Лирика Катулла

Спросишь, Лесбия, сколько  поцелуев

Милых  губ  твоих страсть  мою  насытят?

Ты  зыбучий сочти  песок  ливийский  —

В той  Кирене асафетидоносной,

Где оракул  полуденный Аммона

И  где Батта старинного могила;

В  небе  звезды сочти,  что смотрят  ночью

На  людские потайные объятия, —

Столько раз  ненасытными  губами

Поцелуй бесноватого Катулла.

Чтобы  глаз  не расчислил  любопытный

И  язык  не рассплетничал  лукавый.

(Перевод А. Пиотровского)

Более сложно трактуется тема любви, когда  в ней сталкиваются два противоборствующих чувства. В полиметрах это менее удается: так, стихотворение LI начинается картиной влюбленного томления, а заканчивается ответом Катулла самому себе, вводящим трагический аспект темы любовного досуга («Твой досуг, Катулл, для тебя обуза, твой досуг тебя и мятет и мучит...»), но от этого оно кажется распадающимся на две независимые части. Любовь как столкновение противоположных чувств находит настоящее выражение в размеренной и уравновешенной форме элегических дистихов (LXXII):

Лесбия, ты говорила когда-то, что любишь и хочешь

    Только меня, что  тебе даже Юпитер  не мил.

Да, и тебя я любил: и не так, как любят  подружку —

    Так, как лишь  нежный отец любит  родимых детей.

Нынче тебя я узнал; и  хоть страсть меня мучает жарче,

    Много дешевле ты все ж, много пошлей для  меня.

Что  же случилось? Твое безрассудство  виной, что любовник

    Жаждет тебя все  сильней, но уж  не может  любить.

  (Перевод  А. Пиотровского)

Еще более  сложно выступает тема любви в  больших произведениях Катулла  — в элегии к Аллию (LXVIII), в эпиллиях «Свадьба Пелея и Фетиды» (CLXIV) и «Аттис» (LXIII). Здесь те же чувства: верность, мечта о вечном союзе, измена, одиночество, тоска по прошлому — находят выражение в мифологическом сюжете и в сложной композиции частей, оттеняющих сходные или противоположные аспекты основной темы. Так, в элегии к Аллию в основную тему, личную — воспоминание о счастливых днях с Лесбией, — вставляется по сходству вторая тема, мифологическая, — мысль о безмерной любви Лаодамии к павшему под Троей Протесилаю, а в эту вторую тему — третья, опять личная, — скорбь о брате, недавно скончавшемся в Азии, на месте древней Трои. Так, в эпиллии о свадьбе Пелея и Фетиды тема любовного счастья раскрывается в мифе о любви богини Фетиды к смертному Пелею, а противоположная тема — измены и разлуки — в занимающем половину поэмы описании покрывала на брачном ложе с изображением покинутой Ариадны, причем каждая из этих тем заканчивается контрастной нотой: вставная тема Ариадны — приближением Вакха (любовь бога к смертной), обрамляющая тема Пелея — тоской о миновавшем золотом веке и о зле, царящем среди людей (боги покинули смертных). Еще отвлеченнее варьируются темы любви и измены, единения и разлуки в остальных произведениях центрального цикла — эпиталамиях и переведенной из Каллимаха «Косе Береники»; но и тут эмоциональная основа остается та же, произведения эти органически входят в комплекс катулловского творчества и не должны рассматриваться как простые упражнения в имитации александрийского стиля. 

  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Характеристика  образа поэта

Его довольно зажиточная семья принадлежала к  местной муниципальной знати, связанной  с виднейшими фамилиями Рима, и  молодой человек, подобно многим своим соотечественникам и сверстникам, приехал искать счастье в столицу, где он  провел все годы своей недолгой жизни. И где скоро оказался в центре политики и культуры. Среди его знакомых были многие общественные деятели и люди, занимающие в Риме крупные государственные посты, в том числе Гай Юлий Цезарь, тесть Цезаря консул Луций Кальпурний Пизон Цезонин и зять Гней Помпеи, а также покровитель поэта Лукреция Кара претор Гай Меммий Гемелл и знаменитые ораторы-соперники Марк Туллий Цицерон и Квинт Гортенсий Гортал.

