Ислам в истории Волжской Булгарии

    В чисто богословском аспекте это играет важнейшую, определяющую роль. Дело в том, что в IX–X вв. в Средней Азии, особенно при дворе Саманидов, наибольшее распространение получил ханафитский мазхаб (толк) ислама, в то время как в Багдаде утвердились мазхабы аш-Шафии и Ханбаля. По ряду замечаний Ибн Фадлана, описывавшего «ошибки» религиозной практики булгар (особенности чтения хутбы, двойная икама, неупоминание имени халифа и т. д.), можно заключить, что они следовали в ней как раз учению Абу Ханифы. Все это убедительно свидетельствует о приоритете среднеазиатского центра ислама в выборе веры у булгар.

    Точная  дата принятия ислама Алмышем неизвестна, но достаточно уверенно можно отнести это  событие к первому десятилетию X в. Так, Ибн Русте, который, по мнению большинства ученых, писал между 903 и 913 гг. (Крачковский 1957: 159; Новосельцев 1990: 11–12), сообщает, что «Царь Болгар, Алмуш по имени, исповедует ислам», а «большая часть их (то есть булгар. – И. И.) исповедует ислам и есть в селениях их мечети и начальные училища с муэдзинами и имамами» (Хвольсон 1869: 22, 23). Прямо о том, что булгары-мусульмане действовали против русов, совершивших в 912–913 гг. рейд в прикаспийские провинции Саманидов, писал ал-Масуди (Гаркави 1870: 131–133; о политических обстоятельствах и событиях этого похода см.: Минорский 1963: 47–48; Новосельцев 1990: 215; Коновалова 1999). Сведения о том, что правитель булгар –мусульманин, сообщает и Ибн Фадлан, хотя старается этот факт завуалировать в стремлении выпятить свою роль в исламизации булгар и их «малика». Тем не менее этот арабский автор, побывавший на Средней Волге, пишет, что в 921 г. в Багдад прибыло посольство к халифу с письмом от «ал-Хасана сына Балтавара, царя славян (сакалиба. – И. И.)» (Путешествие… 1939: 55), что означает, что правитель булгар (эльтебер и сын эльтебера) Алмыш подписывался мусульманским именем «ал-Хасан» и, очевидно, был мусульманином, как и его дочь (Там же: 78). В составе посольства находился один из приближенных Алмыша, также мусульманин Абдаллах Ибн Башту ал-Хазари.

    Были  общины мусульман и в самой  Булгарии. Кроме ставки Алмыша, в  которой  находился специальный  штат духовенства, включая муэдзина (Там же: 69), и где, судя по словам Ибн  Фадла-на, было довольно много мусульман  (он даже описывает их погребальный обряд, см.: Там же: 77–78), существовали и другие значительные мусульманские общины. Так, Ибн Фадлан описывает общину «домочадцев» (сородичей?) под именем  ал-баранджар «в количестве пяти тысяч душ женщин и мужчин, уже принявших ислам... Для них построили мечеть из дерева, в которой они молятся» (Там же: 74). Таким образом, можно уверенно говорить, что уже в 910–920-е гг. среди булгар были значительные общины мусульман, причем и булгарская знать во главе с Алмышем приняла но вую веру. Важнейшим событием, знаменовавшим утверждение ислама в Булгарии, стал обмен посольствами между Алмышем и багдадским халифом ал-Муктадиром. Политическая история этих контактов, а также перипетии путешествия посольства от Багдада до берегов Волги довольно хорошо изучены (Ковалевский 1951: 189–214; 1956; Новосельцев 1990: 197–199). В данном случае важно отметить, что, несмотря на некоторые замечания Ибн Фадлана, ислам был значительно распространен в Поволжье и в смысле распространения веры посольство успеха не имело. Однако достижением этого посольства стало «дипломатическое признание» Булгарии как исламской страны. С этого времени ни одно географическое сочинение уже не обходилось без упоминания булгар. Развивались и крепли связи со странами ислама. В конце  X – начале  XI в. Волжская Булгария стала страной «классического ислама» (по терминологии Г. Э. фон Грюнебаума).

