Автор работы: Пользователь скрыл имя, 16 Мая 2012 в 16:50, курсовая работа
О жизни Фукидида мы знаем очень мало. Фукидид родился около 460—455 гг. до P. X. Он сам говорит, что в начале Пелопоннесской войны он был уже в вполне зрелом возрасте и мог понимать и наблюдать совершающиеся события. Таким образом, он был современником и очевидцем Периклова правления и самой войны. Принадлежал он к богатой и знатной фамилии фракийского происхождения. Сын Олора, он был потомком фракийского царя того же имени и состоял в родстве с фамилией Кимона. Фукидид обладал материальными средствами, независимым положением и близок был к выдающимся и влиятельным лицам, например,
1. Введение
2. Основная часть
А) Дельфийский оракул
Б) Пророчество Аполлона
В) Храмовые сокровища Дельф
Г) Основание Трахинской Гераклеи (роль оракула)
Д) Отношение Афин с Делосом
Е) Мирный договор (религиозные вопросы)
3. Заключение
4. Список используемой литературы
ГОУВПО
«Сургутский государственный университет Ханты-Мансийского автономного округа – Югры»
Кафедра всеобщей истории и археологии
РЕФЕРАТ
на тему:
Религия и религиозные празднества греков в труде Фукидида.
Выполнила:
студентка группы 01-01
Сургут, 2011
Содержание
1. Введение
2. Основная часть
А) Дельфийский оракул
Б) Пророчество Аполлона
В) Храмовые сокровища Дельф
Г) Основание Трахинской Гераклеи (роль оракула)
Д) Отношение Афин с Делосом
Е) Мирный договор (религиозные вопросы)
3. Заключение
4. Список используемой литературы
Введение
О жизни Фукидида мы знаем очень мало. Фукидид родился около 460—455 гг. до P. X. Он сам говорит, что в начале Пелопоннесской войны он был уже в вполне зрелом возрасте и мог понимать и наблюдать совершающиеся события. Таким образом, он был современником и очевидцем Периклова правления и самой войны. Принадлежал он к богатой и знатной фамилии фракийского происхождения. Сын Олора, он был потомком фракийского царя того же имени и состоял в родстве с фамилией Кимона. Фукидид обладал материальными средствами, независимым положением и близок был к выдающимся и влиятельным лицам, например, к Периклу, которому он посвятил известную характеристику. Фукидид, как это видно из его труда, получил прекрасное образование, стоял на высоте тогдашнего умственного развития и был одним из самых крупных и характерных представителей греческой мысли того времени. Большинство древних историков не были кабинетными учеными; они сами принимали более или менее деятельное участие в государственной жизни, таким образом на практике знакомились с нею, с военным делом. Фукидид был сам стратегом, и в его описаниях битв виден опытный полководец. Как афинянин и афинский стратег, он близко знал положение дел в Афинах. Кроме того, он имел обширные связи и влияние во Фракии, где ему принадлежали золотые прииски в окрестностях Амфиполя.
Первые годы войны Фукидид жил в Афинах и сам перенес ту страшную болезнь, которая тогда свирепствовала там и которую он описал с такою поразительною силою и ясностью. Но после перехода Амфиполя в руки Брасида. Фукидид, командовавший эскадрой у берегов Фракии и не успевший воспрепятствовать этому переходу, принужден был отправиться в изгнание и поселился в своем фракийском поместье. Это изгнание, однако, явилось в свою очередь благоприятным моментом для Фукидида как историка: оно дало ему досуг, необходимый для составления и обработки его труда, и возможность спокойно, в качестве зрителя, наблюдать за обеими воюющими сторонами, в особенности — ближе стать к пелопоннесцам . Живя в изгнании, Фукидид посетил, по-видимому, большую часть местностей, служивших театром войны, македонский двор времен Архелая, быть может, Спарту и, по всей вероятности, Италию и Сицилию, в особенности Сиракузы, описание окрестностей и осады коих по точности и живости свидетельствует о том, что оно принадлежит лицу, побывавшему на месте. По окончании войны Фукидид вследствие амнистии получил возможность возвратиться на родину, но вскоре умер (ок. 399—396 г.); есть известие, что он погиб насильственною смертью.
