Когда-то, будучи еще
очень молодым, решившись на
смелый шаг выступить с критическим
обзором книги А.А. Шахматова
«Очерк древнейшего периода истории
русского языка» , на заседании Московской
Диалектологической комиссии, Н.С.Трубецкой,
как он позже напишет, «произвел эффект
разорвавшейся бомбы» (цит. по: Топоров
1994:48). Он находился в постоянном поиске.
Видя методологические просчеты своего
старшего коллеги и к тому времени виднейшего
представителя фортунатовской школы и
понимая необходимость преодоления разделяемого
многими учеными метода реконструкции,
он задумал посвятить этому вопросу книгу
«Праистория славянских языков». «В ней,
– пишет Н.С.Трубецкой в автобиографических
заметках, – я предполагал продемонстрировать
процесс развития отдельных славянских
языков из праславянского и праславянского
из индоевропейского с помощью усовершенствования
метода реконструкции». (Ibid.: 49).
Таким образом, уже
в 1910-е годы молодого ученого
занимает проблема поиска нового
уровня лингвистических исследований.
Славянские языки и культурные
традиции славянства позже нашли
оригинальное воплощение в цикле
этнолингвистических работ ученого.
(Заметим, в силу ряда обстоятельств,
Н.С.Трубецкой не успел реализовать
задуманное). К слову сказать,
фигура академика Шахматова не
раз возникает в письмах Н.С.Трубецкого
1920-х годов. Анализируя его
взгляды и осознавая неточность
некоторых положений его теории,
ученый, полемизируя с ним, Н.Н.Дурново
пишет (20.X.1925): «В защиту Шахматова
Вы приводите, что он в своих
лингвистических построениях опирался
на историю. По-моему, именно
это и плохо. Историки, в сущности,
знают очень мало о древнейшем
периоде русского племени и
сами обращаются за сведениями
к нам, лингвистам» (Trubetzkoy’s Letters
1975:435).
Нам все-таки думается,
что некоторые высказывания Н.С.Трубецкого
довольно спорны, если не категоричны,
напр., о том, что «... построения
вроде Шахматовских являются лишь лингвистическим
толкованием предвзятой истории...» (ibid.:
436). К ним, по всей видимости, следует отнестись
с известной долей относительности. Впрочем,
одно из замечаний Н.С. Трубецкого, на сей
раз высказанное им в письме к Р.О.Якобсону
от 18.VII.1923, более определенно, во всяком
случае, являет собой полное единение
и четкость поставленной задачи: и он,
и Р.О.Якобсон считали фонетические признаки
наиболее показательными при восстановлении
древней языковой структуры и выяснении
вопроса о степени родства языков разных
семей. Конкретная проблема ставится им
вполне аргументированно: «Для истории
качественных изменений неударяемых гласных
нужно проделать огромную работу перегруппировки
того материала, с которым мы до сих пор
оперировали. Как раз в этом вопросе особенно
ярко сказывается неправильность методологической
системы школы Шахматова, устанавливающей
границы говоров, а не явлений, и исходящей
из сложившихся говоров, которые затем
«смешиваются» (Ibid.:54) .
Между прочим, в
упомянутой статье (Jakobson 1962; то же: 1971)
Якобсон упоминает и Д.К.Зеленина, который
своими работами способствовал прояснению
многих важных вопросов «языкового общежития».
Научная позиция Д.К.Зеленина, высоко ценимого
Р.О.Якобсоном, на наш взгляд, свидетельствует
и об определенной тенденции в области
языковых разысканий в первой трети 20-го
века. Евразийская проблематика объединила
отечественных ученых разной специализации,
в силу обстоятельств оказавшихся по разные
стороны границы. Здесь выступают черты
«общеславянского» научного мышления,
то, что П.Н.Савицкий выразил в понятии
«лингвистика [но не лингвисты] евразирует.»
Итак, Р.О.Якобсон, обобщая эту грань работ
Д.К.Зеленина, обоснованно пишет: «...он
устанавливает общеевразийские черты
отношения говорящих к слову. Там, где
есть общность оценки слова, единство
культуры языка, естественно предположить
и наличие совпадений в языковой структуре
непосредственно» (Jakobson 1962:150).
Поразительно, казалось
бы, имея общие принципы исследования,
единую концепцию культурного
развития и в основном совпадающие
взгляды на проблему эволюции
в широком ее толковании, к
тому же, направляя свои разыскания
в практическое русло, частные
методы изучения языка и этнокультурных
процессов у евразийцев и пути
их реализации были все же
разными. Менее известный в
современной лингвистике, но неоднократно
упоминаемый нами П.Н.Савицкий, чьи
некоторые научные принципы,вероятно,легли
в основу концепции этногенеза и пассионарности
Гумилева, изучая пограничные сферы, впервые
обнаружил связь геоклиматических зон
с характером диалектных изоглосс (см.:
Савицкий 1927; Jakobson 1962:147).
Следовало бы рассказать
и о других достижениях этого
направления, составившего целую
эпоху в научном мире, и, увы,
прошедшего практически незамеченным
советской лингвистической школой. Предстоит
еще исследовать истоки евразийства и
определить роль В.И.Ламанского, Н.И.Надеждина
и многих других славяноведов, чьи мысли
были развиты поколением 1920–1940-х годов.
Мы постарались
представить обширный спектр
проблем оригинального и малоизученного
направления гуманистической мысли
XX века – евразийства, преимущественно
касаясь его культурологической и этнолингвистической
сторон. Без сомнения, самым ярким и самостоятельным
евразийским мыслителем был Н.С.Трубецкой,
выделившийся разносторонностью познаний
и тщательностью методологических разработок.
«Само евразийство, – пишет Н.И.Толстой,
– во всей полноте возникает тогда, когда
серьезный интерес к типологии культур
привел Н[иколая] С[ергеевича] к представлению
о культурах – микротипах и макротипах,
которые связываются с понятием личности»
(Толстой 1994:9).
Книгу наконец-то изданного
на Родине Петра Николаевича
Савицкого «Континент Евразия»
и новый «Этнологический словарь»,
закрепивший в своем словнике
понятие «евразийство» как особую научную
доктрину. Значит, идея евразийства обретает
в России второе дыхание?