    Уже с начала X в. арабо-персидская историко-географическая традиция (Ибн Русте, Истахри, Марвази, Гардизи, «Худуд ал-алам» и др.) фиксировала, что у булгар два основных города: Болгар и Су-вар; в обоих городах  – деревянные строения, соборная мечеть, живут там мусульмане по 10 тысяч человек в каждом городе; они сражаются с неверными (Заходер 1967: 36; Бартольд 1973: 545). Все русские и арабо-персидские источники указывают, что уже к концу  X в. Булгария  выступала  на международной арене как мусульманская страна, которая была связана множеством торговых, культурных и политических нитей со странами Средней и Передней Азии, Ближнего Востока.

    Но  насколько ислам был распространен среди основного населения страны? Помочь ответить на этот вопрос могут археологические материалы.

    К сожалению, о внутренней жизни и  степени распространения ислама среди населения Булгарии сведений в письменных источниках чрезвычайно мало. В некоторой степени этот недостаток могут восполнить  данные археологии. Например, для булгарских археологических памятников X–XIII вв. характерно практическиполное отсутствие костей свиньи. А среди остеологических материалов из Билярского городища за время раскопок 1967–1971 гг. (всего обнаружено 9606 костей) их вообще не выявлено, нет костей свиньи и на других памятниках (Петренко 1979: 124–138; 1984: 66–69). Редкие исключения только подтверждают общее правило. Так, при раскопках Билярского городища (1974–1977 гг.) обнаружены отдельные кости свиньи, которые концентрируются близ усадьбы русского ремесленника (Он же 1984: 66–69). Высокая статистически представительная выборка материалов и ее поразительная стерильность в отношении костей свиньи среди материалов как городских, так и сельских поселений, учитывая факт широкого распространения свиноводства в более ранний исторический период и в соседних с Булгарией регионах, позволяет сделать вывод о повсеместном и строгом следовании булгарами предписаний и запретов ислама.

    Еще более выразительно о распространении  и характере ислама позволяют  судить могильники волжских булгар, погребения которых совершены по мусульманскому погребальному обряду. Анализ их позволяет сделать вывод о начале распространения ислама в Булгарии в конце IX  – начале X в., о полной и окончательной победе мусульманской погребальной обрядности в среде  горожан в первой половине X в. (Халикова 1986: 137–152). В настоящее время открыто примерно 59 могильников по всей территории Булгарии (Предволжье, Предкамье, Западное и Центральное Закамье и бассейн р. Малый Черемшан), на которых вскрыто более 970 погребений, совершенных по мусульманскому обряду, и при этом не обнаружено ни одного не только могильника, но даже и языческого погребения. Характерно, что редкие «отклонения» от канонического обряда некоторые археологи склонны трактовать как «языческие пережитки» и свидетельство наличия языческого населения (критику подобных взглядов см.: Измайлов 2002: 60–69).

    Все эти факты весьма ярко и недвусмысленно свидетельствуют о повсеместном распространении ислама и глубине его проникновения в народную культуру. Важность этих материалов в том, чтоони позволяют оценить реальность выраженных в исторической традиции представлений. По сути дела, полное господство ислама и исчезновение разнообразных языческих культов, распространенных в предшествующий период, а также строгое следование мусульманским запретам (отсутствие костей свиньи и т. д.) свидетельствуют о растворении племенных традиций в общемусульманской однородной этнической среде (Он же 2001: 93–119).