Как заявляет сам Фукидид, он начал свой труд тотчас по возникновении войны, будучи заранее уверен в ее важном значении.
Вступление к I книге подчеркивает важность избранного предмета в сравнении со всеми предшествовавшими событиями мировой истории. После краткого, но весьма основательного очерка ранней истории Греции Фукидид рассматривает причины войны. Хотя поводом к ней послужил спор афинян с Коринфом из-за Керкиры, истинные причины надо искать гораздо глубже: Спарта опасалась возраставшей мощи Афин. Война должна была разразиться, даже если бы инцидента с Керкирой не произошло. Война оказалась общегреческой, она расколола надвое всю Грецию, причем демократы, как правило, становились на сторону Афин, а олигархические правительства поддерживали Спарту. Чтобы показать могущество Афин, Фукидид дает очерк роста Афинской архэ (державы) начиная с 479 и до 440 до н.э., перекидывая таким образом мост от своего труда к истории греко-персидских войн Геродота. Фукидид подробно излагает жизненный путь Фемистокла, который чем-то напоминает Алкивиада: на обоих Афины возлагали величайшие надежды, и оба удалились в изгнание к врагам Афин. Из трех гениальных политиков, появившихся в Афинах в этом веке, лишь Периклу оказалось по силам удержать власть в демократическом государстве, но и он в конце жизни навлек на себя неблагосклонность граждан.
С начала II книги и по главу V 24 Фукидид описывает первый этап войны, называемый Десятилетней (или Архидамовой) войной, вплоть до Никиева мира (421 до н.э.). Изложение здесь неизменно сопровождается указаниями на «зиму» или «лето», так что год оказывается разбитым на две части. После 424 до н.э., когда Фукидид удалился в изгнание, повествование о событиях в Афинах становится менее подробным, а ход дипломатических переговоров с Персией изложен плохо.
Вслед за Никиевым миром наступил завершившийся сицилийской экспедицией период, когда войны вроде бы не было, но вчерашние враги продолжали активно выводить из строя союзников противника. Победой при Мантинее в 418 до н.э., которую Фукидид подробно описывает, спартанцы восстановили свой престиж. В «мелосском диалоге» (Фук., V, 85–111) читателю предлагаются фактически две речи, излагаемые параллельно, тезис за тезисом. Афиняне не делают осажденным островитянам никаких уступок, они открыто заявляют, что по закону природы слабый подчиняется сильнейшему, и пока Афины остаются владыками морей, Мелос обязан повиноваться и платить им дань.
В VI и VII книгах описана афинская экспедиция на Сицилию, предприятие, изначально обреченное на провал из-за бегства Алкивиада и окончательно загубленное очевидной некомпетентностью Никия. VIII книга – это неполный отчет о Декелейской войне, когда спартанская армия, базировавшаяся в Аттике, держала Афины в постоянном напряжении и лишила их территории вне городских стен. Здесь же рассказывается о захвате власти в Афинах олигархами (411 до н.э.) и о происках Персии во время войны на море в Ионии.
Неудивительно, если мы встречаем самые хвалебные отзывы о Фукидиде. По мнению Иммануила Канта, Фукидид — основатель истинной истории. По Нибуру, «Пелопоннесская война — бессмертнейшая из всех войн, потому что она нашла себе величайшего историка из всех когда-либо живших». К. О. Мюллер говорит, что, быть может, ни один отдел всеобщей истории не освещен так ясно, как те 20 лет Пелопоннесской войны, описание которых оставил нам Фукидид. Л. фон Ранке, сам великий авторитет в области исторической критики, в своих автобиографических заметках говорит о Фукидиде как «о могучем, великом уме, перед которым он преклонялся». Встречаются и нападки на Фукидида. Так, И. Огинский утверждал, что Фукидид не истинный историк, а пристрастный сочинитель мемуаров, вроде тех, каких так много было во Франции. Другой автор А. Шмидт доказывал, что Фукидид полон пристрастия, но пристрастия чрезвычайно тонко и искусно скрытого; а так как подобное искажение истины гораздо труднее открыть, чем грубую и неискусную ложь, сразу бросающуюся в глаза, то выходит, что, например, Феопомп как историк должен быть поставлен выше Фукидида. Древние же называли Фукидида «безбожником»; это, конечно, не мешало ему признавать роль религии и веры в оракулы, как факторов психологического порядка.
