Теория прав собственности

     Анализ  Р. Коуза предполагает возможность  межперсональных сравнений ценности. Именно это подразумевается, когда  речь идет о « избежании более серьезного ущерба». Однако, будучи порядковой величиной, которая относится к конкретному человеку, ценность не может быть предметом никаких математических операций, включая сложение. Если же Р. Коуз не отождествляет денежную цену с ценностью, то в этом случае предложенный им критерий теряет всю интуитивную привлекательность – почему, спрашивается, необходимо стремиться к такому положению дел, когда количество всех товаров, помноженное на их цену становится максимальным? Для величины «социального продукта» не безразлично, как именно устроена система распределения прав собственности. Ресурсы, которые вовлечены в хозяйственную деятельность, не являются данными - их величина зависит от того, получают ли те, кто вовлекают их в оборот, абсолютные права собственности или такие права, которые в соответствии с доктриной «взаимного вреда» могут быть оспорены любой заинтересованной стороной. Поэтому, вопреки ее намерениям, коузианская концепция не приводит к максимизации «социального продукта», даже если ставить целью решение именно этой задачи. 

3. Правовой анализ.

     Нормативные утверждения Р. Коуза делают допустимым правовой анализ.  Это те положения концепции Р. Коуза, где он утверждает, что судьи должны бы учитывать экономические последствия своих решений «в той степени, в какой это возможно без создания чрезмерной правовой неопределенности». И хотя Коуз не требует, чтобы судьи руководствовались только экономическими соображениями, но все же подразумевается, что среди правовых ценностей должна быть и экономическая эффективность. Такой взгляд на право подразумевает, что:

     а) у права нет собственного принципа и оно нуждается в учете  иных, не-правовых принципов;

     б) право произвольно – оно может  принимать или не принимать в  расчет разные соображения, включая  экономические, не переставая от этого быть правом.

     С точки зрения философии права  эту позицию можно охарактеризовать как позитивизм – учение о том, что правом являются «законы и другие официальные (властные) установления независимо от их содержания». Другими словами, в данном учении отождествляются «право» и «закон». Государство в рамках позитивизма может отдать любой приказ и он будет «правовым» по определению. Соответственно, и государство является «правовым» по определению.

     Характерно, что позитивистское учение говорит о «государстве», «праве» и «законах», а не о, допустим, «бандитах» и «приказах». На взгляд позитивиста, государство и бандиты отличаются не содержанием приказов, а тем, что государством называется самая могущественная сила на данной территории. Именно благодаря масштабам этой силы человек должен подчиняться ее произвольным приказам, тогда как он не обязан подчиняться приказам бандитов. В этом смысле позитивизм является апологией силы и произвола. Права человека и права собственности в позитивистском мире могут существовать только как дарованные государством, октроированные права, которые в любой момент могут быть «отобраны», или возвращены обратно государству. Ну а раз уж право произвольно, то его можно наполнить любым содержанием. Возникает мысль, что можно напрямую в законы написать требования этики и эстетики, можно возвести в закон тексты уважаемого мыслителя или религиозное учение, и, кроме того, ничто не мешает основать законодательство на экономических соображениях максимизации производства.

     И во всех названных случаях результат  можно будет считать правом. Ошибка данного взгляда в том, что он игнорирует наличие у права собственного принципа – принципа справедливости, который устанавливает единую правовую меру людской свободы. Соответственно, право – не произвольное регулирование, а регулирование, подчиненное определенному принципу. В судебном разбирательстве нет места «экономической эффективности» и «социальным издержкам», а если, как показывает Р. Коуз, суд иногда принимает эти соображения во внимание, то речь идет об ошибках, которые нуждаются в исправлении, а не дополнительном обосновании. Способность права быть мерой людской свободы связана с тем, что право не является инструментом достижения коллективных целей. Если право закрепляет за всеми равную меру свободы, то конечный результат использования этой свободы будет неопределенным. Соответственно, если бы право было ориентировано на достижение конкретного результата, то для его достижения оно должно было бы произвольно манипулировать правами каждого члена общества. Под «коллективной целью» имеется ввиду не только такая цель как «максимизация социального продукта», но и неявно поддерживаемая Р. Коузом цель «поддержании ценности отдельных ресурсов». Рассуждая в денежных терминах, Р. Коуз не проводил строгого разделения между правом собственности на вещи и правом на ценность вещи. Поэтому для него не было разницы между примерами потравы посевов скотом и помеховым взаимодействием радиостанций. Между тем, с правовой точки зрения разница есть и очевидна: потрава посевов мешает пользоваться посевами, тогда как две радиостанции не мешают друг другу свободно пользоваться оборудованием. То, чему помеховое взаимодействие действительно может мешать, это способности владельца приемника идентифицировать и выделить интересующий его сигнал. Другими словами, если правом на вещание на определенной частоте обладает А, тогда как В также начинает вещание на этой частоте, В мешает А оказывать определенное воздействие на слушателя С, которому (воздействию) А приписывает определенную ценность.

