Античность в поэзии Жуковского

     Этика Жуковского в наиболее завершенном виде предстала в элегической балладе «Теон и Эсхин» (1814).Поэт решает проблему смысла жизни через вопрос о счастье человека,о путях к нему.Два друга,два лиро-эпических героя –выразители противоположных этических норм.Эсхин обращен к внешней жизни,Теон-к внутренней. Эсхин ищет счастья,скитаясь по свету».Он долго по свету за счастьем бродил-/ Но счастье,как тень убегало».Поиски счастья как материальной реальности оказались безуспешными:»И роскошь, и слава и Вакх,и Эрот-/ Лишь сердце они изнурили».Эсхин пришел к скептической жизненной позиции, разочарованиям, душевной скуке, к разуверениям в надеждах на счастье-таков опыт его жизни. Жизненная активность Эсхина оказалась несостоятельной . По Жуковскому, она ничто без внутренней, нравственной активности. Скитаниям Эсхина автор противопоставил нравственные искания,тоже счастья, Теона. Ему свойственен этический оптимизм.

    Найденная поэтом нравственная истина мыслится вечной и неизменной. У Жуковского зло, пороки, несовершенства жизни подвижны , изменчивы, вариативны, шатки, а добродетель постоянна и надежна.

    Мысль о прочной найденной нравственной истины и надежности  человеческого сердца, которое ее вместило в себя, выразилась в повторяющемся у поэта эпитете «неизменное»:»всегда неизменной  душою», «друг неизменный», «неизменная надежда». Верность самому себе,верность раз принятым идеалам, подлинность которых несомненна, так как они соответствуют гуманности, относится к главным этическим правилам, проповедуемым Жуковским.

   Балладный драматизм музыкально-пластический; такую особенность приобрел жанр под пером Жуковского, он как бы воскресил старинную народную основу баллады как песни-танца.

   Балладная эпичность- это прежде всего описание обстановки действия, пейзажные зарисовки, лаконично оформленные интерьеры. Они создают общий повествовательный фон в балладе, рисуют образ античности или средневековья, и в зависимости от этого выделяются две разновидности жанра у Жуковского.

   Баллады Жуковского, передавая смятение чувств, мятеж души перед натиском судьбы, создавали особое состояние мироздания. Поэту удалось тонко и психологически достоверно передать переходность общества к новым представлениям о жизни и морали. Эти состояния переходности, пробуждения личности, ее метаний конкретизировались в мотивах сна-очарования, зыбкости бытия. «Прекрасный сон жизни», «прекрасные очарования», «сладкие сны» не просто контрастируют со «страшным  сном», «лживым сном», но и рождают романтическое двоемирие.

   Баллады Жуковского были поистине «формой времени».Психологическая экзальтация как обостренное восприятие окружающего мира отвечала настроениям эпохи. В условиях пробуждения национального самосознания, вызванного антинаполеоновскими войнами и Отечественной войной 1812 г., идеи справедливости, самопожертвования, верности долгу, выраженные «русским балладником» в сфере нравственных чувств, были близки его современникам. Психологическая экзальтация героев баллад остро отзывались в атмосфере патриотической экзальтации. Рационалистическим представлениям о мире Жуковский противопоставил подвижность чувств, смятение души, сомнение в этических и общественных догмах. И это тоже было в духе времени. Баллада в поэзии Жуковского второго периода его творческого развития- не эпизод, а выражение новой эстетики и поэтики, реализация принципов романтического универсализма.

    У Жуковского свое переживание античности. Его привлекают не героические, а элегические моменты античной жизни. Поэту видится какая-то неприкаянность, незащищенность человека, оказавшегося во власти стихий , рока, античных богов. Можно лишь угадать или предсказать волю богов, как это делает Кассандра, как знает свой удел Ахилл, но самому ничего изменить невозможно. Прозерпина обречена часть времени быть в Аиде, а часть- на расцветшей земле. Античный мир – открытый и продуваемый со всех сторон ветрами стихийных сил.

   Античность в балладах  Жуковского- просторы земли, моря и неба, дальние дороги, города, вездесущие боги и люди в их постоянном, противоречивом общении. «Цикл» античных баллад увенчивается «Элевзинским праздником»(из Шиллера), где рисуется «золотое время» человеческой жизни, разумно упрвляемой богами: «В союз человек с человеком вступил/ И жизни постиг благородство». Эта античная баллада представила самый процесс миростроительства, отдельная человеческая личность еще не выделена здесь из общего потока бытия.

