Государственная деятельность Косыгина

СССР, "организовал  длительную поездку Косыгина по Сибири и  Алтайскому  краю

якобы в связи  с необходимостью усиления деятельности  кооперации,  улучшения

дел с заготовкой сельскохозяйственной  продукции".  Косыгин  не  исключал  и

того, что эту  командировку Микоян согласовал со Сталиным, согласие  которого

означало, что  Косыгин не будет репрессирован.

      К неприятностям Косыгина, связанным  с "ленинградским делом", добавился

поступивший Сталину  в июне 1949 года донос о том, что  будто  в  1948  году,

когда Косыгин  был министром финансов, в Гохране  происходили крупные  хищения

золота и драгоценных  камней. Сталин  поручил  министру  Госконтроля  Мехлису

провести ревизию  в Гохране. Ревизии Мехлиса, как  правило, заканчивались  для

многих чиновников в лучшем случае  выговорами  по  партийной  линии.  Мехлис

проводил ревизию  Гохрана  в  течение  четырех  месяцев.  Никаких  нарушений

ревизия не обнаружила, кроме недостачи 140  грамм  (!)  золота.  Мехлис  дал

команду разобраться  в причинах этой недостачи.  В  Гохране  начали  работать

специалисты-эксперты по золоту. К счастью для Косыгина, они установили,  что

недостача злосчастных 140 грамм золота вызвана различной  степенью  влажности

воздуха в помещениях, где определялся первоначальный вес слитков  (во  время

войны Гохран находился  в  Свердловске),  и  влажностью  воздуха  в  основных

помещениях  Гохрана  в  Москве.  Кроме  того,  эксперты  утверждали,  что  в

процессе  множественных  перевозок  и  перекладок  слитков  потери  металлла

неизбежны. Мехлис удовлетворился этими объяснениями и не  только  дал  знать

Сталину о том,  что  у  Косыгина  все  в  порядке,  но  и  ходатайствовал  о

награждении работников Гохрана за "отличное" ведение  дела.

      Вскоре начальник Гохрана получил  орден  Ленина.  Несмотря  на  то  что

ревизия Мехлиса  окончилась для Косыгина благополучно, почти до самой  смерти

Сталина Косыгин  жил в ожидании ареста. Его зять Жермен  Гвишиани  вспоминал,

что Косыгин, узнав  о том,  что  среди  предъявленных  Николаю  Вознесенскому

обвинений было обвинение в незаконном хранении оружия,  утопил  в  реке  два

сохранившихся с войны пистолета.  Гвишиани  удалось  обнаружить  на  даче  у

Косыгина подслушивающие устройства, и, когда он сообщил  о  них  тестю,  тот

строго сказал: "Ничего не трогай и никому не говори". Каждое утро, уходя  на

работу,  Косыгин  говорил  родным:  "Прощайте"   и   напоминал   о   заранее

обговоренных  действиях семьи в случае его  ареста. Только в конце 1952  года,

после  ХIХ  cъезда  КПСС,  Косыгину  стало  ясно,  что  "этап  подозрений  и

недоверия  заканчивается".  Произошло  это  после  того,  как  на   каком-то

совещании к  нему подошел сам Сталин, тронул его за плечо и сказал:  "Ну  как

ты, Косыга? Ничего, ничего, еще поработаешь". 

Отношение к правлению Сталина 

      Несмотря на то что Сталин  уничтожил  ближайших  соратников  и  друзей

Косыгина по работе в Ленинграде, из-за чего  около  трех  лет  ему  пришлось

прожить в постоянном ожидании ареста, он  тем  не  менее  навсегда  сохранил

самые теплые чувства  по  отношению  к  "вождю  народов".  По  свидетельству

Гвишиани, "Косыгин  высоко ценил сильную волю и  организаторские  способности

Сталина. Алексей  Николаевич оставался с ним в  Москве во время  войны,  когда

все правительство  эвакуировалось  в  Куйбышев,  и  позже  категорически  не

соглашался с  насмешливым замечанием  Хрущева,  утверждавшего,  что  в  войну

Сталин командовал "по глобусу", стоявшему в его  кабинете".  Однако  привычка

скрывать свои мысли и чувства,  приобретенная  за  годы  сталинской  службы,

осталась у  Косыгина навсегда". Уместно  вспомнить,  что  выдумка  Хрущева  о

том, что Сталин вел войну "по глобусу", прозвучала не на  какой-то  пирушке,

а в знаменитом закрытом докладе о  культе  личности  Сталина  на  ХХ  съезде

КПСС. Означает ли  это,  что  Косыгин  отвергал  в  принципе  десталинизацию

общества,  затеянную  Хрущевым.  Отчасти,  это  было  действительно  так.  В

вопросах идеологии  Косыгин проявлял сталинскую  твердость.  В  декабре  1969

года, когда Политбюро  обсуждало публиковать или нет  в "Правде" статью к  90-

летию со дня  рождения Сталина, Косыгин высказался решительно  за  публикацию

статьи. Статья  была  опубликована,  несмотря  на  то  что  некоторые  члены

Политбюро, в  частности  Подгорный,  Пельше,  Кириленко,  активно  возражали

против этой публикации, ставящей, по их  мнению,  под  сомнение  решения  ХХ

съезда  и   выставляющей   таким   образом   руководителей   КПСС   в   роли

непоследовательных, двусмысленных политиков, что  особенно  вредно  скажется

на отношениях с "братскими" компартиями. Брежнев, как это не раз бывало  при

возникновении острых разногласий в Политбюро, испытывал колебания, но  после

того, как Косыгин  и остальные члены и кандидаты  в члены Политбюро -  Суслов,

Устинов, Шелест, Андропов,  Мазуров,  Гришин  -  высказались  за  публикацию

статьи, взял сторону  большинства.