    Сама  организация мусульманской общины в Булгарии мало из-вестна, но сам  факт ее существования, судя по данным восточных источников, не вызывает сомнений. Уже в начале  X в. в  булгарских городах  и поселениях фиксируются  муэдзины и имамы (Хвольсон 1869: 23). Есть некоторые сведения о  существовании в стране булгар института судей  – городских кади (Путешествие…1971: 31), входивших в высшую элиту общества и участвовавших в дипломатических контактах.  Косвенные сведения о структуре улама у булгар можно почерпнуть у ал-Гарнати, который, описывая население Саксина, отмечал, что живущие там булгары и сувары имеют своих эмиров и соборные мечети, где они совершают пятничную молитву, у них также есть «кадии, факихи, и хатибы: и все толка Абу Ханифы» (Там же: 27). Это сообщение также подтверждает мысль, что,  очевидно, ханафитский мазхаб был традиционным для булгар не только в начале  X в., как об этом писал Ибн Фадлан, но и гораздо позднее.

    Булгары, приняв ислам, оказались достаточно далеко от стран ислама и в некоторой  культурной изоляции, но смогли преодолеть ее. Ученый-энциклопедист ал-Бируни в своем труде отмечал, что  булгары оторваны «от коренных стран  ислама», тем не менее «не лишены сведений о халифате, халифах, а напротив, читают хутбу с их именами» (Бируни 1957: 55). Однако само ощущение «оторван-ности» булгар, нахождение их во враждебном окружении  не моглине отразиться на их общественном сознании. Уже отмечался факт, повторяемый  целым рядом арабо-персидских авторов, которые говорили о походах булгар на соседей как о «джихаде/священной  войне»: «со всяким войском неверных; сколько бы его ни было, онисражаются и побеждают» (Бартольд 1973: 545; Заходер 1967: 31).

    О регулярных походах царя булгар на северных язычников и обложении их данью (хараджем) сообщает ал-Гарнати (Путешествие…1971: 30–31). Не обошли эту тему и западноевропейские источники (Юлиан, Плано Карпини, Рубрук и т. д.). Наиболее яркая характеристика булгар содержится в труде Гильома де Рубрука: «Эти булгары – самые злейшие сарацины, крепче держащиеся закона Магометова, чем кто-нибудь другой» (Путешествия… 1957: 119).

    Мотив «священной войны» и «бремени истории», тяготеющий над их народом, был не только важной политической доктриной  булгарской политической идеологии, но и заметно влиял на массовое сознание. Он формировал мнение булгар о себе как об общности, связанной не просто общей судьбой, но борьбой предков за идеалы ислама. Подчеркнутый антагонизм по отношению к соседям, отмеченный восточными и западноевропейскими авторами, служивший, видимо, в большей степени не как постоянно действующая реалия, а как политическая амбиция и перспективная цель, в народном сознании акцентировался в форме подчеркнутого единства мусульман перед лицом угрозы нашествия язычников, реальность которой доказывала историческая традиция.

    К сожалению, о характере булгарской богословской школы можно только догадываться, поскольку достаточных  источников в нашем распоряжении нет. Однако не возникает сомнений в  том, что на всей территории Булгарии господствовал не только единый мазхаб (ханафитский в своей основе), но и единая улама, которая трактовала некоторые вопросы права и ритуальной практики в соответствии с выработанными традициями, причем, несомненно, опиралась в этом на светскую власть. Соответственно именно эта традиция преподавалась в медресе и воспроизводилась, сохраняя преемственность и стабильность норм мусульманского права на протяжении более чем двух веков, о чем свидетельствуют булгарские погребальные памятники  X – первой трети  XIII в. Ортодоксальность погребального обряда булгар, возможно, связана с их представлениями о своей «избранности» вследствие «пограничности» своего положения на краю обитаемой ойкумены и на северной границе исламского мира. Вполне возможно, что этим объяснялась их непримиримость в отношении язычников и язычества.  Как бы то ни было, но каноничность и единообразие погребального обряда на всей территории государства свидетельствуют о силе религиозных норм, которые явно не просто поддерживались авторитетом государства, а определенно насаждались в обществе.