    1840-е гг.-новый и самостоятельный период в творческой биографии Жуковского. Наблюдается возрождение эстетических интересов поэта. Точнее, эстетического теоретизирования. Самостоятельность данного периода в творческом развитии Жуковского прежде всего обнаруживается в его поэзии. Поиск новых форм выражения, программное тяготение к эпосу, идея «воспитательной поэзии»- все это выразилось в его стихотворных повестях, переводах восточного и античного эпоса, в «Агасфере», многочисленных набросках, грандиозном замысле «Повестей для юношества». Неслучайно полемика вокруг его перевода «Одиссеи»-одно из значительнейших явлений в русской критике 1840-х гг.

    Идея художественного синтеза определила поиски русских романтиков. Жажда синтеза явлений приобретает у Жуковского к середине 40-х гг. такую силу, что становится «чудным, символическим видением». Не доверяя человеческому уму, земному слову, Жуковский все больше уповает на откровение, Божью правду. Поиск оснований веры, внутренних ресурсов для нее приводит Жуковского к противопоставлению «здесь» и «там».

    Мировоззренческая система позднего Жуковского, отразившаяся в его замысле «толстого тома философских отрывков», многоликаи внутренне противоречива. В отличие от автора «Выбранных местиз переписки с друзьями»» он стремится к предельной объективности тона, к выверенной логике.

    Бурные события европейской жизни 1840-х гг., в гуще которых оказался поэт, наложили свой отпечаток на его представления об истории. При всей нетерпимости к революционным событиям 1848 г. в Европе Жуковский постоянно говорит о России с оглядкой на Европу.

    Герои разных эпох и народов объединяются поэтом под одной обложкой книги, воплощающей его мечту о воспитательном, просветительском эпосе. Жуковский-поэт, мыслитель и Жуковский –педагог, воспитатель выступают здесь в едином облике.

    Терминология эпических жанров в первой половине 19 века не была упорядочена, и слово «поэма» в то время связывали с высоким жанром классицизма и античности, с поэтическим  повествованием о возвышенном. Такое использование терминов отражается в определениях Жуковского. Он не назвал «повестью»  «Аббадону», лиро-эпическое повествование о падшем ангеле, о Сатане, о темной и светлой безднах; для него это поэма. Поэмой назван «Камоэнс»- повествование о великом поэте, о возвышенном, славном, хотя и скорбном предназначении человека, о самоотречении во имя служения высокой творческой цели- Поэзии.

    Все остальные лиро-эпические произведения,за исключением древнего эпоса, названы «повестями». По мере того как классицистическая эпопея отмирал, а романтическая поэма почти исчерпала себя, жанр стал сливаться со стихотворной повестью.

   Особенность переводов эпических призведений, созданных Жуковским в 40-е годы, - «Рустем и Зораб», «Одиссея», первая и вторая( в отрывке) песни «Илиады», Гомера,-обращение к глубинам истории, к мифологическим героям. От русского и западноевропейского средневековья, отраженного в «Слове о полку Игореве», «Сиде» и «Орлеанской деве»,утверждающих  величие и красоту героического подвига, поэт-романтик , следуя принципу ретроспекции, уходит все дальше в глубь времен,осмысливая истоки общественного бытия.

      1842-1848 годах поэтом был создан перевод "Одиссеи", о котором Гоголь писал, что в "услышит сильный упрек себе наш 19 век" (статья "Об Одиссее" переводимой Жуковским" ). Древний мир Жуковскому, как и Гоголю, представлялся идеалом гармоничности , величия, душевного благородства. Именно это Жуковский в "Одиссее", как и в "Нале и Дамаянти", выдвигает на первый план. В своем переводе "Одиссеи" (с немецкого подстрочника) Жуковский несколько модернизирует текст, для того чтобы приблизить его к нам, сделать психологически актуальным. Поэт хотел, чтобы Гомер говорил современному читателю "сердцу отзывным" голосом. "Одиссею" Жуковский выбрал для перевода не только потому, что "Илиада" уже была переведена Гнедичем ( "Илиаду" Жуковский в последние годы жизни также начал переводить, желая оставить по себе "полного собственного Гомера" ). Жуковского привлекло само содержание "Одиссеи", больше внимания к эмоциональной сфере жизни (супружеская любовь и верность, разлука, радость свидания) , а также тема справедливого "воздаянья". Перевод " Одиссеи"-лучший из всех русских переводов, бесценный вклад в нашу литературу.
 

