Автор работы: Пользователь скрыл имя, 27 Января 2011 в 23:29, курсовая работа
Цель данной курсовой работы — осмысление роли Стоглава в судьбе русской православной церкви, а также в культурно–историческом контексте.
Необходимым условием для достижения этой цели явилось решение следующих задач:
1. Рассмотреть предпосылки созыва Стоглавого собора.
2. Выявить основные задачи Стоглавого собора.
3. Определить роль Стоглавого собора в церковном искусстве
4. Проанализировать историческое значение Стоглавого собора в судьбе русской православной церкви.
Введение……………………………………………………………………….…....3
Глава 1. Основные предпосылки созыва и задачи Стоглавого собора
1.1. Предпосылки созыва Стоглавого собора…………………………….……...7
1.2. Основные задачи Стоглавого собора……………………………………......9
Глава 2. Значение и роль Стоглавого собора в судьбе русской православной церкви
2.1. Роль Стоглавого собора в церковном искусстве………………………….16
2.2. Историческое значение Стоглавого собора в судьбе церкви…………….27
Заключение……………………………………………………………………….30
Источники и литература…………………………………………………………33
У Стоглавого Собора была и другая задача — утвердить как совершившийся факт перемещение православного царства в Россию. В соответствии с этим он был задуман как весьма представительное собрание, созванное по примеру древних Вселенских Соборов самим царем для разрешения наболевших проблем Церкви и определения ее роли в новых исторических обстоятельствах. Не удивительно, что один из важнейших вопросов, поставленных Собором, касался отношения священства и царства.
Иван открыл Собор заявлением, что у Церкви и государства общая цель, как у двух взаимосопряженных частей единого целого, предусматривающая их деятельность в нерасторжимом единении и согласии. Иными словами, им был провозглашен классический идеал симфонии15. «Молю вас, святейшие отцы мои, аще обретох благодать пред вами, утвердите в мя любовь, яко и в приснаго вам сына, и не обленитеся изрещи слова ко благочестию единомысленно о православной нашей христианской вере и о благосостоянии святых Божиих Церквах, и о нашем благочестии во царствии, и о устроении всего православнаго христианства. Зело бо желаю и радуюся и согласую сослужебен быти с вами и вере поборник во славу Святыя и Животворящия и Неразделимыя Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа. Тем же и всякому разногласию отныне далече быти [царь] повелевает, всякому же согласию и единомыслию содержатися у нас»16.
В речи Ивана излагается его собственное видение личности и служения царя. Но уже и здесь прослеживаются в зачаточной форме идеи и понятия, развившиеся затем в концепцию «волного самодержства». Достаточно сказать, что он призвал всех участников Собора еще более укрепиться в вере и благочестии, присоединиться к его молитве о прощении всех их бесчисленных согрешений и беззаконий в надежде, что Бог «обратит ны на истинный путь Свой и Его заповедей, от них же заблудихом душевне и телеснее»17. Повторно прозвучавшее здесь в еще более живой и эмоциональной форме раскаяние в собственных грехах подкреплено утверждением, что за беззакония царя и его подданных наказывается вся держава и что тяжкие пороки, в которых погрязли многие подданные, несовместимы с истинно христианской жизнью. Иван возвращается к грехам боярства и вельмож, обвиняя их на сей раз в нарушении богоустановленного порядка, что проявилось в непослушании предсмертной воле Василия III. Бояре устраняли членов «семибоярщины» — регентского совета из семи бояр, назначенного править за малолетнего Ивана, и добивались для себя неограниченной власти. Царь припомнил опять преступления Шуйских, пренебрегавших опекунскими обязанностями и потакавших его юношеским страстям и бесчиниям.
Все это, по собственному признанию царя, обратило его душу к покаянию, а взор - к Церкви. «От сего вниде страх в душу мою и трепет в кости моя, и смирися дух мой, и умилихся, и познах своя согрешения. И прибегох ко святей соборней и апостольстей Церкви, и припадох к Божию великому человеколюбию и ко Пречистей Богородице и ко всем святым, и к твоему первосвятительству, и всем иже с тобою святителем с истинным покаянием прося прощения, еже зле содеях. И аз своим князем и боляром по вашему благословению, Богу помогающу нам, нача же вкупе устрояти и управляти Богом порученное ми царство»18.