    В булгарском исламе тем не менее была заложена определенная противоречивость. С одной стороны, ощущение своего пограничного положения в мусульманской ойкумене и строгое следование определенным ритуалам, что ярко выражалось в особенностях булгарской джаназы и политической практике. С другой  – условия жизни и географическое положение диктовали некоторые отступления от канонов ритуальной практики. Например, одной из серьезных  проблем для булгар  была суровая зима, которая иногда не позволяла совершить обряд погребения в соответствии с предписаниями шариата в день смерти. Вот что пишет об этом андалусский купец и дипломат, живший в Саксине и Болгаре: «Усиливается там мороз до того, что когда умрет <…> кто-то, то они не могут его похоронить шесть месяцев, потому что земля становится, как железо, и невозможно в ней копать могилу. И умер у меня там сын, и было это в конце зимы, и я не мог его похоронить, и он оставался у меня в доме три месяца пока не  смог похоронить его, и оставался мертвец, как камень, затвердевшим от силы холода» (Путешествие…1971: 58). Даже если ал-Гарнати несколько преувеличивает, то и тогда становятся ясны сложности, возникающие перед булгарами в исполнении мусульманских ритуалов. Еще более сложная коллизия была связана с тем, что  на этой параллели летом  были короткие ночи, а зимой  – дневной свет. Вследствие этого было затруднительно совершать положенные шариатом пять дневных намазов.

    Главным образом проблема состояла в невозможности чтения пятого ночного намаза, который совершался после заката солнца, поскольку летом он, по сути дела, сливался с утренним намазом. В мусульманском мире солнце считалось зашедшим тогда, когда ста-новилось совершенно темно и нельзя было отличить белой  нитки от черной. Из-за того, что летом в Среднем Поволжье вечерняя заря не исчезает, стало быть, время ночного намаза не наступает. Этот факт был отмечен арабо-персидской географической традицией и отмечался практически всеми авторами, кто писал о булгарах. Эти сведения, в той или иной степени восходящие к Ибн Фадлану, составляли особую традицию: «У булгар летом ночь так коротка, что не успевает вскипеть котелок (или не успевает человек пройти более одного фарсаха); зимой же день становится таким же коротким, как ночь летом» (Заходер 1967: 40–44). Своеобразное резюме этих сведений содержится у ал-Идриси (середина XII в.): «День у руссов и булгар настолько короток, что достигает лишь трех часов с поло-виной. Сказал ал-Хаукали:  “Я был очевидцем этого у них зимой.

    Продолжительность дня была такова, что ее было достаточно только для четырех молитв, каждая из которых следовала одна за другой, с рикатами, а между азанами и икамой не было промежутка”»

    (Коновалова 2006: 120). По этому поводу в богословской  литературе и религиозных кругах, очевидно, шли довольно бурные  споры. 

    Поездка булгар в Среднюю Азию по религиозным  вопросам во многом имела целью разрешение именно этих вопросов ритуальной практики, что породило, видимо, целую плеяду булгарских факихов и богословов, широко известных во всем мусульманском  мире (подробнее см.:  Давлетшин 1990: 138–145, 172–176). С течением времени  в Поволжье были выработаны свои особенности ритуальной практики, учитывающие местную специфику, канон, позволявший во время некоторых месяцев читать намаз только четырежды в день. Со временем именно эти особенности поволжского ислама привели татарских богословов к необходимости реформирования догматики ислама и появлению такого своеобразного течения богословской и общественной мысли, как джадидизм (современный взгляд на эти проблемы см.: Мухаметшин 2003: 17–49).

    Таким образом, Булгария уже с  X в. являлась самой северной страной исламской  ойкумены, а «языком» булгарской культуры был ислам. Есть сведения о развитии монументальной архитекту-ры, декоративно-прикладного  искусства, музыки и литературы. Внутри страны во всех крупных общинах были школы и медресе.