Меркантильности, мелочности и приземленности людей «железного» 19 века поэт противопоставил характеры героев, жизнь которых – подвиг. В то же время, переводя старинные эпические произведения типа «Махабхараты», «Шах-Наме», «Одиссеи» и «Илиады» Гомера, поэт изучал нравственные истоки  «общежития», корни бытия, натуру человека, обнаруживающую себя уже в детстве человеческого рода. Для Жуковского Гомер- «младенец, видевший во сне все, что есть чудного на земле и небесах, и лепечущий об этом звонким, ребяческим голосом на груди у своей кормилицы- природы». Поэтические произведения поэта открыли ему исконность нравственных побуждений людей. «Одиссея» была созвучна философским устремлениям поэта, понимавшего жизнь как странствие. Странствования Одиссея получали аллегорический подтекст; близок этическим идеалам поэта и образ верной Пенелопы. Образ Одиссея, влюбленного в свое отечество, в свой дом и родные берега Итаки, любовь и верность которого выдержали  многие испытания, бесспорно, импонировал поэту и перекликался с другими его образами. Переводчик обнаружил в «Одиссее» близкую его сердцу меланхолию. «Успокаивающее», «увеселяющее» действие «Одиссеи» на душу человека новой эпохи Жуковский связывал с нравственной чистотой младенчества человеческого рода, вселяющего надежду на возможность оздоровления и очищения в Новое время. Поэт готовил «Одиссею» и для юношеского и для детского чтения. Вместе с тем Жуковский был пленен своеобразной эстетикой гомеровского эпоса, которую увидел в «первобытной» поэзии, в простоте живописности без «эффектов», без «кокетства», без излишеств, в гармонии стихов, незатейливости и непорочности «болтовни», в первобытном, сказочном, не утратившем свежести впечатлений языке, и он сравнил гомеровский эпос с тихой светлой рекой без волн, верно отражающей небо и берега. «Одиссея» с ее объективным принципом изображения жизни, стихийно реалистическими тенденциями, обозначила новые художественные устремления самого поэта-переводчика. Жуковский этот поворот назвал превращением «германского романтика» в «классика». Однако это не означало возвращения поэта к классицизму. Поворот состоял в обогащении палитры поэта, в увлечении объективной манерой письма, когда лирическое «я» исчезает в образах других людей и жизненных положений. Но сохранялся основной романтический принцип: эпопея передала идеальный настрой души, поэтический мир старинной сказки,баснословных времен.

    Погружая историю Одиссея в поток современных чувств и эмоций, Жуковский добивается определенного восприятия древнего эпоса. Как точно замечает И.М.Семенко, «на огромном пространстве текста «Одиссеи» происходит наращивание нового слоя; отдельные маленькие уклонения приводят к несомненному смещению общей перспективы». Русский переводчик Гомера сознательно стремился передать поток эпического повествования, забывая «частное для целого».

    Существенная часть сложных эпитетов способствуют передаче психологических состояний героев, несет в себе этическую оценку. Сам характер объединения частей в них подчинен усилению настроения, выявлению страсти. Достаточно перечислить некоторые из них, чтобы это стало очевидно. Гореусладный, бесприютно-пустынный, сердцегубящее горе, бесславно-печальная смерть, многоиспытанный, несказанно-страдавшее сердце, долгопечальный,нежно-приветное сердце, сладко-милая жизнь, небузданно-смелый, беззаконно-развратные, нежно-уступчивое сердце- эти и многие другие сложные эпитеты связаны с духовной жизнью героев, передают богатство эмоционального мира. Такое одухотворение античного эпоса- главное направление поисков Жуковского- переводчика «Одиссеи».