А) Дельфийский оракул. Религиозные представления и религиозный быт древних греков находились в тесной связи со всей их исторической жизнью. В первой половине V в. происходят важные изменения в религиозной идеологии греков. К сожалению, они известны нам мало и отражаются чаще всего в литературных произведениях, из-за чего бывает трудно понять, возникло ли данное явление в результате индивидуального или группового творчества либо отражает широко распространенное представление. Тяжелейшие бедствия, обрушившиеся на эллинский мир в годы Пелопонесской войны, сломили тот дух оптимизма, который господствовал в предшествующие годы, и одновременно подорвали веру в благость богов - гарантов существующего порядка. Пелопоннесская война — первый военный конфликт, от которого сохранилось значительное количество свидетельств современников. Самое известное из них — «История» Фукидида, охватывающая период от начала войны до 411 года до н. э. Его работа, оказавшая большое влияние на развитие исторической науки, в значительной степени определила современное видение Пелопоннесской войны и мира, в котором она произошла. Фукидид очень сдержан в вопросах религии. В оракулы[1] и предзнаменования он, очевидно, не верит; правда, он о них упоминает, но не потому, чтобы верил в них, а потому, что им верила масса, и вследствие этого они являлись некоторым фактором, с которым историку необходимо было считаться. Посещение оракула перед военными предприятиями мыслилось древними греками необходимым условием их начала и успешного исхода. Эпидамняне отправляют послов в Дельфы[2] вопросить оракула, не следует ли им отдать свой город под покровительство Коринфа, как их второй метрополии, и постараться получить оттуда помощь. Бог в ответ повелел отдать город под покровительство коринфян и признать их верховенство. Тогда эпидамняне прибыли в Коринф и по велению оракула отдали свою колонию под покровительство коринфян, ссылаясь на то, что основатель их города происходил из Коринфа (Фук., I, 25). Поэтому и спартанцы отправили посольство в Дельфы, чтобы задать традиционный по форме и обычный перед такого рода предприятиями вопрос, разумно ли им начинать войну. Ответ оракула в данном случае был особо примечателен. Он гласил, что "если они (спартанцы) будут вести войну всеми силами, то победят, а сам он (оракул) - званый или незваный - будет на их стороне". Этим прорицанием Дельфы открыто выступили на стороне Спарты в грядущем военном конфликте. Побудительные мотивы для такой позиции жречества очевидны. В предшествующие десятилетия святилище неоднократно попадало под власть фокидян именно из-за поддержки последних Афинами. В Дельфах вполне могли ожидать и опасаться, что, если Афины выиграют войну, Перикл восстановит фокейское господство над оракулом; в Спарте же дельфийская жреческая знать видела мощный противовес этой политике. Вполне закономерно поэтому, что Дельфы желали победы спартанской стороне. Историчность обращения спартанцев к оракулу в самом начале войны большинством исследователей не подвергается сомнению. Этот факт подтверждается и другим сообщением Фукидида, где он вновь упоминает данное пророчество в связи с описанием эпидемии чумы в Афинах и из которого становится ясно, что оракул этот ко времени трагедии в Афинах уже был известен и те афиняне, которые его знали, вспомнили о нем (Фук., II, 54). Однако сам текст пророчества, в том виде, как его передает Фукидид, у многих историков вызывает вопросы. Это происходит прежде всего потому, что Фукидид при пересказе дает понять, что ему прорицание известно лишь по слухам и что он не может ручаться за подлинность его содержания. Г. Цайльхофер[3] объясняет это осторожное замечание Фукидида следующим образом. Он полагает, что в Афинах могли знать об этом дельфийском прорицании, например, в результате визитов спартанских послов, которые перед началом войны прибывали в Афины трижды (осенью 432 г., по Фукидидовой хронологии - вскоре после вопрошения оракула). При этом наряду с официальными переговорами были возможны также частные беседы, в которых мог быть упомянут и данный оракул. Таким образом, данное замечание Фукидида, по справедливому мнению Г. Цайльхофера, не может быть использовано как аргумент против его подлинности. Передаваемое у Фукидида прорицание во всех отношениях соответствует исторической ситуации и позиции дельфийского жречества в тот период. Святилище пророчеством оказало Спарте моральную поддержку, которая, учитывая авторитет оракула, значила немало.
