Язычество Древней Руси

     Но  самая разительная перемена в  погребальном обряде связана с появлением кремации, полного сожжения трупов. Идея кремации, разумеется, тоже связана с представлениями о жизненной силе, о ее неистребимости и вечности, но теперь ей находят новое местожительство – небо, куда души умерших попадают вместе с дымом погребального костра.

     Идея  неба, заселение неба («ирья») душами своих предков, «дзядов», появляется в эпоху усиления земледельческого сектора хозяйства и, очевидно, связана с той несравненно возросшей ролью неба, небесной влаги, которая характерна для всего земледельческого периода.

     Впрочем, следует отметить, что в реальных археологических следах погребального обряда мы постоянно наблюдаем сосуществование (с разным процентным соотношением) обеих форм – древней ингумации, захоронения покойников в земле, и новой, родившейся лишь в середине 2 тысячелетия до н. э. кремации. Обе они связаны с общей идеей культа предков, но, очевидно, с разной практической (с точки зрения древних людей) направленностью этой идеи. Захоронение предков в земле могло означать, во-первых, то, что они как бы охраняют земельные угодья племени («священная земля предков»), а во-вторых, что они, находящиеся в земле предки, способствуют рождающей силе земли. Небо в этом случае в расчет не принималось.

     При трупосожжении же совершенно отчетливо  проступает новая идея душ предков, которые должны находиться где-то в среднем небе, в «аере»-«ирье», и, очевидно, содействовать всем небесным операциям (дождь, туман, снег) на благо оставшимся на земле потомкам. Когда в дни поминовения предков их приглашают на праздничную трапезу, то «деды» представляются летающими по воздуху. Трупосожжение не только торжественнее простой ингумации как обряд, но и значительно богаче по сумме вкладываемых в него представлений. Осуществив сожжение, отослав душу умершего в сонм других душ предков, древний славянин после этого повторял все то, что делалось и тысячи лет назад: он хоронил прах умершего в родной земле и тем самым обеспечивал себе все те магические преимущества, которые были присущи и простой ингумации.

     Комплекс  представлений, связанных с погребением  предков, является общечеловеческим и этнические особенности сказываются в деталях и в сочетаниях второстепенных признаков или в разновременности появления этих признаков, тоже в большинстве случаев общих для многих народов.

     Из  числа таких элементов погребального  обряда следует назвать: курганные насыпи, погребальное сооружение в виде человеческого жилища (домовины) и захоронение праха умершего в обычном горшке для еды.

     Изготовление  домовины прямо связано с идеей  второй, посмертной, жизни, а насыпка  полусферических насыпей, по всей вероятности, отражает представления о трех горизонтальных ярусах Вселенной: курган изображает средний, земной, ярус, он является как бы моделью кругозора видимого земного пространства; зарождается эта идея в открытых степных областях и именно тогда, когда пастушеские племена начинают перемещаться по пастбищам. Куда бы они не попали, везде земля представлялась им выпуклым кругом, шаровым сегментом, и они схематизировали свой видимый мир в форме кургана.

     Над курганом-землей находится небо, верхний мир, а под курганом – подземный мир мертвых. Значительно труднее объяснить появление во многих местах устойчивого обычая захоронения сожженного праха покойников в горшках для приготовления пищи.

     Причину появления новых представлений  о какой-то внутренней связи между посудой для еды и местопребыванием праха предка следует искать, очевидно, в главной религиозной задаче первобытных земледельцев – в изобретении магических средств для обеспечения своей сытости, благополучия.

     Горшок  для варева был конечной точкой длинного ряда действий предметов и разделов природы, обеспечивающих благоденствие земледельца: соха, вспаханная земля, семена, ростки, роса и дождь, серп, жерновки для размола и, наконец, печь и горшок для изготовления еды.

     Готовые продукты – каша и хлеб испокон века были ритуальной пищей и обязательной частью жертвоприношений таким божествам плодородия, как рожаницы. Существовали специальные виды каши, имевшие только ритуальное назначение: «кутья», «коливо» (из пшеничных зерен).

     Варилась  кутья в горшке и в горшке же или в миске подавалась на праздничный стол или относилась на кладбище в «домовину» при поминовении умерших.

     Горшки  и миски с едой – самые обычные  вещи в славянских языческих курганах, но не эти напутственные предметы помогут нам раскрыть связь горшка с прахом умершего. Для нас важнее указать на приготовление еды из первых плодов, когда объектом культа был именно «каши горшок»; в севернорусских областях это происходило от начала августа до начала ноября, когда заканчивался обмолот – работники, кончая молотить, говорили: «Хозяину ворошок – а нам каши горшок».