    Странствия Одиссея в его передаче-прежде всего мир человеческих отношений, чувств людей, на долю которых выпали тяжелые испытания, проверка человека на человечность. В переводе Жуковского, по точному замечанию критика 1840-х гг., господствует «верность общечеловеческим, глубоко поэтическим началам Одиссеи». Выявляя эти начала, русский поэт был сыном своего времени. Обогащая эмоционально-образную систему гомеровский поэмы, развивая принципы психологического анализа, стремясь к четкости этических оценок, жуковский выявлял специфику эпического воссоздания жизни. В переложении «Слова о полку Игореве», романсов о Сиде, в экспериментах с «малыми эпопеями», в пристальном внимании к восточному эпосу, наконец, в переводе «Одиссеи» он выразил свое представление о национальном эпосе, принципах изображения в нем. И в этом смысле его поиски находятся в русле магистрального развития русской литературы, ее движения к эпическим формам сознания, русскому психологическому роману, роману-эпопее, к эпической поэме.

В 1818 году был издан малым тиражом, по-немецки и по-русски, сборник оригинальных и переводных произведении Жуковского под названием "Fur wenige" ("Для немногих") . Название этого сборника навлекло на Жуковского нарекания у современников , а также и в потомстве. Сборник был составлен в основном из произведений немецкой поэзии, переведенных поэтом на русский язык в "учебных"  целях, и предназначался в какой-то мере для придворного обихода, но не только. Его широко читали. Название его не имело того демонстративно "дворцового смысла", в каком его можно по недоразумению понять; оно восходит к афоризму  Горация:" Не жалей удивленья толпы, но и не пиши для немногих".
 

Жуковский намечает родословную европейского "демонизма" в статье "О поэте и современном его значении", написанной в форме письма Гоголю (1848):" ...Обратим взор на Байрона- дух высокий, могучий , но дух отрицания, гордости и презрения. Его гений имеет прелесть Мильтонова сатаны, столь поражающего своим помраченным величием; но  у Мильтонова эта прелесть не иное что, как поэтический образ, только увеселяющий воображение; а в Байроне она есть сила, стремительно влекущая нас в бездну сатанического падения. но Байрон сколько не тревожит ум, ни повергает в безнадежность  сердца, ни волнует чувственность, его гений все имеет высокость необычайную... Мы чувствуем, что рука судьбы опрокинула создание благородное и что он прямодушен в своей всеобъемлющей ненависти - перед нами титан Прометей, прикованный к скале Кавказа и гордо клянущий Зевса, которого коршун рвет его "Внутренность". Далее идет пассаж о Гейне, написанный с пафосом негодования.


       Батюшков, с его изящным эпикуреизмом, страстно устремлен в античность , представлявшуюся ему миром гармонической человечности. Отсюда "неоклассицизм" Батюшкова -родственный "классицизму"    Винкельмана, Гете, Гельдерлина и в тоже время связанный с традицией французской революцией гедонистической, эротической поэзии. Традиции Жуковского- в немецком и английском предромантизме; тематически поэзия Жуковского большей частью устремлена в христианское средневековье.

     Этика Жуковского в наиболее завершенном виде предстала в элегической балладе «Теон и Эсхин» (1814).Поэт решает проблему смысла жизни через вопрос о счастье человека,о путях к нему.Два друга,два лиро-эпических героя –выразители противоположных этических норм.Эсхин обращен к внешней жизни,Теон-к внутренней. Эсхин ищет счастья,скитаясь по свету».Он долго по свету за счастьем бродил-/ Но счастье,как тень убегало».Поиски счастья как материальной реальности оказались безуспешными:»И роскошь, и слава и Вакх,и Эрот-/ Лишь сердце они изнурили».Эсхин пришел к скептической жизненной позиции, разочарованиям, душевной скуке, к разуверениям в надеждах на счастье-таков опыт его жизни. Жизненная активность Эсхина оказалась несостоятельной . По Жуковскому, она ничто без внутренней, нравственной активности. Скитаниям Эсхина автор противопоставил нравственные искания,тоже счастья, Теона. Ему свойственен этический оптимизм.

    Найденная поэтом нравственная истина мыслится вечной и неизменной. У Жуковского зло, пороки, несовершенства жизни подвижны , изменчивы, вариативны, шатки, а добродетель постоянна и надежна.

    Мысль о прочной найденной нравственной истины и надежности  человеческого сердца, которое ее вместило в себя, выразилась в повторяющемся у поэта эпитете «неизменное»:»всегда неизменной  душою», «друг неизменный», «неизменная надежда». Верность самому себе,верность раз принятым идеалам, подлинность которых несомненна, так как они соответствуют гуманности, относится к главным этическим правилам, проповедуемым Жуковским.