверждается величие человека. Человек есть начало всему и высший всему закон, им держится «святая прав свобода» и только им сильны правители и государства. Но превыше всего звучит человеческое «Я есмь» в поэзии, в искусстве, в творчестве:

… Как  в миг созданья вечный бог

                                         Узрел себя  в миророжденьи,-

                                         Так смертный человек возмог

Познать себя в своем твореньи…

Уже первым своим  стихотворением Шевырев заявляет о  себе как поэт –любомудр, как представитель того направления в русской поэзии, к которому принадлежали и Веневитинов, и Хомяков.

В одной  из критических заметок 1828 г.  Шевырев  высказал предпочтение  «простых или голых мыслей в поэзии» поэзии «без мысли».  Тезис этот  носил явно полемический характер. Вместе с тем он выглядел и кака самооправдание. Оголенность мысли – это то, что можно было заметить и в самом первом поэтическом опыте Шевырева и что встретится во многих более поздних его стихотворениях.

У него есть тоже своя главная тема- тема красоты. Эстетический уклон вообще характерех для образа мыслей Шевырева. О значении прекрасного в жизни отдельного  человека  и в жизни общества он постоянно размышляет в своих дневниках конца 20 – х и 30 – х годов.

К 1829 – 1830гг. относится целый цикл стихов Шевырева об Италии, в которых главная тема и главная мысль – о прекрасном. Стихи об Италии, хотя и навеяны свежими впечатлениями, не столько описательные, сколько концепционние и программные. Их концепция сугубо романтическая и напоминает мысли на ту же тему Веневитинова. Она сводится к утверждению бессмертия и высшего значения красоты.

В стихотворении этого цикла  «Храм Пестума» говорится о нетленности великих памятников искусства. Искусство, как воплощение прекрасного и, следовательно, вечного и истинного, выступает победителем даже в борьбе со стихиями.

Та же в основе мысль развивается и  в другом стихотворении цикла - «Стансы  Рима». Рим пал, Великий Рим был  велик только на время, но бне времени, живой и незабвенной осталась сотворенная человеком красота  Рима.

Шевырев не столько был литератором по преимуществу, но и чувствовал, сознавал себя таковым.

Он не чуждался  в своих стихах тем, которые носили специфически литературный характер и заключали в себе элементы литературного спора. В подобного рода стихах Шевырева особенно заметной была «оголенность мысли». Они интересны для нас не столько поэзией, которй в них мало, а программой, прямо выраженной литературной позицией. Именно таково стихотворение Шевырева «Водевиль и Елегия».

К числу  стихотворений Шевырева на специфически литературную тему, наиболее ему удавшихся, принадлежит «Журналист и злой дух», опубликованное в «Московском вестнике» за 1827 г. Это стихотворение установочное и для Шевырева, и для любомудров, и для журнала.

Журналист, по Шевуреву, должен быть «апостолом знания», он дышит «чистым воздухом просвещения». Шевырев говорит в стихотворении о собственном идеале и идеале своих литературных друзей. Он говорит о самом для себя близком, но это близкое для него находится в сфере литературы и литературных дел. Кажется, что дела литературы поэтически вдохновляли Шевырева чаще, нежели сугубо его личние дела. Во всяком случае финал этого программного стихотворения заключает в себе не только «идеальные» мысли Шевырева, но и сильное чувство, выраженное  сильными  словами.

Произведения  удачные у него чередуются не просто с неудачными, но и прямо беспомощными.

В 1827 г. Шевырев  печатает в «Московском вестнике» пантеистическое и в некотором смысле «шеллингианское» стихотворение «Сон».

В этом стихотворении  есть  фантазия и есть признаки поэтического вдохновения. Пантеистическая символика кажется естественной, незаданной, художественно свободной. Но вот другое  стихотворение, написанное в том же 1827 г. - «К старцу». Можно подумать, что оно принадлежит другому автору: так несопоставимо оно в художественном отношении со стихотворением  «Сон». В нем все тривиально и выражено как бы с трудом и очень неловко:

      Ты без власов, как солнце без лучей,

                   Стоишь торжественно в объятиях гробницы,-

                                       И светлый луч бессмертия денницы

                                       Сияет радостно в огне твоих очей…

Образ  «солнца без лучей», с которым  сопоставляется безвласный старец, кажется  не столько смелым, сколько  безвкусным. Поэтический вкус изменяет Шевыреву не в одном этом случае. Многие неудачи Шевырева в разных родах его литературной деятельности в значительной мере объясняются именно эти обстоятелством.

Языковая  безвкусица делает иные стихотворения  Шевырева похожими на пародию. Так это, например, в стихотворении «Четыре новоселья», написано модновременно со стихотворениями «Сон» и «К старцу». В «Четырех новосельях» некоторые выражения звучат почти комически – комически помимо желания автора: это и «смирнехонько» лежащие «граждане тесной колыбели», т. Е. младенцы; и ножки, которыми начинают двигать «под присмотром зорких глаз », и «резвая нога», которой скачут, и даже «рассказы няни неотлучной». То, что говорится в стихотворении о няне, что в других случаях и у других поэтов звучит особенно поэтически, у Шевырева воспринимается просто как безвкусица, ибо сказано это не к месту:

                                     Когда из родины небесной

                                           В страну выходим бытия

                                           (О том, как часто слышал я

                                           В часы бессонницы докучной

                                           Рассказы няни неотлучной)…

«Четыре новоселья», как и «К старцу», принадлежит к числу явных неудач Шевырева.

У Шевырева часты неудачи в его произведениях, но ему нельзя отказать в целеустремленности его литературных и поэтических  поисков.

Еще сотрудничая  в  «Московском вестнике», почти в каждой написанной им статье, Шевырев повторяет излюбленную сентенцию о необходимости мыслить в поэзии.

Прямые  сентенции о поэзии мысли высказываются  Шевыревым не только прозой, но и  стихами. В стихотворении «К Фебу» (1830 г.) он пишет:

                                          Плодов и звуков божество!

К тебе взывает стих мой смелый:

                                          Да мысль глядится сквозь него,

               Как  ты сквозь плод прозрачно – спелый…

Мысль, за которую ратует Шевырев, это мысль  философская, последний вывод мысли. Быть философом хотя бы в некоторих отношениях Шевырев стремится не только в произведениях «метафизических» и тематически высоких, к каковым, например принадлежит  стихотворение «Я есмь», но и в любом другом жанре.

Стихотворение  «Гулянье», относящееся к 1827 г., по первому  впечатлению кажется чисто описательным. Поэт  как будто больше всего озабочен тем, чтобы лучше, живее описать народные гулянье. При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что сцены гулянья составляют лишь внешний сюжет стихотворения. Жанровые картины в нем то и дело чередются с прямыми размышлениями, выводами общего порядка, отчасти как бы предвещающими некоторые любимые гоголевские мотивы:

                                          Нет! Наш народ сидеть не любит!