Фольклорные мотивы в поэме Н.А.Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»

Фольклорные мотивы в поэме  «Кому на Руси жить хорошо» 

Условимся прежде всего,  что  под  фольклорностью  мы  будем понимать черты  традиционного  устно-поэтического  творчества,  а  не  черты   живой,разговорной крестьянской речи. Когда Некрасов писал, например: 

Ругательски ругаются,

Немудрено,   что   вцепятся

Друг  другу в волоса...

Гляди — уж  и   вцепилися!

Роман  тузит  Пахомушку,

Демьян  тузит Луку,

А два  братана Губины

Утюжат  Права  дюжего,

И  всяк свое кричит! 

то это  было весьма «народно» с  точки  зрения  интеллигентного  читателя  и, конечно, достаточно понятно  и  доступно  для  читателя-крестьянина,  но  офольклорности говорить здесь не приходится: это не крестьянская  поэзия,  а крестьянский язык. Поэма  «Кому  на  Руси  жить  хорошо»  не  вполне  однородна  по  своему характеру:  если  «Пролог»,  первая  часть,   «Крестьянка»   и   «Последыш» рассчитаны почти полностью на крестьянского читателя, то уже в  части  «Пир на весь мир» есть главы и эпизоды, изложенные  совершенно  иначе  (особенно то приходится сказать о главе IV — «Доброе время  —  добрые  песни»).  Для

иллюстрации этого можно сопоставить хотя бы две  песни  из  этой  части. В главе  («Горькое время—горькие песни») есть такая песня («Барщинная»): 

Беден,   нечесан Калинушка,

Нечем  ему щеголять,

Только   расписана   спинушка,

Да  за рубахой не знать...  И т.  д.                                                                                                                                  

В главе IV можно  взять одну из песен Гриши:                                                                                                                    

В минуты унынья, о родина мать!

Я мыслью  вперед  улетаю.

Еще  суждено тебе  много  страдать,

Но   ты   не   погибнешь,   я   знаю...   И  т.  д. 

Два  различных  стиля  Некрасова   (условно   говоря,   «народный»   и «гражданский»), мне кажется, здесь проявляются достаточно ярко. Однако в основном поэма написана именно «народным» стилем. В связи с этим тоит и широкое использование в ней фольклора. Фольклорно-сказочный  материал,  несомненно,  вошел  в  сюжетную  основу поэмы. Так, говорящая пеночка, вмешивающаяся в  спор  мужиков  и  обещающая выкуп за птенчика, — образ  сказочный.   Сказочный  мотив  также  скатерть-самобранка, хотя применение ее в поэме Некрасова  совершенно  оригинальное: она должна кормить и одевать мужиков во время их странствований.

Избранная Некрасовым сказочная форма развития  сюжета  открывала  перед ним широчайшие возможности и позволяла дать ряд ярких реалистических картин русской действительности; «сказочность» не мешала реализму по существу и  в то же время помогала создать ряд острых столкновений (иначе  весьма  трудно

было бы осуществить, например, встречу крестьян с царем). В  дальнейшем  собственно  фольклорный  материал  Некрасов  особенно  широко спользует  в части «Крестьянка».  Однако,  различные фольклорные   жанры использованы  далеко не  в  равной  степени.  Особенно  широко  использованы здесь, во-первых, похоронные причитания  (по  сборнику  Барсова  «Причитанья Северного края»),  во-вторых,  свадебные  причитания  невесты,  в-третьих  — лирические   семейно-бытовые   песни.   Некрасов   берет   главным   образом произведения лирического характера, потому что именно в  этих  произведениях наиболее  ярко  и  эффективно  отразились   настроения,   чувства   и   думы крестьянства. Но  эти лирические   произведения  Некрасов  нередко   превращает   в эпическое повествование, причем: сплавляет их в  одно  целое,  создавая  тем самым такой сложный комплекс, какого  нет  и  не  может  быть  в фольклоре. Некоторые же песни Некрасов вставляет в повествование  именно  как  песни  и иногда приводит их с абсолютной точностью. Так, глава  I  («До  замужества») построена почти целиком на свадебных причитаниях из  сборника  Рыбникова.  В той связи уместно привести следующую  параллель, которая позволяет  сделать некоторые выводы.                                                                                                                

У Некрасова  глава кончается так:                                                                                         Велел родимый  батюшка.

Благословила   матушка,

Поставили  родители

К дубовому столу,

С краями  чары налили:

«Бери   поднос,  гостей-чужак

С поклоном обноси!»

Впервой я  поклонилася —

Вздрогнули  ноги  резвые;

Второй  я поклонилася —

Поблекло   бело  личико;

Я в третий поклонилася,

И  волюшка   скатилася

С  девичьей головы...                                                                                                                       У Рыбникова:                                                                                                                     Повелел   мой  сударь-батюшка,

Да  благословила моя  матушка...

...Поставили   родители

К дубову столу во  стольницы,

К зелену  вину  в   разливщицы.

