Об античном романе

С. Полякова

 
Об античном романе

Источник: 
Библиотека всемирной литературы. Том 7. Издательство 'Художественная литература', 1969

      Знакомясь с античным романом, читатель знакомится с первыми  шагами того жанра, который, начиная  с XIX столетия, занимает главенствующее положение в литературе европейских  стран.

      Роман древних греков и римлян во многом обусловил возникновение и развитие позднейшей художественной прозы. Повествовательная  техника европейского романа широко заимствовала открытия греческих и  римских романистов, новеллистика —  сюжеты и мотивы.

      Начало  плутовскому роману положили романы Петрония и Апулея (за их спиной стоял, правда, греческий роман); из различных  типов распространенных в Греции романов выросли романы приключений  и пасторальные романы нового времени; «Жиль Блас» Лесажа, "Поль и  Виргиния" Бернарден де Сен-Пьера, «Мертвые души» Гоголя, "Признания  авантюриста Феликса Круля" Томаса Манна имеют очень древнюю, восходящую к античности родословную.

      Античный  роман не так наивен, как следовало  бы ожидать, по времени его возникновения, и не так прост, как может показаться. Поэтому апулеевское: «Внимай, читатель, будешь доволен», которым он начинает свою книгу, справедливо и сегодня, восемнадцать столетий спустя.

      Роман — один из наиболее поздно сформировавшихся жанров античной литературы. Возвикпув  в Греции, очевидно, в 1 веке до нашей  эры если сохранившиеся фрагменты  так называемого романа о Нине действительно отрывки романа, а  не какого-нибудь иного жанра художественной прозы), он засвидетельствован произведениями, дошедшими до нас постью; самые  ранние из них относя теп к I—H векам  нашей эры. Из Греции роман был  перенесен в Рим.

      Греческий роман I —III веков нашей эры был  весьма популярен как можно заключить  по большому количеству его образцов. Пять романов дошли до нас целиком: «Харей и Каллироя» Харитона, «Повесть о Габрокоме и Антии» Ксенофонта Эфесского, «Лсокиппа и Клнтофонт» Ахшгла Татия, «Дафнис и Хлоя»  Лонга, «Эфиопика» Гелиодора; сохранились  пересказы романов «Вавилопика» Ямвлиха и «Удивительные приключения  по ту сторону Фулы» Антония Диогена; мы располагаем также множеством заглавий ныне утраченных романов и  папирусными фрагментами, представляющими  собой, по-видимому, тоже отрывки произведений этого типа; кроме того, существует латинский перевод романа «Повесть об Аполлонии Тирском», не сохранившегося в греческом оригинале.

      В отличие от романа нового времени  с его свободным сюжетом, содержание греческих романов и их основные персонажи были строго заданными. Необыкновенной красоты юноша и девушка, не только не знавшие любви, но враждебные ей, влюбляются друг в друга с первого  взгляда. Взаимная склонность оказывается  столь сильной, что существование  врозь для них невозможно, и  они соединяются браком или помолвкой, а если этому что-либо препятствует, вместе убегают из дому. Но разгневанное против них божество — это обычно Эрот, Афродита или богиня судьбы Тиха — очень скоро разлучает влюбленных, и начинаются трудные поиски друг друга. Во время этих поисков герои  попадают в различные города и  страны и проходят через серию  стандартных приключении и опасностей — тут пленение пиратами или разбойниками, чудовищные морские бури, рабство, мнимая смерть (летаргическим сон), любовные домогательства нежеланных претендентов, всевозможные пытки и унижения, клеветнические наветы и т. д. Когда положение  достигает, кажется, продела безнадежности, наступает внезапный перелом, и  любящие вновь соединяются в  финале, сохранив верность друг другу  вопреки долгой разлуке, многочисленным соблазнам и посягательствам  на их целомудрие. Роман непременно кончается браком, если влюбленная пара до начала своих бедствий не успела его заключить, или радостным  воссоединением супругов, если брак предварял  скитания. Несмотря на общность схемы, неожиданные всякий раз повороты сюжета, широта географического горизонта, дававшая возможность «побывать» в  далеких городах и манящих  неизвестностью странах, а также  калейдоскопическое богатство приключений  делали романы, при всем их сходстве, непохожими друг на друга. Их отличия  определялись также тем адресатом, к которому они обращались. Низовые  читатели получали роман упрощенного  типа, напоминающий западные народные книги; наболее образованных были рассчитаны произведения вроде «Левкиппы и  Клитофонта», «Дафниса и Хлои», предполагавшие более высокий уровень подготовки. Кроме стандартного сюжета, античные романы роднит господствующая в них  условная атмосфера. Их действие протекает  в мире, лишенном характеристики «здесь»  и «теперь», на. не поддающемся определению  бытовом фоне. Мы не найдем в произведениях  древних романистов отражения социально-бытовой  обстановки, присущей времени создания того или иного романа не встретим характерных следов эпохи. Эта черта  греческого романа затруднила его датировку  и создала почву для не оправдавших себя хронологических, а вслед за ними и историко-литературных построений.

