Февральская революция 1917 года в России

     Генерал Алексеев и ряд генералов Ставки были активно вовлечены в политические интриги в начале 1916 года, когда началась их обработка со стороны либерально-общественных кругов. Но связи думской оппозиции и генералитета существовали с давнего времени.

     «Связь  Думы с офицерством, — пишет генерал  Деникин, — существовала давно. Работа комиссии государственной обороны в период воссоздания флота и реорганизации армии после японской войны протекала при деятельном негласном участии офицерской молодежи. А.И. Гучков образовал кружок, в состав которого вошли Савич, Крупенский, граф Бобринский и представители офицерства, во главе с генералом Гурко. По-видимому, к кружку примыкал и генерал Поливанов, сыгравший впоследствии такую крупную роль в развале армии» [7].

     Один  из самых главных и активных врагов Императора Николая II, А.И. Гучков, хорошо понимал всю необходимость установления контроля над армейской верхушкой для успеха государственного переворота.

     Гучков  открыто заявил об этом еще до войны, во время своего пребывания во Франции: «В 1905 году, — заявил он, — революция  не удалась потому, что войско было за Государя... В случае наступления новой революции необходимо, чтобы войско было на нашей стороне; поэтому я исключительно занимаюсь военными вопросами и военными делами, желая, чтобы, в случае нужды, войско поддерживало более нас, чем Царский Дом». [7]

     Слова Гучкова не были пустым звуком. Являясь председателем военно-промышленного комитета, он вошел в тесную связь со многими генералами и находился в хороших отношениях с великим князем Николаем Николаевичем. Впоследствии Гучков стал лидером военной ложе, состоящей из представителей военного министерства генерального штаба и лидеров Государственной Думы, входящих в состав заговорщиков: генерал Луконский, Полеванов, Мышлоедский.

     Гучков  в эмиграции отрицал однозначную  поддержку генералитетом его  заговора. Он писал, что остается в неуверенности относительно того, «удалось ли бы нам получить участников заговора в лице представителей высшего командного состава, скорее была уверенность, что они бы нас арестовали, если бы мы их посвятили в наш план». Однако, верить Гучкову на слово нельзя. Он мог, по разным соображениям, не желать освещения темы участия военных в перевороте. Многие факты его отношений с военными, в частности, с Алексеевым, свидетельствуют, скорее, об обратном.

     Главной целью Гучкова было убедить Алексеева  в необходимости «Ответственного министерства» и в том, что без него страну ожидает полный крах, и тем самым втянуть его в свой заговор против Николая II. В своих письмах Гучков всячески поносит главу Императорского правительства Б.В. Штюрмера и обвиняет его в измене. Цель ясна: убедить Алексеева в необходимости заменить «изменника» и «ставленника Распутина» на «прогрессивного патриота». Подобных писем было несколько, так как Штюрмер докладывал Императору: «Гучков рассылает, а также представил генералу Алексееву письма с противоречащим истине изложением моего отношения к вопросу о премировании заводов, работающих на оборону. Письмо же на мое имя генерала Алексеева, признающего, что тайное толкование есть результат досадного недоразумения, остается неопубликованным. При таких условиях, обвинение мое должно быть признано опровергнутым и восстановить истину может только один генерал Алексеев, который, однако, этого не делает».

     Между тем, возможно, Алексеев страшился создавшегося положения и, по свойству своей натуры, мог колебаться, сомневаться и даже пытаться отказаться от своего участия в заговоре. Его отъезд в Крым похож на бегство. Перед отъездом Алексеев передал исполнение своих обязанностей генералу , В.И. Гурко.

4. Февральские восстания. Государственный переворот.

     На февраль как на крайний срок переворота указывала дата готовящейся русским Генштабом Босфорской десантной операции. Планировалась она в штабах русской армии на март — апрель 1917 года. Революция после этого мартовского наступления становилась невозможной, февраль был ее последний, крайний срок.

     Все было готово для свержения царя и  гибели Российской Империи.

     Начало  перевороту положили рабочие демонстрации.