Катулл  вошел в группу молодых поэтов "неотериков" (т.е. "новых поэтов"), усвоивших некоторые элементы техники ученой александрийской поэзии. Двух наиболее выдающихся поэтов этой группы Катулл считал своими ближайшими друзьями: Гая Гельвия Цинну, который сопровождал его в Вифинию, и Гая Лициния Кальва, аристократа и довольно известного политика. Дружеский кружок заменяет для Катулла государство, на дружеский обиход переносятся понятия общественных добродетелей: доблести, верности, твердости, благочестия. Понятно, какую роль должна была играть в этом замкнутом мирке любовь во всех ее проявлениях: любовь издали, счастье взаимности, забавы возлюбленной, гордость, сомнения, ревность, ссоры, и примирения, борьба с собственным чувством, отчаяние, опустошенность.

Политическую  позицию Катулла определяло требование 'муниципальной аристократии: расширение прав гражданства и участие в управлении государством. Ее политическим идеалом была древняя республика эпохи расцвета города-государства (IV-II вв. до н.э.); в политической же борьбе современности, борьбе между коррумпированным сенатом, все еще олицетворявшим собой традиции древней республики, и грядущей диктатурой Юлия Цезаря. Катулл занимал как бы промежуточное положение, до конца не примкнув ни к одной из борющихся сторон. Метания Катулла между двумя политическими группировками страны, исторически предопределенные и оправданные, вера в идеал и утопичность идеала явились основой миросознания поэта, обусловившей в дальнейшем и его жизненный путь, и его поэтическое кредо. Сила воздействия политических эпиграмм направленных против Юлия Цезаря (XXIX, LIV, XCIII), Гнея Помпея (XXIX, CXIII) и видных цезарианцев, в том числе начальника саперной части войск Цезаря Мамурры (XII, XLIII, LVII, XCIV, CV, CXIV, CXV), была столь велика, что Цезарь, по словам Светония ("Жизнь двенадцати Цезарей", I, 73), признавал себя навеки опозоренным катулловыми стихами о Мамурре.

По-видимому, Катулл отлично освоился в столичных  литературных и светских кругах, где  он вскоре повстречался с будущей  героиней своих стихотворений - Лесбией. Судя по всему, в жизни ее звали Клодией, она была женой Квинта Цецилия Метелла Целера, консула 60 до н.э., и сестрой Публия Клодия Пульхра, личного и политического врага Цицерона. Клодия, происходившая из старинного рода, отличалась красотой и ветреностью и воспринимала блестящего молодого поэта Катулла как очередного любовника, но для Катулла она сделалась страстью и мукой на всю жизнь.

Незадолго до 57 до н.э., уже ввергнутый в отчаяние неверностью Клодии, Катулл получил  еще одно горестное известие: его  брат, единственный родственник, которого он любил, скончался в Малой Азии вблизи Трои. Весной 57 до н.э. Катулл выехал в Вифинию, где он год томился в свите проконсула Гая Меммия, поэта-дилетанта и не слишком искреннего эпикурейца, которому Лукреций посвятил свою поэму «О природе вещей». Катулл, очевидно, надеялся извлечь из этой поездки какую-то материальную выгоду, однако его постигло разочарование, и в двух стихотворениях, написанных по возвращении (X; XXVIII), он резко обличает скупость и неблагородство Меммия. Находясь в Вифинии, Катулл посетил могилу брата и в трогательном стихотворении (CI) описал совершенный им заупокойный обряд и торжественное прощание с могилой: "atque in perpetuum, frater, ave atque vale" ("и навеки теперь здравствуй, мой брат, и прощай").

Весной 56 до н.э. Катулл покинул Вифинию на приобретенном им небольшом судне и после посещения Родоса, а также, вероятно, некоторых прославленных городов Эгейского моря вернулся на родину, в Сирмион (46; XXXI; IV).  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Своеобразие поэтического языка и стиля автора

В пределах художественного мироосмысления Гая  Валерия Катулла совершаются  по крайней мере три величайших для  римской литературы события: появление  качественно нового героя, сочетающего  в себе человека и гражданина; познание и исследование частной, личной жизни индивида, его быта, его необщественных отношений; открытие сложного мира человеческих чувств в их противоречии, единении и борьбе.

