Западничество» и «славянофильство» в историографии Киевской Руси

Когда мы говорим, что народ действует, мыслит, чувствует, мы выражаемся отвлеченно: собственно действуют, чувствуют, мыслят единицы, лица, его составляющие. Таким  образом, личность, сознающая сама по себе свое бесконечное, безусловное  достоинство, есть необходимое условие  всякого духовного развития народа. Этим определяется закон развития нашего внутреннего быта. Оно должно было состоять в постепенном образовании, появлении начала личности и, следовательно, в постепенном отрицании исключительно кровного быта, в котором личность не могла существовать. Степени развития начала личности и совпадающие с ними степени упадка исключительно родственного быта определяют периоды и эпохи русской истории”. Тот же “догмат” “западничества” был, пожалуй, наиболее сильно выражен Герценом в таких словах: “Свобода лица — величайшее дело; на ней и только на ней может вырасти действительная воля народа. В себе самом человек должен уважать свою свободу и чтить ее не менее, как в ближнем, как в целом народе”. Слова эти, хотя и сильно затертые многократным их цитированием, точно выражают кредо “западнического” направления русской мысли. Но важно обратить также внимание на контекст, в котором эти слова находятся. Обосновывая ими свое решение остаться на Западе, где “много человеческого выработалось независимо от внешнего устройства и официального порядка” , автор “С того берега” обращался здесь же к сопоставлению Западной Европы с Родиной: “В самые худшие времена европейской истории мы встречаем некоторое уважение к личности, некоторое признание независимости — некоторые права, уступаемые таланту, гению. Несмотря на всю гнусность тогдашних немецких правительств, Спинозу не послали на поселение, Лессинга не секли или не отдали в солдаты. В этом уважении не к одной материальной, но и нравственной силе, в этом невольном признании личности— один из великих человеческих принципов европейской жизни. В Европе никогда не считали преступником живущего за границей и изменником переселяющегося в Америку. У нас ничего подобного. У нас лицо всегда было подавлено, поглощено, не стремилось даже выступить. Свободное слово у нас считалось за дерзость, самобытность — за крамоту; человек пропадал в государстве, распускался в общине. Рабство у нас увеличивалось с образованием; государство росло, улучшалось, но лицо не выигрывало; напротив, чем сильнее становилось государство, тем слабее лицо”.

  Эти и схожие с ними положения  составляли достаточно прочный  идейный фундамент “западнической” историософии , в частности — основу для критики различных форм псевдоколлективности, нивелирующей личностное начало — как в исторических реалиях (та же сельская община, к примеру) , так и в утопических социальных учениях (различные варианты грубого, уравнительного, казарменного коммунизма) .

Наконец, третий аспект “западнического” наследия, заслуживающий быть отмеченным: именно “западничество” поставило в  России столь важную для страны и  традиционно столь мало почитаемую у нас проблему правового обеспечения  свободы личности, подчеркнуло значение юридической стороны освобождения человека, необходимость законодательства, закрепляющего права человека как  гражданина и т.п. Еще Чаадаев, в  своих “Философических письмах” сетовал, говоря словами Герцена, “на отсутствие у нас того элементарного гражданского катехизиса, той политической и юридической азбуки, которую мы находим с разными изменениями у всех западных народов”. Называя Россию “печальным царством беззакония” , Герцен писал в конце 50-х годов: “В самом деле, идея права у нас вовсе не существует, или очень смутно; она смешивается с признанием силы или совершившегося факта. Закон не имеет для нас другого смысла, кроме запрета, сделанного власть имущим; мы не его уважаем, а квартального боимся Нет у нас тех завершенных понятий, тех гражданских истин, которыми, как щитом, западный мир защищался от феодальной власти, от королевской, а теперь защищается от социальных идей ” . Правовая, юридическая мысль России развивалась трудно, постоянно наталкиваясь на противодействие не только правительственного консерватизма, но и консервативных традиций “общества” и даже народа.

  Тем не менее, уже в 70—80-е  годы прошлого века идея: “Нужно, необходимо, даже неизбежно водворить  в нашей жизни порядок, который  может быть основан только  на праве, точном и всеми  признаваемом” , — все прочнее  укореняется в сознании ли6ералов-“западников”. Недаром все лучшие отечественные  государствоведы и юристы вышли  из этой среды Какие же выводы  можно сделать, оглядываясь на  историю развития взаимоотношений  между западниками и славянофилами:  духовный капитал, накопленный  “западниками” за всю историю  существования этого течения,  окажется куда более актуальным и плодотворным, нежели разного рода романтизированный и офилософиченный “национал-патриотизм”, к которому, несомненно, относится и “славянофильство” . Этот последний, то есть национал-патриотизм, настаивающий на “особом” , своем “собственном” , “самобытном” пути России, так или иначе опирался и опирается на всякого рода мифы, в основе которых — представление о некоей от века (“этнос” ) либо от Бога данной “русской душе” , или “русской идее», диктующей национальному бытию смысл, миссию, предназначение и т.п. заданные константы. Сюда же примыкают представления об исконной православности, о самобытной народной нравственности, основанной на любви, о традиционной “державности” , “соборности” и т.п. как о подлинно национальных атрибутах “русскости” и исходных основах решения “русского вопроса” .