     18 февраля вспыхнула забастовка  на казенном Путиловском заводе.

     Татьяна Боткина, дочь царского медика, расстрелянного со своими венценосными пациентами в Екатеринбурге, в своих «Воспоминаниях о царской семье» упоминает и об этих странных стачках: «Рабочие бастовали, ходили толпами по улицам, ломали трамваи и фонарные столбы, убивали городовых. Причины этих беспорядков никому не были ясны; пойманных забастовщиков усердно допрашивали, почему они начали всю эту переделку.

     — А мы сами не знаем, — были ответы, — нам надавали трешниц и говорят: бей трамваи и городовых, ну мы и били» [8].

     22 февраля на заводе его администрация объявила локаут, то есть были уволены 30 тысяч рабочих.

     И вдруг совершенно неожиданно император  Николай II уезжает, как говорили до революции, на ставку. Пролог трагедии был сыгран. 22 февраля в 2 часа дня государь уехал из Петербурга в ставку.

     Этому отъезду предшествовала телеграмма или телефонограмма Михаила Васильевича Алексеева, начальника штаба. Алексеев совершенно внезапно вернулся из Крыма, где он лечился от болезни почек, вдруг он возвращается в ставку тоже непонятно почему, потому что никакого наступления опять не планировалось.

     23 февраля революционные агитаторы и путиловские рабочие стали ходить по другим заводам и призывать присоединиться к их забастовкам. Формально эти выступления подстегивались слухами о введении хлебных норм и якобы возможных перебоях с поставками муки в Петроград. Это притом, что ржаная мука имелась в Петрограде в обычном количестве.

     28 февраля бастовали уже 240 тысяч  рабочих. Войска Петроградского гарнизона созерцали анархию и полный разгром города, магазинов, трамваев и улиц, совершенно не понимая, почему им не отдают приказ вмешаться. Полиция боролась в одиночку, но следует заметить, что полиции на 2-х миллионное население Петрограда в «тюрьме народов», в царской России было всего 3 500 человек [5].

     Как следствие, 25 февраля в полиции  появились убитые и тяжело раненные, однако министр внутренних дел сообщал  в ставку следующее: «Прекращению беспорядков принимаются энергичные меры военным начальством». (Протопопов А.Д.) [5]

     26 февраля беспорядки перебросились в казармы запасных частей. Улицы Петрограда буквально обагрились кровью, убивали полицейских и жандармов, однако Хабалов опять доносит государю о том, что сегодня все спокойно. 27 февраля начался настоящий военный бунт. Унтер-офицер Кирпичников выстрелом в спину убил своего начальника, взбунтовал часть волынского полка, вывел солдат на улицу и направился в Преображенский полк. Там бунтовщики убили полковника, после чего к ним присоединилась четвертая рота преображенцев, а затем и рота литовского полка. Военные мятежники прямо на улицах убивали офицеров и полицейских, разгромили арсенал, сожгли городской суд, взяли приступом тюрьму Кресты и выпустили оттуда всех уголовников.

     27 февраля ЦИК партии большевиков  провозглашает учреждение совета  рабочих и солдатских депутатов, председательское место в котором получил грузинский сепаратист Чхеидзе. Товарищами председателя стали член Думы, социал-революционер, масон, член ложи Великого востока Керенский и делегат ЦИКа большевиков Овший Моисеевич Нахамкис; последний, по словам военного историка Керсновского представлял не столько восставший пролетариат, сколько германский генеральный штаб.

     К этому моменту государь распускает Государственную думу. Прогрессивный  блок Государственной думы не подчиняется  и создает Временный комитет Государственной думы, в который входит также Чхеидзе, Милюков, Родзянко и Гучков. Сам Родзянко и Временный комитет Государственной думы не обладали никакими фактическими полномочиями. Но очень быстро Временный комитет Государственной думы был сведен на нет реальными силами, потому что этот временный комитет был лишь ширмой для тех, кто пришел к власти, а это в первую очередь Петроградский совет и его представители во Временном комитете, который стал потом Временным правительством, их представителем был Керенский. Керенский был представителем Петроградского совета.