     Однако  «право» на оказание определенного  эффекта на других людей предполагает нарушение прав других людей.

     Во-первых, владельцев приемников, право на «общение» с которыми стало объектом установленного государством картеля.

     Во-вторых, потенциальных вещателей, аналогичных В, которые теперь ограничены в своем праве использовать оборудование.

     В общем, речь идет специфическом виде прав – права на ценность ресурсов, осуществление которого несовместимо со свободой и традиционно понимаемыми правами собственности. Дело в том, что ценность ресурсов, когда речь идет о меновой ценности, определяет при помощи рыночных оценок тех людей, которым данный ресурс не принадлежит, покупателей ресурса. Поддержание рыночной ценности литра молока стало бы возможным только в том случае, если бы покупатели были лишены возможности менять свои предпочтения, а все прочие – лишены права входить на рынок производства молока. Введение «права на ценность» с необходимостью означает установление несвободы всех не владельцев права, тогда как традиционное право собственности на вещи не ограничивает права других людей.

     Рассмотрим  теперь содержательные характеристики коузианского права. Такое право будет различать две ситуации:

     1) воображаемый мир, где трансакционные  издержки равны нулю или близки  к этому, 

     2) реальный мир, где эти издержки  нельзя игнорировать.

     В первой ситуации, с экономической  точки зрения, не имеет значения, в чью пользу суд будет выносить решения в спорных вопросах. В этой воображаемой ситуации суд вполне может разрешать конфликты на основе прав собственности без нанесения ущерба экономической эффективности. Однако, стоит заметить, что права собственности здесь можно учитывать именно потому, что они никак не влияют на решение экономической задачи. Права собственности здесь просто не имеют значения, а потому не важно, будет ли суд решать дела на основе этих прав или просто станет подбрасывать монетку. Строго говоря, в этой ситуации не будет требоваться особый, коузианский судья – к судье не предъявляется никаких особых требований.

     Во  второй ситуации права собственности  также не имеют значения – ведь если суд будет принимать их во внимание, экономика не будет максимально эффективной. Поэтому при рассмотрении дел суд должен не выяснять, кому какие права принадлежат, а определять, с каким использованием имущества связано большее увеличение общественного продукта. Например, в споре земледельца и скотовода он должен будет решить, что ценнее для общества: мясо или зерно. Легко заметить, что такое – основанное на экономических соображениях – право не отводит при решении конфликтов об использовании имущества никакого места правам собственности. В воображаемой ситуации они не имеют значения, тогда как в реальной – имеют, и именно поэтому должны, по Коузу, игнорироваться. Поэтому в коузианском суде человек не может рассчитывать на государственную защиту прав собственности.

     Рассмотрим  теперь, каков правовой статус имущества  в коузианском мире. Исходя из соображений логики, надо признать, что всем имуществом в коузианском мире владеет государство. Именно оно в конечном итоге определяет, кому принадлежит право пользования и распоряжения любым имуществом. Кроме того, оно определяет основное правило пользования и распоряжения имуществом – имущество должно использоваться таким образом, чтобы «полный общественный продукт» был максимальным. В тех случаях, когда это требование выполняется, государство не вмешивается в оперативное управление имуществом – ведь рыночные и внутрифирменные обмены позволяют решать поставленную задачу. В тех же случаях, когда требование не выполняется, государство должно изымать имущество, передавая его более эффективному управляющему. В данной системе понятие «права собственности» не только излишне, но, скорее, вводит в заблуждение. Ведь в реальности речь идет об общественной обязанности «собственника» – общество (государство) дает ему пользоваться имуществом, надеясь на то, что он будет добросовестно выполнять ту общественную функцию, которая была ему предназначена. Данный взгляд на природу прав человека и прав собственности не является новым словом в истории правовых учений. Стоит заметить, что вопреки распространенному мнению, не Р. Коуз и не коузианцы привнесли в право идею об «эффективности» как правовой ценности. Наоборот, подход коузианского типа уже существовал в юридической науке и был обнаружен Р. Коузом в ходе анализа судебных решений. Роль Коуза состояла в том, чтобы привнести эти идеи сомнительной ценности в экономическую теорию.