     Горшок  для приготовления еды из первых плодов нередко считался священным  предметом, а это позволяет построить  следующую смысловую связь: умерший  предок содействует урожаю, благополучию своих потомков; душа покойника с дымом погребального костра поднимается к небу, от которого зависит урожай; осязаемые останки (прах) укладываются в «сосуд мал», который или уже применялся для приготовления ритуальной каши в день первых плодов, или подобен такому.

     Горшок  с прахом предка зарывался в землю  и прикрывался сверху домовиной  или курганом. Вещественная часть  предка, его прах и подаренные ему  «милодары» предавались земле, от которой  тоже находился в зависимости  урожай славянина.

     Таким образом, происходила как бы бифуркация, раздвоение магической силы умершего родича: душа уходила в небо, а тело – в землю. Горшок для варева становился не только вместилищем праха, но и как бы постоянным напоминанием предку о первых плодах, о празднике благополучия.

     Горшок, как символ блага, сытости, восходит, по всей вероятности, к весьма древним  временам, примерно к земледельческому неолиту, когда впервые появляется земледелие и глиняная посуда. 

     3. Языческие святилища, идолы, игрища.

     Многогранности  языческого мировоззрения, сложившегося из наслоений многих эпох, соответствовало многообразие форм культы и мест обращений к потусторонним силам, родившимся в сознании древнего человека.

     Моление об урожае, различные заклинательные действия, обращения к силам природы  и к духам добра и зла, повсеместно рассеянным в природе, производились тоже повсеместно: пунктом обращения к этим силам и принесения им жертв («треб») могло быть и отдельное жилище, и срединная площадь селения, и ключ-родник, и луг за околицей, и берег реки, и лесная поляна, и возделанная земледельцами нива.

     Одни  ритуальные действия не требовали почти  никакого реквизита, кроме венка  из цветов, свежесорванной ветки березы или разведенного на берегу реки костра. Таковы хороводы, игры, пляски, резко  осуждаемые церковью. Естественно, что от этого разряда языческих игрищ не уцелело никаких подлинных археологических следов и мы можем компенсировать их отсутствие только обращением к этнографии. Для другого вида ритуальных действий требовались те или иные сооружения, то временные на одно празднество, то постоянные «капища», «кумирни идольские», снабженные деревянными или каменными изображениями славянских божеств.

     Различны  были и радиусы притяжения ритуальных пунктов: одни обряды замыкались только внутри дома и усадьбы одной семьи, другие собирали на «пиры идольские» всех мужчин села в общесельскую «контину», а женщин в «беседу». Были и такие святилища, к которым стягивались люди на «событие» (т. е. на совместное пребывание «со бытие») со всего племени или даже из нескольких соседних дружественных племен.

     Такие особо почитаемые ритуальные пункты просуществовали несколько тысяч  лет и, в конце концов, были восприняты церковью (как православной, так и католической) с целью использование давней традиции религиозных молений в данном месте.

     Западнославянский материал дает нам образцы значительных культовых мест, имевших общеплеменное  значение. Таковы, например, святилище  Лады и Лели в Сандомирских горах, священная гора Собутка (от событие, собрание) в Силезии и огромное, огражденное каменным валом святилище под открытым небом на вершине горы Радуни (близ Собутки), вмещавшее несколько тысяч молящихся. Датируются эти грандиозные «требища» (мест для совершения треб) началом 1 тысячелетия до н. э., но совершение языческих обрядов там продолжалось, несмотря на построенные церкви и монастыри, вплоть до 15 в. н. э., т. е. на протяжении двух с половиной тысяч лет от времени их возникновения как языческих сакральных центров.

     В русской вышивке очень част мотив  богини в храме, но храм бывает представлен в трех видах: во-первых, в виде дома с двухскатной крышей (в этом случае богиня – рожаница), во-вторых, как постройка в виде овина с подвышенной средней частью и пышно украшенной замкнутой кровлей.

     На  таких вышивках в середине, во всю  высоту показанного как бы в разрезе здания, изображался огромный идол Макоши с опущенными к земле руками; календарно эта поза богини может быть приурочена к купальской обрядности (23-29 июня), ко времени начального созревания колосьев и появления первых плодов этого года (горох, бобы). Макошь указывает на землю, уже произрастившую растения, тогда как в вышивках, связанных с весенними обрядами, Макошь воздевает руки к небу, к верховному божеству с мольбой о солнце и дожде для только что посеянных семян.

