Война 1812 года в воспоминаниях современников

     Как и в любой кризисной ситуации становятся видны все изъяны общества, производится анализ причин, приведший к катастрофе: «Теперь уже сердце дрожит о состоянии матери России. Интриги в армиях — не мудрено: наполнены иностранцами, командуемы выскочками. При дворе кто помощник государя? Граф Аракчеев. Где вел он войну? Какою победою прославился», «Артисты чрезвычайно умножились, хлебопашцы уменшены. Дворянство слишком расплодилось, а купечество многочисленно. Граждане познали роскошь, чернь не верит чудотворным, … истинных патриотов мало … множество училищей, но мало хорошего, настоящего, ндравственного училища. Столицы привыкли к роскоши, привыкли ко всему иностранному, введены в них сибаритские обычаи, порокам даны другие названия, и они уже не есть пороки: игрок назван нужным в обществе, лжец — приятным в собрании, пьяница — настоящим англичанином, курва — светскою и любезною женщиною». Аналогия с настоящим временем более чем уместна.

     Любая катастрофа выплёскивает на поверхность  низшие инстинкты человека, люди забывают свою сущность. «Подъехал к Арбату, … а драгунская команда унимает разграбление погребов и лавок. Едучи, нашел везде грабежи, кои старался прекращать, и успел выгнать многих мародеров … Везде уже стреляли по улицам и грабили всех».

     Москва  оставлена. Начался пожар: «С самой ретирады нашей начался пожар в Москве, и пылающие колонны огненные даже видны от нас. Ужасное сие позорище ежечасно перед нашими глазами, а паче страшно видеть ночью. Выходящие из Москвы говорят, что повсюду пожары, грабят домы, ломают погреба, пьют, не щадят церквей и образов, словом, всевозможные делаются насилия с женщинами. Горестнее всего слышать, что свои мародеры и казаки вокруг армии грабят и убивают людей», «отъехав около 8 верст … одним только дымом, здесь явился уже в ужасной, но величественной картине», «ни с чем не сравнимая картина эта невольно заставила нас остановиться, устремив глаза на зарево, отделяющееся черною полосою от города, покрытого огнем».

     Люди  находились на краю своих физических возможностей: «полуголодные и изнуренные, в особенности томимые сном, потому что с самого Бородинского сражения, мы могли едва ли пользоваться оным по два часа в сутки».

     Коллапс достиг своего апогея: «Армия крайне беспорядочна во всех частях, и не токмо ослаблено повиновение во всех, но даже и дух храбрости приметно ослаб с потерею Москвы».

     Французы  в Москве: «Рассказывает ужасы о их грабежах, зажигают же более свои, … Наполеон в три дома въезжал, но всегда зажигали. Тогда он рассердился и не велел тушить. Потом он жил в Кремле с гвардиею ево. Армия, взойдя, разсеялась по городу, и никто не мог появиться на улице, чтобы не ограбили до рубашки, и заставляли наших ломать строения и вытаскивать вещи и переносить к ним в лагерь за город. Множество побито и по улицам лежат, но и их убивал народ — раненых и больных, иных, говорят, выслали, а многие сгорели. Пожары везде, даже каменные стены разгарались ужастно», «Наполеон … 11-го числа подорвал Кремль, в коем от сего ужасного злодейства, сказывают, остался только Ив. Великой, один из соборов и Сенат. Протчее все погибло».

     В этот критический период отношение  к Кутузову двоякое: «одноглазый  старик причинил ему еще какие-либо неприятности. Наш главный штаб также  в открытой войне с главным  штабом фельдмаршала», «Нужно признать, что этот одноглазый старик удачлив», «Мне кажется, что фельдмаршал нуждается в отдыхе и императору следовало бы уволить его в отпуск».