Царь просит иерархов и клириков молить Бога о прощении его согрешений, о милости к нему и всему царству, каковая милость должна быть явлена в «изобилии плодов земных» и победах над супостатами. Духовенству надлежит пасти свое стадо и самого царя: «Мене, сына своего, наказуйте и просвещайте на всяко благочестие, якоже лепо есть благочестивым царем быти во всяких царских праведных законех и во всяком благоверии и чистоте, братию же мою и всех князей, и боляр, и все православное християнство неленостно и тщательно утверждайте и вразумляйте, да непорочно сохранят истинный християнский закон. Прежде сами, пастырие и учители утвердитеся и умножите от Бога данный вам талант да и мы, видяще ваша добрая дела и духовная наказания [назидания] и Божественное Писание внимающе просветимся и да получим великую милость зде и в будущем веце от Христа Бога»19.
Царь заверяет иерархов и духовенство в своей готовности содействовать восстановлению благочестия и призывает их, в свою очередь, исправлять свои прегрешения, ибо пренебрежение пастырскими обязанностями — по нерадению или страху — навлечет на них гнев Божий: «Аще ли аз вам буду супротивен, кроме божественных правил вашему согласию, вы о сем не умолкните воспретите ми без всякого страха, да жива будет душа моя и вси под властию нашею». После смерти Василия III старые предания и установления (в том числе «самодержство») «поисшатались»; заповеди Божии пришли в забвение, а попечение о душах — в небрежение. Обращаясь к иерархам, Иван испрашивал у них «святительского совета» и изъявлял желание «советовати» обо всем, что касается восстановления благочестия и веры. Далее он предложил ряд вопросов, ответы на которые приняли форму Соборных определений.
Собор утвердил концепцию, лежавшую в основе «Домостроя» и предполагавшую безусловное послушание всех христиан духовным наставникам, которые ответят за своих духовных чад на Страшном суде перед Самим Христом20. То был ответ на обращение царя, открывшее Соборные заседания. Стоглав подтвердил неприкосновенность церковных имуществ. Нормы, которые были положены в основу этого решения, восходили к тексту, широко известному в средние века как «Константинов дар», и подразумевали куда более широкие выводы. Применяя их к себе, Московское царство самоутверждалось в достоинстве законного наследника римских и византийских императоров, «первого» и «второго Рима». Превращение Московского княжества в царство - imperium - означало для московского духовенства, что церковное, как и имперское предания христианской экумены (выступавшие нераздельно) обрели новый центр. Этот новый центр, Третий Рим, должен был обладать теми же правами и привилегиями, что и оба ветхих».
Но
поскольку с юридической
По существу, Церковь оставалась независимо существующим организмом в теле государства. Это ясно ощущали отцы Собора, стремившиеся гармонизировать «автономию» Церкви включением в текст Стоглава шестой новеллы Юстиниана. Но «симфония» мирской и духовной властей действенна лишь при условии доброй воли обеих сторон или опоры во всенародном признании, и во всяком случае там, где сферы влияния и роли представителей обеих властей четко разграничены законами, пользующимися всеобщим признанием и уважением. Последнего же условия явно недоставало. К тому же роль царя и его положение относительно Церкви оставались двусмысленными22. Да, он был призван повиноваться своему духовному отцу и искать духовной помощи и совета иерархии, не отличаясь в этом смысле от своих подданных. Но Иван не усматривал никакого противоречия между идеалом симфонии и тем образом государя, какой складывался в его сознании на основании детских впечатлений, а позже под влиянием чина венчания на царство и самостоятельного чтения. Образ этот поддерживали и Макарий с Сильвестром, видевшие православного царя главой христианского мира, защитником истинной веры и Церкви, равно как и молитвенником, чье ходатайство перед Богом избавляет державу от супостатов. Но, как я заметила, Иван и сам (несомненно, под влиянием Макария) полагал, что для его царского достоинства благосостояние Церкви важнее благосостояния государства. Так, подтверждая за митрополитами Московскими право на ношение белого клобука, он говорил: «Прияхом скипетры Российскаго царства, мы, Великий Государь, Царь и Великий князь Иван Васильевич всея Руси, в обдержание и во осмотрение всех благых благочестиваго Российскаго царствиа, такоже и во благосостояние святых церквей и святых монастырей и мест23».