     Большой центральный идол Макоши сопровожден двумя идолами рожаниц – Лады и Лели, стоящими по сторонам «Матери Урожая» – Макоши. Совпадение с почепским храмом полное – один идол в середине и два по бокам. Вышивка дает то, что археология редко может дать – все три идола – женские. Вышивки отразили более позднюю стадию развития языческой храмовой архитектуры, чем та, которую дает нам селище зарубинецкой культуры.

     Но  есть в русских вышивках еще третий вид храмовых построек, внутри которых  тоже помещен идол Макоши, но крыша над головой богини не сомкнута и оставляет значительный проем. Идол Макоши помещен в середине под проемом крыши.

     По  сторонам огромной Макоши находятся  не идолы рожаниц, а изображения  всадников (или всадниц?). Верхняя  часть пространства здания на вышивке обычно занята изображениями птиц и звездообразных знаков. Это приводит к мысли о том, что древнеславянские храмы могли не иметь крыши.

     Однако  возможно и иное предположение, что  вышитый храм Макоши со срезанной  крышей представляет собой как бы разрез святилища почепского типа. Небесные знаки этому не противоречат, так как небо было хорошо видно из колибы. Наличие всадников по сторонам главного идола противоречит такому предположению, но, учитывая сезон («макушка лета»), можно допустить, что святилище не было закрытым помещением, а представляло собой навес со столбами, шедшими по кругу (сохранились следы 9 столбов), внутри которого находились три идола и жертвенник. В этом случае все внутренние элементы храма были видимы поселку извне.

     Возможно, что конников не следует воспринимать слишком реально – весенние боги Лада и Леля на обрядовых полотенцах, предназначенных для празднеств встречи весны, изображались верхом, с сохами за седлом. Наличие верховых вокруг Макоши могло быть всего лишь изображением привычного символа, а не подтверждением реальных всадниц внутри храма.

     Большим разнообразием отличались языческие  обряды и празднества. В результате многовековых наблюдений славянами  был создан свой календарь, в котором  особенно ярко выделялись следующие  праздники, связанные с земледельным циклом:  
1. Праздник первых ростков - 2 мая.  
2. Моления о дожде - с 20 по 30 мая.  
3. Ярилин день - 4 июня.  
4. Моления о дожде - с 11 по 20 июня.  
5. Праздник Купала - 24 июня.  
6. Моления о дожде - с 4 по 6 июля.  
7. Отбор жертв для праздника Перуна - 12 июля.  
8. Моления о дожде - с 15 по 18 июля.  
9. Праздник Перуна - 20 июля.  
10. Начало жатвы - 24 июля. Моления о прекращении дождей.  
11. "Зажинки", окончание жатвы - 7 августа.

     Годичный  цикл древнерусских празднеств складывался из разных элементов, восходящих к индоевропейскому единству первых земледельцев.

Одним из элементов  были солнечные фазы, вторым - цикл молний и дождей, третьим - цикл празднеств урожая, четвёртым - дни поминовения предков, пятым могли быть коляды, праздники в первых числах каждого месяца.

     Особый  интерес представляет праздник Купалы.

     Песни на Купалу (ночь с 23 на 24 июня, солнцеворот) составляют особый, четко выделяющийся и очень архаичный цикл. Они  сопровождаются припевом «то-то!» или  «ту-ту-ту!» (свойственным только купальским песням) и обязательным притопыванием и стуком в это время. Очевидно, это остатки ритуального танца.

     Праздник  Купалы – «высший летний пункт  древнейших священных обрядов, сказаний и песен… Как бы истощившись в  разгуле Купалы, песнотворчество отселе надолго умолкает…».

     Купалу  называют «соботкой», т. е. «со-бытием», совместным сбором. Сюжеты купальских песен связаны с традиционной эротикой на игрищах, с обязательным купаньем и с отголосками жертвоприношений девушек божеству реки, «Дунаю», со сбором целебных зелий. Одна из песен повествует о приготовлении ритуального зелья (дягиля) в горшке; каким-то образом это связано со смертью женщины («дягилю у горшок, дядину у пясок»). Ритуальная еда на празднике – растительно-молочная.

     Главным в купальной обрядности был, как известно, костер, через который прыгали попарно. Отголоском обряда является игра в горелки («гори, гори ясно, чтобы не погасло…»).