Проблема «подпольного человека» в произведении Роберта Льюиса Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»

    Как и романтики, Стивенсон  признает, что недостатки человека могут оказаться продолжением его достоинств:

    Таким образом, я стал тем, чем стал, не из-за своих довольно безобидных недостатков, а из-за бескомпромиссности моих лучших стремлений те области добра и зла, которые сливаются в противоречиво двойственную природу человека, в моей душе были разделены гораздо более резко и глубоко, чем они разделяются в душах подавляющего большинства людей. Та же причина заставляла меня упорно и настойчиво размышлять над тем суровым законом жизни, который лежит в основе религии и является самым обильным источником человеческого горя.

    Стивенсон продолжает и тему, начатую еще Мэри Шелли, - тему  гордыни человеческого разума  и неспособности его предусмотреть  последствия своих действий. Изобретая  свой эликсир, Джекил понятия не имеет, чем это кончится. Стивенсон вовсе не отрицает науку – он отрицает то употребление науки, на которое способны люди, преследующие безнравственные цели.

    Зло у Стивенсона оказывается  куда более активным принципом,  нежели добро. Джекил создает злого, а не доброго своего двойника. Зло, свободное от угрызений совести, не связанное ограничениями морали, всегда готово начать независимую жизнь. Стивенсон и его герои отдают себе отчет в привлекательности не только чувственных наслаждений, доставляемых злом, но и в парадоксальном ощущении свободы, которое появляется у порабощенного злом человека – свободы от угрызений совести, свободы от внутреннего страха ответственности за свои поступки. Хайда пугает только угроза его жизни и ничего больше.

    Зло у Стивенсона, как и зло  у Шекспира, Байрона, Мэри Шелли,  нельзя выпустить из бутылки  «чуть-чуть». Добровольно совершенное  зло, которому человек не желает  по-настоящему противостоять, превращает  человека в своего раба, о чем  прямо и говорит Джекил. Начав с «довольно безобидных недостатков» (мы можем легко догадаться, что речь идет о жажде наслаждений сексуальных), Джекил в образе Хайда доходит до бессмысленной жестокости к маленькой девочке и чудовищного убийства сэра Кэрью. (Интересно поразмыслить о том, насколько в образе маленькой девочки, которую послали за врачом, у Стивенсона отразились воспоминания о чтении Достоевского, у которого в «Преступлении и наказании» фигурируют несколько маленьких девочек, жертв нищеты, жестокости и сексуальных домогательств или преступлений.) Зло полностью овладевает тем, кто добровольно готов выпустить его на свободу. Когда Джекил начинает превращаться в Хайда помимо своей воли, он понимает, что навсегда потерял себя.

    Стивенсон был не оригинален  в разработке темы доброго и злого двойников в человеке, но ни роману Достоевского, ни рассказу По не удалось завоевать воображения публики в такой мере, в какой это удалось Стивенсону. Открытие Стивенсона – это мотив физического преображения человека в своего злого двойника, лишенного всего человеческого (не о Стивенсоне ли вспоминал и Патрик Зюскинд, когда писал своего «Парфюмера»?). Словно предвосхищая эпоху почти сугубо визуального постижения мира, которая настанет на рубеже XX-XXI веков, Стивенсон создает наглядный образ раздвоения и постепенной победы зла над добром не только в душе, но в теле человека. В образе мистера Хайда читатели буквально представить себе, увидеть душу того человека, в которого превращался доктор Джекил. Может быть, именно поэтому, в отличие от Уильяма Уилсона, доктор Джекил и мистер Хайд стали именами нарицательными в англоязычной культуре. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

IV. Интерпретации проблемы доктора Джекила  

    Доктор Джекил сделал сенсационное открытие - сумел отделить в самом себе доброе начало от злого. Это открытие он вынужден держать в тайне, ибо носитель зла, которому он дал имя мистер Хайд, стал неуправляем…

    3 декабря 1894 года в возрасте 44 лет на острове Уполу в Тихом океане (Самоа) от кровоизлияния в мозг скончался английский (шотландский, - поправят шотландцы) писатель Роберт Луис Стивенсон. «Что со мной? Мое лицо меняется?» - воскликнул он перед смертью (эту подробность приводит обычно скупой на биографические детали Набоков в «Лекциях по зарубежной литературе»). Последняя фраза Стивенсона отсылает к его лучшему произведению, к мукам доктора Джекила, в котором самовольно просыпается негодяй Хайд.

    Именно повесть « Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», среди поклонников которой были Пруст, Борхес и все тот же Набоков, принесла Стивенсону славу в 1886 году. Путевые заметки, с которых он начинал как писатель, и даже «Остров сокровищ» (1882), его первый роман, поначалу были встречены с прохладной вежливостью. Секрет «Джекила и Хайда» сегодня не яснее, чем сто лет назад.