     Царская семья находилась в это время  в Царском селе, что в 20-ти километрах от Петрограда. Вот, что вспоминает об этом времени фрейлина ее величества Танеева: «Понемногу все нас покидали, одни из боязни за себя, других арестовывали. Уехал граф Апраксин, генерал Ресин, ушли флигель-адъютанты, слуги, офицеры и наконец, полки. После каждого прощания государыня возвращалась, обливаясь слезами. Ушли от меня сестра милосердия, санитар Жук, доктор лазарета, спасались все, кто мог. Императрица не теряла голову, всех успокаивала, за всеми ходила, всех ободряла, будучи уверена, что Господь все делает к лучшему. Никто не слышал от нее слова ропота. На следующий день 1 марта полки с музыкой и знаменами ушли в думу. Гвардейский экипаж под командой великого князя Кирилла Владимировича также покинул нас. По дворцу бродили кучки революционных солдат, которые все рассматривали. Особенно их интересовал Алексей Николаевич, они ворвались к нему в игральную, прося чтоб им его показали» [5].

     Государь, находившийся в ставке, решил ехать  в Царское село, где была императрица  с детьми. Он распорядился отправить  с фронта войска на подавление заговора и революции. Связанный с Родзянко и Милюковым начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Алексеев на первых порах четко выполнял распоряжения царя. Генерал-лейтенант Иванов был назначен командующим Петроградским военным округом. Ему были даны 13 батальонов, 16 эскадронов, 4 батареи на подавление революции. Войсковые части с западного фронта должны были быть сосредоточены в Царском селе, а части северного фронта на станции Александровской. В ставке были получены телеграммы с отчетами об отправке войск.

     Войска  шли в Петроград, революционеры  и Временный комитет дрожали от страха. К Петербургу приближался эшелон Георгиевских кавалеров под командованием генерала Иванова. Революционеры были в панике. Вот, что пишет герой февраля Бубликов, организовавший по поручению Родзянко и компании железнодорожный саботаж: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено». (Бубликов А.А. директор железных дорог в конце февраля начале марта 1917 года) [5].

     Генерал  Бубликов предпринял меры, чтобы транспортная сеть была приведена к полному коллапсу с целью не допустить прибытия войск в Петроград.

     28 февраля Родзянко ведет переговоры  с Алексеевым и говорит, что  Петрограде против царя личное  возбуждение населения. Родзянко  требует отречения в пользу  наследника, Алексеев соглашается,  он посылает телеграмму за номером 1833 генералу Иванову, идущему на Петроград с войсками. Копия этой телеграммы рассылается всем командующим фронтами. Телеграмма практически останавливает продвижение войск на Петроград: «28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие… войска приводятся в порядок. Временное правительство под председательством Родзянко пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка… Ждут с нетерпением приезда его величества». (Генерал Алексеев 28 февраля 1917 года) [5].

     Все это была чистейшая ложь. Власть в Петрограде не принадлежала Временному правительству, обстановка в городе не была спокойной, как о том писал  Алексеев, это был обман. Целью  обмана было добиться от царя распоряжения об отзыве 40-тысячного военного корпуса, идущего на подавление революции. Ложью в телеграмме было и то, что в Петербурге ждут царя в Государственной думе. Император направился в Псков, в штаб северного фронта, которым командовал масон, член военной ложи Гучкова генерал Рузский – это была западня.

     Генерал Рузский, имевший перед встречей с государем разговор с Родзянко, стал доказывать императору, что войска надо остановить, дескать, Родзянко рассказал  ему, что будто бы Георгиевские батальоны, прибывшие в Петроград, только подлили масло в огонь. А так в столице якобы уже все успокоилось. Он показал телеграмму Алексеева под номером 1833, в которой Алексеев говорил о спокойствие в Петрограде, что было абсолютной ложью, поскольку подчиненные совдепу революционные войска вовсю убивали офицеров, уже уничтожили всю полицию и разграбили почти все рынки и магазины. Но государь, опираясь на телеграмму начальника своего штаба, принимает решение об отзыве войск.