Славянофильство как социальное учение, как “политическая  программа” (лексика П. Анненкова) было исторически оправдано и теоретически ценно, пока и поскольку продолжали существовать те реалии, из которых исходили, идеализируя и мифологизируя их, его основоположники (И. Киреевский и А. Хомяков, Ю. Самарин и К. Аксаков и др.) , то есть пока сохранялась патриархально-крестьянская община, а православно-религиозные верования были глубоко укоренены в народном, массовом сознании. Тот факт, что славянофильская утопия опиралась на эти реалии, объясняет признание со стороны ряда “западников” (например, К. Кавелиным) определенной “правды” славянофильства и даже сильный разворот некоторых из них в его сторону, что свидетельствует, между прочим, об относительной эластичности границ между этими “направлениями” .

  Сегодня же и община, окончательно порушенная в годы Советской власти, не существует, и православная религия отнюдь не составляет стержень массового сознания несмотря на все попытки ее модернизации и реанимирования, она сегодня преимущественно есть всего лишь форма духовной компенсации в нашем, становящемся, к сожалению, все более бездуховным, обществе, а то и просто разновидность моды. Реальностью же наших дней — как бы к этому ни относиться — становится тяжкое, драматическое вползание страны — через варварски формирующийся рынок — в строй, где все определяющим началом должна, как уверяют, стать частная собственность. Однако это вхождение в “мировую цивилизацию” происходит в условиях почти полной деклассированности населения. У нас отсутствует не только вожделенный “средний класс” (о создании которого мечтали и пеклись некоторые “западники” ещё в середине прошлого века) . У нас нет и более или менее развитых, со своим менталитетом и своей культурой, классов вообще. Вообщем говоря, наши нынешние условия — куда хуже тех, в которых стартовал капитализм на Западе: там были естественные исторические условия и предпосылки его развития, мы же начинаем чуть ли не с чистого листа.

  СЛАВЯНОФИЛЫ И РЕЛИГИЯ

  Говоря о формировании русской  нации, можно выделить два исторических момента, сыгравших наиболее существенную роль в этом процессе. Речь идет, во-первых, о принятии христианства в его византийской форме и, соответственно, построении культуры по греко-ближневосточному образцу и, во-вторых, о постепенном смещении акцентов в сторону западноевропейской модели цивилизации как эталона образа жизни и развития экономики, политики, культуры. Такое смещение акцентов, начавшееся еще в допетровскую эпоху, получило наибольший расцвет в период царствования Петра I и с теми или иными отклонениями продолжается вплоть до сегодняшнего дня. Западники являлись, по преимуществу, светскими людьми. В их представлениях зачастую вовсе не было места религиозной вере, ибо модель западной культуры, по образцу которой они хотели построить свою собственную, представлялась им вполне мирской. Религиозная вера общественной жизни либо отрицались полностью (В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев, В. П. Боткин) , либо носили неустойчивый характер (у так называемых “умеренных” представителей данного течения Т. Н. Грановского, П. Н. Кудрявцева, А. Д. Галахова, П. В. Анненкова, К. Д. Кавелина и др.) . Не соглашаясь с официальным православием, “умеренные” западники все же верили в Бога и в бессмертие души. На иных позициях по отношению к религии и церкви стояли славянофилы, и прежде всего А. С. Хомяков, И. В. и П. В. Киреевские, К. С. и И. С. Аксаковы, Ю. Ф. Самарин и др. Один из основоположников славянофильства Хомяков полагал, что именно православие призвано сыграть главную роль в сохранении самобытности и дальнейшем развитии российского общества. Произойти это должно на основе соборности, под которой он понимал единение людей в поисках коллективного пути спасения, основанного на христианской любви.

В отличие от западных разновидностей христианства, в основе которых лежат  принципы индивидуализма, раздробленности  и атомарной личности, соборность предполагает целостность человеческого духа, который, впрочем, имеет двойственную природу. Он включает в себя свободу, духовность (иранство) и необходимость, вещественность (кушитство) . Противоборство этих двух начал, олицетворяющих Россию (Восток вообще) и Запад, составляет стержень мировой истории. Иранство, согласно Хомякову, представлено русским православием, иудаизмом, кушитство—языческими древнегреческими и древнеримскими религиями, католицизмом, протестантизмом.