Я у дубового  стола  да  постояла,—

Во рунах были  подносы золоченые. 

На  подносах были  чарочки  хрустальные,

Во чарочках  хмельное зелено вино

Злодеям чужим чужанинам,

Этым гостям незнакомыим.

И покорила свою младую головушку:                                                                                                                            Первой раз я поклонилася,—

Моя волюшка с головушки  укатилася,

Другой  раз я поклонилася, —

Поблекло  мое бело личико,

Третий  раз я  поклонилася,—

Подрожали  мот резвые ноженьки,

Свое   род-племя   красна   девушка   посрамила... 

Несомненно, Некрасов использовал именно данный текст, так как  близость

здесь совершенно очевидная. Но автор использовал  материал  не  механически.

Мы видим  у Некрасова чрезвычайное сжатие всего текста по числу строк.  Кроме

того, и  каждая строка у Некрасова короче соответствующей фольклорной  строки

(например,  у  Рыбникова—«К  дубову  столу во  стольницы»,  у  Некрасова—«К

дубовому  столу»).  Это  придает  стиху  Некрасова   большую   эмоциональную

напряженность  (фольклорный  размер   медленнее   и   эпичнее)   и   большую

энергичность (в  частности,  важны  в  этом  отношении  мужские  односложные

клаузулы, употребляемые Некрасовым, тогда как  в  фольклорном

тексте их нет). Характерна произведенная Некрасовым перестановка: в фольклорном  тексте при первом  поклоне  укатилась  волюшка,  при  втором—поблекло  личико,  при третьем — подрожали ноженьки  невесты;  Некрасов  переставляет  эти  моменты

(сначала   «вздрогнули  ноги  резвые»,  потом  «поблекло  бело  личико»,   и,

наконец, «волюшка скатилася с девичьей  головы»)  и тем придает изложению

большую силу и  логичность.  Кроме  того,  у  Некрасова  слова  «И  волюшка»

скатилася  с девичьей  головы» (с сильной мужской концовкой)  завершают

повествование Матрены Тимофеевны о девнчьей жизни, тогда как в фольклорном

причитании дальше идет  длительное  продолжение,  чем ослабляется значение

этого  мотива.  Так  мастер-художник  придает  большую  силу  и   значимость

материалу, к которому он обращается.

В главе II («Песни») песенный материал подается именно в  виде  песен,

иллюстрирующих положение замужней женщины. Все три  песни  («У  суда  стоять

ломит ноженьки», «Спится мне младенькой,  дремлется»  и «Мой  постылый  муж

подымается») известны  по  фольклорным  записям  (в  частности,  аналогии  к

первой  и к третьей есть в сборнике Рыбникова, ко второй - у  Шейна).  Первая

песня, по-видимому, построена на основе  текста  Рыбникова,  но  значительно

сокращена и отточена. Вторую песню  Некрасов  дал,  по-видимому,  совершенно

точно (или почти точно), но без последнего куплета, в  котором  муж  ласково

обращается  к жене: тем самым отпадает у  Некрасова  смягчение  темы.  Третья

песня дана опять-таки весьма точно, но снова  без последней части, в  которой

жена  покоряется мужу; и здесь Некрасов избегает смягчающей  концовки.  Кроме

того, песня  эта в записях называется хороводной и является игровой:  парень,

изображающий мужа, в шутку ударяет девушку-жену платком, а после последнего

куплета поднимает  ее с  колен  и  целует  (игра  заканчивается  традиционным

хороводным поцелуем). Некрасов же  дает  эту  песню  в  качестве  бытовой  и

подкрепляет ею рассказ Матрены  Тимофеевны  о  побоях  мужа.  В  этом  четко

проявляется  стремление  Некрасова  к  показу  именно   тяжелого   положения

крестьянства  и, в частности, крестьянской  женщины.

В этой же главе  описание красоты Демушки («Как  писаной был Демушка»)

опирается  на  текст  величания  жениху[3];  и  здесь  Некрасов   производит

значительное  сокращение текста.                                                                                                                        Глава  IV  («Демушка»)  в  значительной  степени  построена  на  основе 9 похоронных причитаний Ирины Федосовой (из сборника Барсова). Часто Некрасо использует конкретный  текст   причитания;  но  важен  здесь  именно  текст,

который сам  по себе позволяет развернуть картину  крестьянского  быта.  Кроме

того, мы узнаем таким образом о факте существования  похоронных причитаний  в

крестьянской  среде. Такое использование фольклора,  в  свою  очередь,  имеет

двоякое значение: во-первых, автор  отбирает  наиболее  сильные  и яркие в

художественном  отношении  данные   и   тем   повышает   эмоциональность   и

изобразительность    своего    произведения,    во-вторых,     фольклорность

произведения   делает   его   доступнее   для   крестьянской    (и    вообще

демократической)  аудитории, а  именно  эта  ориентация  на  демократическую