     Началось  отступление французов, вначале  планомерное, потом паническое: «Они (французы) в крайности, даже их генералы едят ворон», «Они в крайне бедственном положении. Можно взять пленных столько, сколько захочешь. Они не оказывают ни малейшего сопротивления», «Взятые нами пленные в плачевном состоянии. Они почти все умирают от холода и истощения, радуются при виде издохшей лошади, бросаются на нее с остервенением и пожирают совершенно сырое мясо. Привычка видеть их ежедневно и в таком количестве — причина того, что они не вызывают в нас ни малейшей жалости. Мы смотрим на эти сцены ужасов с большим равнодушием. Утром мы прошли мимо одного из этих несчастных, который лежал совершенно голым в лесу и не подавал почти никаких признаков жизни. Князь Александр Голицын приказал одному из драгун его застрелить, как он сказал, жалея его, чтобы он не мучился еще несколько часов», «Встретил я пленных французов и разных с ними народов, оне в гибельном положении, их ставят на биваках без одежды и даже почти без пищи, то их множество по дороге умирает, даже говорят, в отчаянии они людей умирающих едят. Жалкое сие зрелище имел я проездом в ночь, они сидели при огнях, мороз же был свеже 20-ти градусов, без содрогания сего видить неможно», «от Минска до Вильны множество замерзших французов. Даже в корчмах и пустых избах множество тел, сверх того многие из сих нещастных шатаются полунагие и без пропитания, ожидая верной смерти своей. Повсюду оставлены пушки, ящики и повоски. Неприятель бежал, оставляя все вещи».

Глава 2. Война 1812 года в воспоминаниях французских современников.

     Первоначально ход войны носил для Франции исключительно победоносный характер: «Переход французской армии через Неман не стоил ей никаких усилий. Занятие г. Ковно также осуществилось без всякого сопротивления. Город этот был занят 25-го июня». Сказывалась отсутствие сопротивления: «вплоть до самой Вильны, мне ни разу не пришлось приниматься за выполнение своих профессиональных обязанностей».

     Следуя своей излюбленной тактике: «27-го Наполеон направился в Вильно, надеясь, что русская армия, над которой в то время начальствовал Барклай де Толли, примет сражение под стенами этого города. Но русский главнокомандующий предпочел сжечь свои магазины, и направился форсированным маршем к северу, по направлению к укрепленному лагерю на берегах реки Дриссы».

     Уже первые шаги по русской земле показали, что данная война не будет лёгкой, увеселительной прогулкой. Появилось большое количество не боевых потерь: «развитие болезней являлось прямым последствием переутомления солдат и недостатка в пище». Уже тогда французские войска начинали чувствовать недостаток в самом необходимом: обозы не успевали за быстрыми передвижениями французской армии, оккупированная территория, опустошенная уже русской армией, была не в состоянии дать пропитание французам. Чем дальше армия Наполеона углублялась внутрь Российской империи, тем труднее для нее было поддерживать постоянную доставку самых необходимых средств к существованию.

     Погода, извечный союзник русской армии, снова показала свой суровый характер: «еще более губительное влияние на здоровье солдат оказывала быстрая смена температуры. В течение последних дней июня почти не прекращались обильные, но холодные дожди, наступившие вслед за удушливой жарой».

     Одна из бед России, к сожалению, до сих пор не решенная в нашей стране, также сыграло свою положительную роль: «проезжие дороги и вообще-то плохо содержатся в России; после же периода дождей они оказались окончательно размытыми, а сообщение по ним почти совершенно немыслимым».

     Все эти мелкие, на первый взгляд, неудобства на первом этапе ведения войны  подрывали моральный дух двухсот  тысячной многонациональной армии: «утомление и лишения, связанные с походом, отразились на состоянии армии, лишь только она вступила на русскую территорию. Нужна была блестящая победа, чтобы поднять упавший дух войска, поразить ужасом неприятеля и удержать в повиновении сомнительных союзников (Австрию и Пруссию), которые только и ждали первой неудачи французов, чтобы перейти прямо во враждебное положение. Но русские, казалось, прилагали все усилия к тому, чтобы избежать решительного сражения, которое Наполеон так жаждал завязать. Попятное движение русских продолжало приближать их к источникам подкреплений».

     Сказывалась неудовлетворительная организация  разведки. На протяжении всей войны Наполеон практически не знал местонахождение русской армии, без чего не возможно какое-либо планирование боевых действий. «Жители Витебска вынесли французскому императору ключи своего города, но и они не знали направления, в котором решил продолжать свое отступление русский главнокомандующий».

     Тактика ведения партизанской войны уже  давала свои плоды: «легкие отряды врага почти беспрестанно производили нападения на обозы и изолированные отряды французов, а русские крестьяне расправлялись со всеми отставшими».

     Тем не менее: «достаточно было одного взгляда  на развевающиеся знамена, или даже одного присутствия Наполеона, чтобы удерживать в повиновении войска, покрывшие себя столькими победами; надежда на близкое и решительное сражение давала им силу переносить безропотно все лишения».