      Столь же условны и герои. Это ходульные  воплощения любви и верности, лишенные характера и социальной типичности. Свойственны греческим романам  и общие черты повествовательной  техники - не связанные с сюжетом  вставные новеллы, познавательные экскурсы, описания (главным образом предметов  искусства), горестные монологи влюбленных и т. п. Правда, эти черты не столь  обязательны, как сюжетная структура, как образы героев и условный характер фона, на котором развертывается действие.

      Римский роман, при всей своей зависимости  от греческого, отличается от него и  техникой и структурой, но — еще  существеннее — своим бытописательным  характером; так, у Петрония и Апулея исторически достоверны и детали фона, и персонажи.

      О личности романистов не сохранилось  никаких современных им свидетельств (исключение составляет один Апулей). Самое  большее, чем мы располагаем, это  позднейшие недостоверные сообщения, и даже датировку отдельных произведений нельзя во всех случаях считать окончательно установленной.

      Роман Ахилла Татия благодаря счастливым папирусным находкам может быть сравнительно точно датирован II веком нашей  эры.

      Из-за отсутствия материала время возникновения  книги Лонга до сих пор не удалось  определить с бесспорностью, но большинство  ученых склонно относить его к  концу II или началу III века нашей  эры,

      «Сатирикон» Петрония, как это можно заключить  по ряду упоминаемых в нем имен и событий, датируется I веком нашей  эры, временем правления Нерона. Однако отождествление Петрония Арбитра, автора «Сатирикона», с Петронжем, приближенным Нерона, «арбитром изящества» при  его дворе, о котором рассказывает историк Тацит, несмотря на свою соблазнительность, все же проблематично.

      Лишь  Апулей, главным образом благодаря  своей «Аполорга», речи, произнесенной  в собственную защиту против обвинения  в магии, не только точно датируется II веком нашей эры (он родился  около 124 г.) но облечен для нас  в плоть и кровь. Это несколько  кокетничающий своей разносторонней образованностью человек, пленяющий  своей внешностью и остроумием, красноречивый  адвокат, софист, философ, адепт многих таинств. 

* * *

      Хотя  «Сатирикон» написан раньше «Левкиппы  и Клитофонта», мы, чтобы соблюсти историческую перспективу, начинаем обзор  вошедших в настоящий том произведений не с Петрония, а с Ахилла Татия, так как жанр романа сформировался  первоначально в старшей по возрасту греческой литературе.

      Книга Ахилла Татия появилась в то время, когда греческий роман успел  не только сложиться, но и получить широкое распространение. Это объясняет  своеобразную позицию Ахилла Татия: он иронизирует над примелькавшимися штампами греческого романа, имея в  виду читателей, которые различат в  знакомом материале новые черты  и сумеют оцепить их. Менее искушенные могут не заметить иронии и отнестись  ко всему всерьез: Ахилл Татий  рассчитывает на тонкий слух.

      Традиционную  идеализированную пару он заменяет новой, вместо идеального героя выводит  «антигероя» Клитофонта, слабого  и жалкого. Достаточно сказать, что  его неоднократно бьют, причем намеренно  избраны наиболее унизительные формы  расправы: Клитофонта топчут ногами, влекут за волосы, ударяют по лицу, разбивают  ему до крови нос. Вопреки обычной  схеме, он не отличается ни постоянством, ни целомудрием: уже через шесть  месяцев Клитофонт начинает забывать возлюбленную (а роман требует  любви до гроба!), которую ошибочно считает погибшей, нарушает верность ей, а до того, как в нее влюбиться, ведет образ жизни, далекий от строгого образца, установленного требованиями традиционного сюжета.