Б) Пророчество Аполлона. Фукидид приводит мнение афинян, что жестокая чума 430 и 429 гг. (случившаяся, главным образом, из-за чрезвычайной перенаселенности города), которая не распространилась на области их противников, была исполнением упомянутого пророчества Аполлона, таким образом неожиданно явившегося на помощь Спарте (Фук., II, 54). Ведь еще со времен "Илиады" греки представляли Аполлона богом, который мог и насылать болезни, и спасать от них. Существовало и другое пророчество из Дельф, которое вспомнили в Афинах во время войны. Фукидид сообщает, что так как многочисленные беженцы из сельской округи переселились в Афины и занимали даже пустыри и святилища, то был целиком заселен и Пеларгик у подошвы Акрополя, где запрещалось селиться под страхом проклятия. Этот запрет подтверждался заключительным стихом пифийского оракула: "Пеларгик лучше не использовать". Относительно того, каким образом этот оракул исполнился, Фукидид дает собственное толкование, противоположное, по его мнению, тому, как все понимали это пророчество. Фукидид считает, что несчастья обрушились на город вовсе не из-за противозаконного заселения этого места, напротив, война вынудила афинян к этому, то есть для него это заселение не причина, а симптом бедствия. Далее следует рассуждение, которое показывает, что скепсис Фукидида в отношении оракулов и прорицателей вовсе не так безнадежен: "О войне оракул, правда, не упоминает, но ему, видимо, было заранее известно, что когда-нибудь в недобрые дни афинянам придется поселиться в этом месте" (Фук., II, 17). Хотя традиция не сохранила нам указания на обстоятельства, при которых был произнесен данный оракул, это не является основанием для сомнений в его подлинности. Г. Парк высказывает предположение, что такое запрещение могло быть, например, частью ответа на запрос афинян относительно реконструкции священных сооружений на Акрополе[4].
В) Храмовые сокровища Дельф. Для характеристики отношений Спарты и Дельф во время Архидамовой войны (так обычно по имени спартанского царя Архидама называют первое десятилетие Пелопоннесской войны) важным является свидетельство Фукидида, которое содержится в составленной им речи коринфян (Фук.,I, 121). Послы Коринфа в этом выступлении перед членами Пелопоннесского союза предлагают на средства отдельных союзных городов и храмовые сокровища Дельф и Олимпии построить флот (в чем Афины имели преимущество) и переманить на свою сторону наемных гребцов с афинских кораблей. Предложение коринфян было, по-видимому, одной из попыток изменить неблагоприятное для Пелопоннесского союза положение с денежными ресурсами, в чем его члены сильно уступали Афинам и их союзникам. Возможность получения средств Пелопоннесским союзом из Дельф реально существовала, это подтверждает и экономическая практика крупнейших греческих святилищ[5], и двукратное упоминание этого плана Фукидидом - в указанной речи коринфян и в выступлении Перикла (Фук.,I, 143), где он также рассматривается как одна из вполне вероятных возможностей[6]. Однако Спарта, по всей вероятности, не воспользовалась финансовой помощью Дельф. В качестве оснований для отказа от заема в Дельфах современные исследователи называют целый ряд обстоятельств. Как правило, важнейшую причину справедливо ищут в религиозной сфере, объясняя возможность такого отказа либо подлинным благочестием лакедемонян, либо попросту их боязнью совершить религиозное преступление, к которому приравнивалось такое использование денежных средств. Г. Цайльхофер, ссылаясь на распространенность такой практики, напротив, полагает, что религиозное основание не играло никакой роли[7]. По его мнению, лакедемонян остановило прежде всего то обстоятельство, что возможные действия Дельф в этой связи выглядели бы не вполне легитимно. Немецкий исследователь утверждает, что для спартанцев важнее меркантильных интересов была моральная поддержка из Дельф.