Тематическое, композиционное и стилевое воплощение эти открытия обретают в поэтике  александринизма, традициях римской любовной поэзии и фольклора, в тональности и метрике первых греческих лириков.

Тонкая  ирония сплетается в поэзии Катулла  с подлинной страстью (II-III), и изысканность образа лишь выигрывает на фоне нарочитой  грубости и фольклорного заклятия (XLII).

Считая  с любимой поцелуи, юноша Катулла  не забывает александрийской "учености" мифологических и географических намеков, сообщающих его чувству исключительность, удаленность от повседневности (VII), а боль поруганной любви входит в  стих Катулла изощренностью стилистических фигур, кольцом эпанафоры, гиперболой, параллелизмом (LVIII, LX).

Отказ от умеренности, возведенной в эстетический принцип, порождает в лексике  поэта пристрастие к превосходным степеням прилагательных и наречий, к увеличительной и уменьшительной суффиксации, находящей опору в народной латыни, к подбору эпитетов с крайними оттенками значений (IX, XIV).

С поэзией  Катулла, многообразием чувств героев в римскую литературу упорядоченно вошли все метры греческой  лирики, и некоторые из них [чистый ямбический триметр, большой аскле-пиадов стих (I_|l^^|l||_l^^|l||l^|^) назван по имени эллинистического поэта Асклепиада Самосского, галлиямб С^^-1^ _^,--П^.^-^ ^^^^) (им написан Аттис)] были в латинском стихе, по-видимому, применены впервые. 

Украинские  переводы лирики Катулла

На украинский язык лирику Катулла перевели несколько  авторов, такие как: А.Содомора, Ю.Кузьма, М.Борецкий и в особенности Н.Зеров.

Для Н.Зерова переводы были значительной частью его  жизни. Его первым поэтическим сборником, вышедшим в 1920г. был «Антология античной поэзии», в который вошли переводы, как Катулла, так и Вергилия, Горация, Проперция, Овидия, Марциала.

Произвидения  Катулла в украинском переводе получились особенно душевной и нежной, что  присуще любовной поэтике (III, IV): 

Плач, Венеро! Плачте, купідони!

Плачте, люди витончені й  чемні:

Вмер  горобчик милої моєї,

Вмер  горобчик, що вона любила

І як свого ока доглядала.

Був він ніжний і ласкаву  пані

Знав, як доня малолітня  матір:

На  її колінах завжди бавивсь

І, стрибаючи навколо неї,

Щебетанням  вірним озивався.

А тепер і він  пішов до краю,

Звідкіля  ніхто ще не вертався...

Хай навіки ти не діждеш долі,

Попідземна  темряво несита,

Ти  нам радість нашу відібрала...

Горе  й нам, горобчику  сердешний,

Через тебе дорогі очиці

Від плачу, від сліз почервоніли.

Перевод Н.Зерова 

Жиймо, Лесбіє мила, і кохаймось

Та  про осуд лихий  дідів суворих

Киньмо  дбати - копійки він  не вартий!

Хай заходить і знову  сходить сонце -

Нам, як тільки погасне  день короткий,

Ніч солодка стає безмежжям  вічним.

Дай-но тисячу поцілунків й  сотню,

Потім другу тисячу й  другу сотню,

Ще  раз тисячу, потім  знову сотню,

А коли вже зберем багато тисяч,

То  змішаєм у безлад, щоб самі ми

Лік згубили й щоб  хтось лихий не заздрив,

Взнавши, скільки було отих цілунків. 

В то же время, украинские переводы не смогли передать грубость, которой была наполнена  лирика Катулла и которая выделяла его произведения. В сравнении  с русским переводом А.Пиотровскоко, мы можем наблюдать, как мягко  подан украинский перевод (XI):

Тож прошу моїй передати коханій

        Це слово немиле:

Дай, боже, їй жити й повік  процвітати,

І триста коханців водити з собою,

І серце їх бідне  лукавою тільки

        В'ялити жагою.

Перевод Н.Зерова

Что ж, передайте милой

                       На прощанье слов  от меня немного,

                         Злых и последних.

                         Со своими пусть  кобелями дружит!