    Предложено множество интерпретаций: в образе физического раздвоения личности на доброе и злое начало видели протест против викторианского лицемерия, автобиографические мотивы, отголосок модных психологических теорий (сюжет привиделся Стивенсону во сне). Сегодня очевидно, что Стивенсон не просто заново открыл жанр городской легенды о сумасшедшем ученом, но и уловил трещину, которой еще предстояло расколоть фундамент европейской цивилизации. В «Джекиле и Хайде» он пишет о шизофрении современного мира. О том, что творится внизу, под покровом скуки и благополучия. О том, как человек становится невыносим для самого себя. О том, как какая-то непонятная сила растаскивает различные стороны человеческой натуры и как трудно сохранить целостность. О соблазне упрощения. «И все же, увидев в зеркале этого безобразного истукана, я почувствовал не отвращение, а внезапную радость», - признается Джекил.

    Новаторство Стивенсона не столько в самом сюжете «Джекила и Хайда» (в этом он эпигон немецких романтиков), сколько в его обрамлении. Романтическую сказку о двойнике он оформил мрачными современными декорациями: превращение происходит не по мановению волшебной палочки какого-нибудь гофмановского чародея, а в результате химической реакции, в жутковатой подпольной лаборатории без окон.

    Все эти мотивы приобрели такую популярность в низовой и высокой культуре XX века, что даже странно, как долго Стивенсон оставался недооцененным и непонятым. Удостоиться официального титула предшественника и провозвестника литературного модернизма (что удалось, например, его современникам Джозефу Конраду и Генри Джеймсу) ему помешала разве что нелюбовь к зримым, фактурным деталям. Он сознательно настаивал на отказе от визуальности в литературе, предпочитая старомодно полагаться на могущество читательского воображения.

    Пожалуй, именно эта его особенность привела к тому, что по числу экранизаций Стивенсон обогнал многих литературных классиков. Его пунктирное письмо с четко прописанными эмоциональными кульминациями идеально для воплощения в кино. По самым скромным подсчетам, по его произведениям снято около ста фильмов. Из них почти треть -- экранизации «Джекилла и Хайда», начиная с американской ленты 1908 года и кончая фильмом Александра Орлова с Иннокентием Смоктуновским и Александром Феклистовым в главных ролях. Кстати, почетное третье место по числу экранизаций после англичан и американцев занимает СССР.

    С книгами Стивенсона хорошо взрослеть. Об этом знают все, у кого в детстве стоял дома изданный в конце 60-х синий пятитомник. Прочитав неизбежный «Остров сокровищ» с пиастрами и одноногим Сильвером, можно было случайно открыть «Владетеля Баллантре», «Клуб самоубийц» или все того же «Джекила и Хайда». И ощутить власть вымысла, основанного на глубокой правде. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Заключение 

    Стивенсон был не оригинален в разработке темы доброго и злого двойников в человеке, но ни роману Достоевского, ни рассказу По не удалось завоевать воображения публики в такой мере, в какой это удалось Стивенсону. Открытие Стивенсона – это мотив физического преображения человека в своего злого двойника, лишенного всего человеческого. Новаторство Стивенсона не столько в самом сюжете «Джекила и Хайда» (в этом он эпигон немецких романтиков), сколько в его обрамлении. Романтическую сказку о двойнике он оформил мрачными современными декорациями: превращение происходит не по мановению волшебной палочки какого-нибудь гофмановского чародея, а в результате химической реакции, в жутковатой подпольной лаборатории без окон.

    Раздвоение личности доктора Джекила носит в себе глубокий и многозначный психологический портрет падшего на преступление человека. Если допустить прямое сравнение с персонажем Достоевского, то Джекил - это запутавшийся в суматохе жизненных неурядиц человек. Прежде всего, нужно отметить его человечность. От природы застенчивый, трудоголик Джекил лучшие годы своей жизни посвятил науке. Но кто бы мог подумать, что под маской смирившегося с тоской и неудачами доктора скрывается настоящий фанатик, обладающий необузданными мыслями и желаниями. Он хочет понять, почему поступки людей бывают настолько не похожими на их мысли и чувства. Ведь идя на какое-либо преступление, каждый отдает в себе отчет о том, что он может натворить и все же не предпринимает ничего, чтобы избежать этой ситуации. И становится понятна суть сложного эксперимента доктора Джекила – это его своеобразный путь к познанию самого себя. Раскольников в какой-то мере тоже решает испытать себя и идет на ограбление. В конечном итоге он познает все темные стороны этой жизни. После убийства окружающий мир предстает перед ним совершенно в ином виде. Опыт обоих персонажей заканчивается весьма печально – они разочаровались в человеческой сущности и ее раздвоенном характере. Никто из них так и не нашел определенного ответа на свои вопросы. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Список  литературы 
 

1) Большой толковый культурологический словарь, М., 2003 

2) Литературные манифесты от символизма до наших дней. / Сост.С. Джимбинов. М., 2000. - 540 с. 

3) Михаил Свердлов. "Ужасная гипотеза Стивенсона" "Литература" №10, 2003 

4) Проскурнин Б.М. Английская литература 1900-1914 годов (Дж. Р. Кипплинг, Дж. Конрад, Р.Л. Стивенсон). Текст лекций. - Пермь, 1993 

5) История зарубежной литературы XVIII века: Учеб. для филол. Спец. Вузов / Л.В. Сидорченко, Е.М. Апенко, А.В. Белобратов и др.; Под ред. Л. В. Сидорченко. -- 2-е изд., испр. и доп. - М.: Высш. шк.; 2001