  В этом и различие восточной  и западной цивилизаций: в основе  обеих лежит религиозная вера, но в первом случае—православная  (духовная, свободная) , а во втором—католическая  (рациональная) . Поэтому именно у  русского народа, имеющего длительную  духовную традицию благодаря  православию, есть все предпосылки для свободного в самобытного исторического развития, достижения органической цельности духа и жизни в целом. При этом, однако, А. С. Хомяков не был враждебен западной цивилизации. Напротив, он выступал за объединение христианских церквей на основе православной соборности. И хотя Хомяков считал, что реформы Петра 1 не были “действием воли народной” все же он не ратовал за возвращение к допетровским временам, тем не менее, полагая, что Россия не должна следовать по западному пути, она самобытна и неповторима, за ней будущее. Религиозно-философское учение славянофилов продолжил И. В. Киреевский.

Считая  отличительными чертами западной культурной традиции рационализм и индивидуализм, он полагал, что России следует не ориентироваться на западную модель культуры и цивилизации, а идти собственным  путем. Конечно, благодаря христианству она остается тесно связанной  с Западной Европой, даже заимствует определенные позитивные элементы европейской жизни — науку, просвещение, но все это не должно ставиться во главу угла, нарушать православной системы ценностей, вырабатываемой веками и лежащей в основе жизни русского народа. Киреевский исходит из того, что западная культура есть продолжение традиций древнего Рима, характерной особенностью которых были не столько внутренние, сколько внешние правовые и формальные нормы и правила поведения, а главным принципом— внешний авторитет. Отсюда авторитаризм (или принцип авторитета) , по И. В. Киреевскому, является существенной чертой католицизма. Выступившие против последнего лидеры Реформации, наоборот, создали культ атомистического индивидуализма, который, согласно Киреевскому, ассоциируется с протестантизмом. Для достижения цельности духа, лежащего в основе единого бытия, И. В. Киреевский пытается соединить веру и разум. Синтез разума, чувств, воли и совести создает “верующее мышление” , противостоящее западному безбожию как следствию одностороннего развития науки. При этом И. В. Киреевский выступает не за возвращение допетровских времен, а лишь за целостность православной церкви, которая была нарушена.

  Итак, ранних славянофилов отличали: во-первых, идеализация в той или иной мере древнерусского быта и связанная с ней патриархально утопическая теория общества, исходящая из того, что оно должно строиться по типу семейных отношений, ибо его истинной основой является семья.   Во-вторых, вытекающая из данной идеализации вера в то, что спасение России заключается в возвращении, к ее исконным началам, сохранившемся в народных воззрениях и в быту простого народа; кроме того, также мысль о том, что все проблемы и недостатки современного славянофилам российского общества в большей или меньшей степени обязаны своим происхождением прозападным петровским реформам. В-третьих, учению славянофилов была присуща определенная система религиозных воззрений, тесно связанных с социально-политическими. Славянофилы были сторонниками самодержавия как своеобразной и характерной черты русского общества, противостоящего западному абсолютизму. Самодержавие, осеняющая его православная вера и народность — вот три основы, ипостаси русской жизни, но первым в этой триаде, по мнению славянофилов, является не самодержавие, а православие. Быть русским — значит принадлежать к особой загадочной религии, чьи контуры совпадают с бесконечностью русских границ” . Второй основой этого единства является самодержавие (монархическая власть) , опирающееся на Русскую православную церковь. Суть монархизма, царской власти состоит в том, что она не народная, высшая, “наднародная” , данная Богом и признаваемая над собой народом, если он “не безбожен” . “Не от народа, а от Божьей милости к народу идет царское самодержавие”. Восстановление монархии, по мнению автора, требует восстановления “истинного христианского мировоззрения, то есть совершенно реального ощущения промысла Божиего в земных делах” . Однако власть монарха возможна лишь при народном признании. Но, будучи связанной с Высшей силой, она представляет не народ, а ту Высшую силу, из которой вытекает нравственный идеал. Поэтому необходима вера народа, всей нации в абсолютное назначение, господство нравственного идеала, вытекающего из Таким образом, мы видим, что среди славянофилов происходит возвеличение “русской идеи” , которая тесно связывается с православием, соборностью как особой категорией, где сливается религиозное и национальное. Очевидно, что представители славянофильства твердо придерживаются взглядов, согласно которым Россия может выйти из кризиса и успешно развиваться как великая держава, только если вновь будет опираться на три незыблемые основы, тесно взаимосвязанные между собой, —православие, самодержавие, народность.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  Итак основная идея западников  заключается в признании европейской  культуры последним словом мировой  цивилизации, необходимости полного  культурного воссоединения с  Западом, использования опыта  его развития для процветания России, а славянофилы исходили из убеждения, что русский народ должен обладать самобытными духовными ценностями, а не воспринимать огульно и пассивно духовную продукцию Запада. И это мнении. В основе философского мировоззрения славянофильства лежит церковное сознание, выяснение сущности церкви. Итак, западничество и славянофильство — две противоположные, но и вместе с тем взаимосвязанные тенденции в развитии русской философской мысли, наглядно показавшие самобытность и большой творческий потенциал русской философии XIX в.