      Левкиппу  роднит с обычной героиней романа только ее красота. Она, как и Клитофонт, показана в морально дискредитирующих ее положениях: мать застает в ее постели возлюбленного, а возлюбленный становится свидетелем непристойного  поведения Левкиппы во время припадка безумия. Изворотливость, дерзкая ложь, житейская хитрость довершают портрет  «антигероини».

      Иронизирует Ахилл Татий и над нагромождением невероятных приключений и необоснованностью  их мотивировок. Лишь этим можно объяснить  троекратную мнимую смерть Левкиппы, дважды повторенное испытание девственности, балаганное псевдозаклание с применением  случайно попавшего в руки театрального кинжала и меха, наполненного внутренностями животного, или эпизод убийства гетеры и следующий за ним, . когда Клитофонт хоронит ее обезглавленное тело в полной уверенности, что перед ним Левкиппа.

      Введением подобного материала Ахилл Татий  нарочито сгущал краски, высмеивая  стремление романистов всеми средствами разнообразить я усложнять повествование.

      Пародийно обыгрываются Ахиллом Татием и стилистические особенности романа, например горестные  сетования влюбленных или молитвы  в минуту опасности. В подобных тонах  выдержан надгробный плач Кли-ния: конь, ставший причиной гибели Харикла, осыпается  упреками за равнодушие к красоте  своего всадника. Молитва же Клитофонта во время бури, чтобы его и Левкиппу поглотило одно и то же чудовище, пародирует обычные в романах  пожелания любящих умереть вместе.

      Встречаются и другие пародийные черты. Ведь повествование  Клитофонта о своей любви перенесено для иронического эффекта в ту самую обстановку, где происходила  беседа о любви совсем иного, возвышенного характера в «Федре» Платона, — на берег ручья, в платановую рощу. Рассуждения Клитофонта о господство Эрота в неодушевленном мире, которые  должны были послужить соблазнению  Левкиппы, повторяют, придавая пассажу  несколько иронический оттенок, доводы Эриксимаха в «Пире» Платона.

      Однако  не все обязательные элементы романа вызывают у Ахилла Татия полемическое отношение. Во вставных новеллах, познавательных экскурсах и описаниях ирония отсутствует. Рассказы Менелая и  Клиния, представляющие собой обычного типа вставные новеллы любовного  содержания, выдержаны в высоком  тоне. (В упомянутом плаче Клиния ирония не касалась трактовки сюжета и была направлена только на приемы повествования.)

      Многочисленные  познавательные экскурсы в «Левкиппе  и Клитофонте» посвящены самым  разнообразным вопросам, начиная  от мифологии и кончая естественной историей. Внимание автора привлекают преимущественно удивительные, поражающие воображение стороны действительности, диковинные звери и птицы или  странные явления природы. Многие из этих описаний отличаются у Ахилла Татия точностью и, вероятно, основаны на личном наблюдении, некоторые —  на фантастических сведениях. Ахилл  Татий использует их с большой  щедростью, и они составляют характерную  особенность его причудливого романа.

      Описания  обычно служили в романе целям  украшения, и авторы, вводя их, щеголяли своим стилистическим мастерством. Ахилл Татий не пренебрегал подобной задачей, но при этом стремился реализовать  здесь свои интерес к внутренней жизни человека. Потому описания насыщаются подробностями, психологически объясняющими внешние черты изображаемого  человека, его движения, позы, мимику.

      Примером  такого подхода могут послужить  некоторые детали в описании картины  «Похищение Европы», открывающем книгу. Автор изображает спутниц Европы с застывшей на губах улыбкой, хотя они охвачены ужасом,- этим он желает показать, что внезапность случившейся  беды не успевает совсем уничтожить веселья, с которым они только что играли на лугу, и его следы еще видны  ва лицах. Вторая деталь снабжена авторским  комментарием: девушки бросились  вслед Европе и стоят в нескольких шагах от берега; «... кажется, что  им хотелось бы за быком побежать, но страх не позволяет глубже в море зайти» (I, 1), объясняет Ахилл Татий.