     17-го  августа началась атака Смоленска.  «Смоленск явился пред нашими глазами. Это был святой город. Религия заставляла русских стараться изо всех сил не дать ему подпасть под чужеземное иго; они выполнили свой долг. Французы нападали со своим обычным мужеством на людей, которые с яростью защищались Нужно сказать, что русские были возбуждены обильными возлияниями водки: мы нашли на валах множество бочек, почти пустых».

     Русские оставили Смоленск. Но: «Так вот каков  результат победы! Весь этот город, в котором его солдаты должны были наконец найти отдых, обилие съестных припасов, богатую добычу, которая бы вознаградила их за все понесенные лишения — город этот представлял теперь из себя лишь грустную руину».

     Недовольство  русских постоянным отступлением не могло не дойти до личного состава  французской армии. «Зародившись в рядах самой русской армии общее негодование на отступавшего главнокомандующего распространилось скоро среди дворянства, среди купцов и всего московского населения. Все готовы были обвинять несчастного Барклая де Толли в низости, измене или неспособности. Ко всем этим недостаткам в качестве главного присоединялось также его иностранное происхождение.

     Назначение  главнокомандующим русской армии  Кутузова первоначально вызвало энтузиазм у Наполеона. «Противником своим он будет иметь престарелого Кутузова, вряд ли сохранившего в своем преклонном возрасте те качества, которые необходимы главнокомандующему армией, того самого Кутузова, которого уже однажды он разбил под Аустерлицем». «Сегодня (в день Бородинской битвы) нам придется иметь дело с этим пресловутым Кутузовым. Вы, конечно, помните, что это он командовал под Браунау. Он оставался в этом месте три недели, ни разу не выйдя из своей комнаты; он даже не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления». Как оказалось впоследствии: «этот старец сохранил в себе еще много энергии; русские успели уже забыть про его неудачи под Аустерлицем, но они помнили о его победах над турками при Рущуке; наконец его храбрость была общепризнанна, а в его манерах, во всей внешности, в языке и даже в одеянии было нечто, напоминавшее покойного Суворова и льстившее национальным симпатиям старых москвичей».

     Ужасы войны отражались и на французской  армии. Раненных становилось всё больше. После взятия Смоленска «Собранные в кучу, часто без какой бы то ни было подстилки, лишенные необходимой пищи, эти несчастные сплошь и рядом подолгу оставались без всякой перевязки и, изнемогая от невыразимых мучений, наполняли эти госпитали своими стонами. Хирурги работали без устали и днем и ночью, но уже … обнаружился полный недостаток каких бы то ни было перевязочных средств; не было совершенно белья и его вынуждены были заменять бумагой, найденной в архивах; пергамент заменял нам лубки; вместо корпии приходилось употреблять паклю и березовые стружки».

     И вот наступил апогей компании 1812 года. Обе враждебные армии численно были почти равны друг другу; общая масса людей, которым предстояло столкнуться на следующий день, достигала 270,000 сражающихся. «Русские имели сильное преимущество в укрепленной позиции и в своей блестящей кавалерии; дух их войска достиг высшей степени напряжения, какую только в состоянии внушить религиозное чувство и ненависть к врагу. Но следует отметить, что часть их сил состояла из только что набранных войск, притом недостаточно вооруженных, и ни один из их генералов не пользовался заслуженной военной репутацией, которая способна удваивать доверие солдат. С своей стороны и французы были наэлектризованы присутствием императора; находясь под командой начальников, с которыми они привыкли к победам, они ожидали встретить серьезное сопротивление, но при этом ни минуты не сомневались в своем успехе».

     Наконец этот великий день настал. «Атака французов  была, как и всегда, стремительна и пылка. Сопротивление русских  еще более упорно и смертоносно, чем когда бы то ни было. И когда, наконец, они принуждены были покинуть поле битвы, они отступили оттуда в полном порядке; потеряв в сражении более 40,000 солдат убитыми и ранеными, они отдали в плен всего не более 600 человек. Неприятельская армия покинула поле сражения в порядке, увозя с собой всех раненых и артиллерию. Лишь с наступлением утра удалось установить, что русские покинули свои позиции. Только очень немногие из сражений способны производить на войско такое необычайное впечатление, какое создавалось в данном случае; войска Наполеона, казалось, долго не могли опомниться от удивления. После стольких перенесенных ими несчастий, лишений и утомительных переходов, направленных всецело к тому, чтобы принудить неприятеля к сражению, наконец после того, как они сразились с ним, они все же не видели иного результата, кроме кровавого побоища, лишь увеличившего их несчастья и создававшего еще большую чем раньше неуверенность относительно продолжения и исхода войны».