Г) Основание Трахинской Гераклеи (роль оракула). В 426 г. лакедемоняне основали колонию Гераклею в Трахинии. Поводом для этого послужило обращение трахинян, одной из общин малийцев, а также Дориды за помощью в Лакедемон против соседних этейцев. Фукидид отмечает, что при основании нового поселения спартанцы руководствовались не только желанием помочь трахинянам и дорийцам, но и стратегическим положением нового города. Перед основанием Гераклеи лакедемоняне вопросили относительно своих действий Дельфийский оракул. Фукидид не передает текст прорицания, но называет его благоприятным ответом (Фук.,III, 92). Послав после получения оракула колонистов из числа собственных граждан и периеков, лакедемоняне также предоставили право присоединиться к ним по желанию и прочим эллинам, кроме ионян, ахейцев и некоторых других племен. Эта оговорка показывает, что поселение было закрыто для врагов Спарты и его основание было направлено против Афин и их союзников. То, что это предприятие было освящено авторитетом Аполлона, еще раз указывает на вполне определенную позицию Дельф, а также на весьма активную роль, которая им отводилась в событиях Пелопоннесской войны. Следующий эпизод, как кажется, демонстрирует то, что роль эта касалась не только обеспечения божественной санкции. Фукидид сообщает, что осенью того же года, когда была основана Гераклея Трахинская, лакедемоняне собрали войско в 3000 гоплитов из союзников, в том числе 500 из этого нового поселения, под командованием спартиата Еврилоха, чтобы наказать жителей Навпакта, призвавших на помощь афинян (Фук., III, 100). Местом сбора войска были Дельфы (Фук., III, 101), и это первый известный нам случай, когда священный участок в Пифо дает начало военному предприятию. Хотя у нас и нет прямых свидетельств о запрещении подобных действий на территории греческих святилищ, это обстоятельство кажется в высшей степени знаменательным, а по мнению Г. Цайльхофера, может расцениваться и как совершенно новое явление[8]. Г. Парк, анализируя причины того, что данная экспедиция началась именно в Дельфах, указывает на другой пассаж Фукидида (Фук., III, 109), из которого следует, что часть войска Еврилоха составляли наемники, хотя и из Пелопоннеса[9]. Оплата наемников при финансовой слабости Пелопоннесского союза составляла немалую проблему, и английский исследователь высказывает осторожное предположение, что именно в Дельфах могли быть найдены необходимые для этого средства, а значит, уже упомянутое предложение коринфян все же было претворено в жизнь. В качестве объяснения выбора местом сбора Дельф следует, несомненно, указать и на стратегическую значимость этого места[10]. Согласно сообщению Фукидида, к войску, наряду с пелопоннесцами и амбракиотами (Фук., III, 107), принадлежали и воины из Гераклеи Трахинской (Фук.,III, 100). Поэтому, возможно, перед спартанским командованием стояла задача отыскать такое место, чтобы, с одной стороны, оно было удобным для подхода отдельных контингентов, а с другой - являлось выгодным стратегическим пунктом для начала похода на Навпакт. Дельфы, как кажется, превосходным образом отвечали этим требованиям[11].
Информация о работе Религия и религиозные празднества греков в труде Фукидида