По своему божественному происхождению единодержавие его не уступало власти священноначалия и, подобно последней, имело конечной целью спасение всех подданных. Уже в Стоглаве встречается одна из излюбленных идей Ивана о том, что истинное “самодержство” — Божие благословение для страны и спасение для подданных. Согласно той же идее, в годы его малолетства государство стало отходить от начал, установленных прежними государями; бояре изменили систему правления, некогда приведшую Московское княжество к славе и процветанию, и этим навлекли на страну гнев Божий. Целью его, Иванова, царствования станет возвращение к “золотому веку” Московского государства через восстановление истинного единодержавия24. То было мечтой не одного Ивана. «Ты, государь, — грозный и мудрый, — писал Иван Пересветов, — на покаяние приведешь грешных и правду во царстве своем введешь». Издавна владевшая Грозным мысль о “волном самодержстве” побуждала его искать и практические пути ее воплощения. Но пока что он вполне довольствовался интерпретацией, какую давали ей Макарий и Сильвестр. Личное влияние последних, наряду с любовью и уважением, которые царь питал к Адашеву, Курбскому и другим членам Избранной Рады, не давали ему до поры узреть противоречие между высочайшим и единственным в мире служением земного наместника Бога, имеющего к Нему “прямой доступ”, и необходимостью подчиняться священноначалию, посредствующему между ним и Богом25. Но в беспокойно-пытливом уме Ивана вскоре начали зарождаться вопросы.
Как
бы то ни было, решения Стоглавого Собора
никогда не оспаривались ни Иваном,
ни его оппонентами. Все недоумения
и жаркие споры вокруг них связаны были
лишь с попытками провести эти решения
в жизнь.
2.
Значение и роль Стоглавого
собора в судьбе русской
православной церкви
2.1. Роль Стоглавого собора в церковном искусстве
Среди правил Стоглава, касающихся церковного искусства, одни являются определениями по частным и конкретным вопросам иконографии (глава 41, вопросы 1 и 7)26, другие относятся к самым основам и принципам иконописания, а также к иконописцам.
Из двух частных вопросов, обсуждавшихся Собором, один (7-й, гл. 41) касается возможности изображать на иконах людей не святых, живых и мертвых. В качестве примера ставивший вопрос царь ссылается на икону «Приидите, людие, триипостасному Божеству поклонимся». Здесь «в исподнем ряду пишут цари и князи и святители и народ, которые живы суще, також пишут и Пречистыя Богородицы образ в деянии иж есть на Тифине. И о том рассудити от святых отец писаний, достоит ли писати живых и мертвых на святых иконах молящихся». Собор отвечает, что предания и писания «древних святых отец» и «пресловущих живописцев греческих и русских», так же как и сами иконы, свидетельствуют о таком обычае. Как известно, традиция изображать в церковных росписях и на иконах людей не святых там, где сюжет этого требует, восходит к первым временам христианства27. Такого рода изображения, следовательно, не были новшеством, а обычным явлением в практике церковного искусства. Собор и перечисляет в качестве примера существующие в его время такие иконографические темы: Воздвижение Креста, Покров, Происхождение Древ Креста, Страшный Суд. В последнем случае «пишут не токмо святых, но и неверных многие и различные лики от всех язык». В эту эпоху изображения не святых людей как на иконах, так и в церковных росписях должны были получить особое распространение в связи с новыми темами и композициями, в частности, в житийных иконах. Равновесие нарушалось, и не святым отводилось в композиции слишком часто и слишком большое место. И естественно, что возникает вопрос правильности таких изображений.