       Аналогичные соображения высказывались  «отцом современного позитивизма»  О. Контом в начале XIX века и  в конце XIX-начале XX сторонниками  солидаризма (Г. Шварц, Л. Дюги), которые отрицали как понятие  субъективного права, так и  субъекта права. По их мнению, у любого имущества имеется правовая цель и именно она определяет, кто и как может его использовать.

     Приведем  несколько примеров. Так, по мнению О. Конта, «решительное возрождение будет состоять особенно в том, чтобы постоянно ставить на место прав обязанности и тем сильнее подчинить личность общественности... Каждый имеет обязанности, и притом по отношению ко всем, но никто не имеет никакого права в собственном смысле слова. Никто не имеет другого права, кроме права всегда выполнять свой долг». Л. Дюги заявляет, что «живущий в обществе человек имеет права; но эти права представляют из себя не прерогативы, принадлежащие ему в силу человеческого достоинства, это – правомочия, принадлежащие ему потому, что он несет социальную обязанность и должен иметь право выполнить эту обязанность». Относительно же права собственности он утверждает, что«недвижимая, капиталистическая и наследственная собственность может объясняться только социальной полезностью, и законность ее можно доказать только в том случае, если будет доказано, что в данную эпоху она социально полезна.

     Из  этого вытекает несколько очень  важных следствий. Собственность, опирающаяся  единственно на социальную пользу, должна существовать только в потребной  для этой пользы мере... Если пришел момент, когда личная собственность не отвечает более общественной потребности, то законодатель должен вмешаться для организации другой формы приобретения богатств. В стране, где собственность утверждена положительным законом, собственник уже потому, что он собственник, должен выполнять определенную общественную роль; и объем этого права собственности должен быть определен законом и применяющей его судебной практикой, соответственно той роли, которую оно должно выполнять; он не может претендовать на другое право, кроме как на возможность свободно, полно и совершенно выполнять социальную функцию собственника».

     Однако  и солидаристы не были первопроходцами  – любой социальный утопист (социальный инженер) с необходимостью приходит к подобного рода взглядам. По этой причине правовые идеи, которые следуют из учения Коуза, могут быть найдены уже у Платона, который предлагал подчинить все общественное устройство задаче реализации определенного проекта, в котором всем людям предписывается выполнение определенной функции. По сути, каждый гражданин, как в коузианском мире, так и в утопических построениях Платона, является государственным служащим. Представление о гражданах как служащих государства отражено и в избранной Р. Коузом трактовке прав. Так, по его мнению, права собственности состоят в праве выполнять определенные физические действия с данным имуществом, а не в возможности исключить для всех невладельцев пользование этим ресурсом. В такой системе преступления состоят не в нарушении чужих прав собственности, а в превышении своих полномочий. Можно привести поясняющий эту мысль пример: «… ответ на вопрос, имеем ли мы право стрелять над чужой землей, рассматривался как зависящий от того, кто владеет воздушным пространством над землей. Было бы проще обсуждать, что должно быть разрешено делать с ружьем». Все это означает, что суть коузианской правовой системы состоит в дозволениях, а не запретах, она построена на правовом принципе определения административной компетенции – «запрещено все, что прямо не разрешено».

     Стоит заметить, что Р. Коуз, предлагая  суду свои решения, сделал важную оговорку – учет экономических соображений  желателен только «в той степени, в какой это возможно без создания чрезмерной правовой неопределенности». Оговорка достаточно примечательная – правовая неопределенность обычно следует либо из пробелов в законодательстве (в широком смысле слова) и неясности текста источников права, либо из произвольности изменения и применения законодательства. Достаточно очевидно, что речь идет именно о втором случае, что равнозначно неявному признанию того, что суть предлагаемого решения состоит именно в произволе. Существуют несколько причин, по которым коузианские решения порождают правовую неопределенность. Прежде всего, решение коузианского судьи зависит от постоянно меняющихся рыночных условий, в особенности, от денежных цен на продукцию и факторы производства. В зависимости от стоимости мяса и зерна права на землю будут перераспределяться между фермером и скотоводом. В этой ситуации сложно быть уверенным, какие и кто права имеет, и само понятие права собственности лишается всякого содержания. Кроме того, в отличие от традиционного права, которое налагает запреты на определенные средства достижения целей, несправедливые действия, коузианское право предлагает судить о действиях по их результатам. Однако результат может проявиться только после действия, но не до него. Соответственно, до окончания действия никто не может знать, было ли оно допустимым.