      Косыгин  занимал  крайне  жесткую  позицию  и  в   отношении   писателя

Александра Солженицына,  одного  из  главных  символов  десталинизации,  чья

повесть "Один день Ивана Денисовича" при Хрущеве  была не  только  напечатана

в "Новом мире", но и ставилась в пример другим писателям  секретарем  ЦК  по

идеологии начала 60-х Ильичевым. 7 января 1974 года на заседании  Политбюро,

разбиравшем  вопрос  о  Солженицыне,  Косыгин  предложил  следующее:  "Нужно

провести суд  над Солженицыным и рассказать о  нем, а отбывать  наказание  его

можно  сослать  в  Верхоянск,   туда   никто   не   поедет   из   зарубежных

корреспондентов". В конце концов Андропову все  же удалось добиться  согласия

от Политбюро  принять его предложение ограничиться  высылкой  Солженицына  из

СССР, но это  стоило  ему  больших  усилий,  поскольку  за  арест  и  ссылку

писателя помимо Косыгина высказывались Брежнев, Подгорный, Шелепин.

      Не  жаловал  Косыгин  и  "отца"  Пражской  весны,  лидера  коммунистов

Чехословакии  Дубчека, которого он считал  "подлецом  #  1"  в  чехословацком

руководстве. Однако он не только, как и Брежнев, до конца  противился  вводу

войск  в  Чехословакию,  но  и  сумел   дать   близкий   к   истине   анализ

"оппортунизма" Дубчека и его сторонников.  Показательна в этом  плане   стычка

Косыгина с  Андроповым, который выступал сторонником  жестких мер в  отношении

"прогнившего"  чехословацкого руководства. 19 июля  1968  года  на  заседании

Политбюро Председатель КГБ  резко  выступил  против  инициативы  Брежнева  и

Косыгина  о  проведении  двухсторонних  переговоров   руководства   СССР   и

Чехословакии  с тем, чтобы попытаться воздействовать  на  чехословаков  всеми

возможными  мерами  "политического  воздействия".  "Я  считаю,   -   говорил

Андропов, - что  в практическом плане эта встреча  мало что даст, и в связи  с

этим вы зря, Алексей Николаевич, наступаете на меня. Они сейчас  борются  за

свою шкуру  и борются с остервенением.  Правые  во  главе  с  Дубчеком  стоят

твердо на своей  платформе. И готовимся не  только  мы,  а  готовятся  и  они

очень тщательно. Они сейчас готовят  рабочий  класс,  рабочую  милицию.  Все

идет против нас". На этот выпад Косыгин  ответил  так:  "Я  хотел  бы  также

ответить т. Андропову, я на вас не наступаю,  наоборот,  наступаете  вы.  На

мой взгляд, они  борются не за свою собственную шкуру, они борются за социал-

демократическую программу. Вот их суть борьбы. Они  борются с  остервенением,

но за  ясные  для  них  цели,  за  то,  чтобы  превратить  на  первых  порах

Чехословакию  в Югославию, а затем во что-то похожее на Австрию".

      В конце 80-х - начале 90-х годов  эти предположения стали  реальностью.

Помимо скрытого  неприятия  Косыгиным  идеологического  развенчания  Сталина

Хрущевым у  него  были  веские  основания  быть  недовольным  экономическими

преобразованиями  Никиты  Сергеевича.  Косыгин  не  понимал  и  не  принимал

бесчисленные   реорганизации   органов   управления   народным   хозяйством,

происходившие в период "оттепели". Особенное  недовольство  у  него  вызывало

упразднение  Хрущевым  отраслевых  министерств,  вместо   которых   возникли

пресловутые совнархозы. Правда, Косыгин не  высказывал  своего  недовольства

упразднением  так  открыто  и  явно,  как,  например,  председатель  Госплана

Николай Байбаков, который на вопрос  Хрущева  о  том,  как  он  относится  к

совнархозам, откровенно заявил: "Нельзя ликвидировать Министерства топливно-

энергетической,   оборонной   промышленности,   транспорта,    сырьевые    и

машиностроительные... Если мы ликвидируем министерства, то  потеряем  бразды

правления экономикой". Подобные откровения Байбакова  закончились  для  него

тем,  что  его  сняли  с  российского  Госплана   и   отправили   руководить

совнархозом в  Краснодарский край. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Отношение к политике Хрущёва 

      Косыгин  в  отличие  от  Байбакова  избегал  спорить   с  Хрущевым   по

принципиальным  вопросам  реформирования  системы   управления   экономикой.

Правда,  в  1962  году  он  выступил  против  его  идеи  создания   Комитета

партийного и  государственного контроля ЦК КПСС и  Совета Министров  СССР,  но

на решение  Хрущева о создании этого комитета протесты Косыгина не  повлияли.

Чаще всего  не влияли на  него  и  протесты  Косыгина  по  многим  конкретным

хозяйственным вопросам. Один из сотрудников  Секретариата  Совмина  Анатолий

Рябков вспоминал  о конфликте Косыгина с Хрущевым  по  вопросу  строительства