Другой вопрос более для нас важен. Относится он к иконографии Святой Троицы: «У Святой Троицы пишют перекрестье ови у среднего, а иные у всех трех. А в старых письмах и в греческих подписывают: Святая Троица, а перекрестья не пишут ни у единаго. А иные подписывают у средняго: IC XC СВЯТАЯ ТРОИЦА. И о том ответ. Писати живописцем иконы с древних образцов, как греческие живописцы писали и как писал Андрей Рублев и прочии пресловущии живописцы, а подписывать СВЯТАЯ ТРОИЦА. А от своего замышления ничтож претворяти»28. Как видно из текста, речь здесь идет о традиционном православном изображении Троицы в виде трех Ангелов.
Некоторые исследователи, такие как Стефанович Д., почему-то считают, что ответ отцов Стоглавого Собора на заданный им вопрос не отличается определенностью или что «вопрос так и остался неразрешенным, так как отцы Собора смогли дать лишь общее указание о необходимости придерживаться старых образцов», в частности иконы Андрея Рублева29. На самом деле по смыслу вопроса ответ был дан очень определенно и точно и совсем не оставил в силе оба указанных варианта, то есть только с надписанием СВЯТАЯ ТРОИЦА или с дополнением крестчатых нимбов и надписи IC XC, как это понял Покровский. Собор определил делать лишь одну надпись: СВЯТАЯ ТРОИЦА, не сопровождая ни надписью, ни перекрестьями ни одного из изображенных. Правда, Собор не дал богословского обоснования своему предписанию; он ограничился ссылкой на авторитет Андрея Рублева и древних образцов. Как и в других случаях, в этом сказалась слабость Стоглава, имевшая для русской иконописи в дальнейшем печальные последствия.
Возвращаясь к поставленному вопросу, нужно сказать, что большинство из сохранившихся изображений Троицы не имеет ни крестчатых нимбов, ни выделяющей надписи. Однако как в греческой, так и в русской иконографии, и до Рублева, и после него, средний Ангел, который всегда понимался как указание на вторую Ипостась, иногда, на более поздних изображениях, выделялся крестчатым нимбом с буквами O ON, надписью IC XC и свитком в руке вместо жезла. На иконе Андрея Рублева никакого выделения не было, как показывает ссылка на нее Стоглава. В эпоху борьбы с ересью жидовствующих, отрицавших Божество Христово и православное учение о Святой Троице, крестчатым нимбом иногда наделялись все три Ангела. Более того, встречаются иконы, хотя и редко, где не только над средним, но и над другими Ангелами помещается надпись IC XC. И то, и другое можно понять как желание подчеркнуть равночестность изображенных. Но и то, и другое является прямым искажением православного вероучения. Хотя выделение среднего Ангела имеет принципиальное основание, во многих святоотеческих толкованиях, в применении к данному изображению надписание IC XC неверно, так как имя Богочеловека применяется к образу, который не является Его прямым и конкретным изображением. «Когда Слово стало плотию, — говорит преподобный Иоанн Дамаскин, — тогда Оно и было названо Иисусом Христом»30. Участие всех трех Лиц в деле искупления в силу единства воли Святой Троицы представляет одну из основных истин христианской веры, «но то же единство Божественной природы и воли Богочеловека с Отцом и Духом Святым исключает всякое перенесение страданий, приемлемых Им по человеческой природе и воле, на общую волю и естество Святой Троицы. Не Святая Троица состраждет Сыну и не единосущное Отцу и Духу Божество Сына терпит страдания и смерть; но Ипостась Сына терпит крестную муку по человечеству, приемля ее человеческой волей, которая одна во Христе отлична от единой Божественной воли, общей со Отцом и Духом». Таким образом, всякое уточнение в виде надписания или крестчатого нимба представляет собою или просто несуразность: в первом случае три Христа; или же, во втором, - ересь, осужденную Церковью: «Иже Божеству страсть прилагающии, зауститеся вси чуждемудреннии»31.
Информация о работе Стоглавый собор в судьбе русской православной церкви