Классическая экономическая наука

   Выражение «классическая политическая экономия» придумал Маркс. Он делил ученых на «классиков» и  «вульгарных». Первым он приписывал «анализ  внутренней сути капитализма», вторым — поверхностное описание «внешней видимости» и «апологетику», т.е. оправдание несправедливого, как он считал, общественного строя. Исходя из такого критерия, классики у него начинались от Петти и кончались на Рикардо. После Рикардо, считал Маркс, осталась школа рикардианства (Джеймс Милль, Рамси Мак-Куллох и др.), которая стала «разлагаться» и потерпела окончательное крушение в 1830 г., когда грянула Июльская революция. Маркс серьезно полагал, что социальные события могут разрешать теоретические споры.

   «Буржуазная» (немарксистская) наука сочла полезным взять у Маркса термин «классики», чтобы вложить в него другое содержание — вполне научное и более точное. В соответствии с таким пониманием классики придерживались определенной системы предпосылок, или постулатов, относительно изучаемой экономической реальности. Такие предпосылки не всегда осознавались самими классиками и еще реже формулировались ими, Обычно они считались сами собой разумеющимися.

   Мы  уже отмечали подобное явление, когда говорили о меркантилистах. Классический период можно считать этапом экономической мысли, который пришел на смену периоду меркантилистов. Это грубое деление, но допустимое, как показывает хотя бы книга Смита. Если это так, тогда можно сказать, что классическая наука возникла в результате выявления скрытых предпосылок, принятых у меркантилистов, анализа этих постулатов, их выверки и преодоления того, что было признано ложным либо устаревшим.

   Классики, как и меркантилисты, не представляли себя «этапом», на смену  которому должен прийти другой «этап». Когда экономическая мысль стала пересматривать учение Смита, Рикардо и их последователей, она обнаружила, что и у них имелись свои постулаты, которые можно оспорить. Начался этот пересмотр примерно в последней трети прошлого века и продолжался многие десятилетия. Если исходить из подобного критерия, то классический период развития экономической мысли начался с физиократов, Кантильона и Юма, вступил в завершающую фазу у Джона Стюарта Милля, а окончательные проводы классическому образу мышления устроил Джон Мейнард Кейнс (расскажем об этом обязательно — см. главу 29).

   Не  следует думать, будто  все сказанное  проходило гладко и однозначно. Последующую  экономическую науку  иногда называют неклассической, однако после второй мировой войны в ней появилось направление неоклассического синтеза. Его представители вернули в науку некоторые постулаты классиков, отторгнутые (как им представляется, необоснованно) сторонниками кейнсианства. Не так давно была даже предпринята попытка прямо вернуться к рикардианству. Споры эти не завершены до сих пор (и про них расскажем, только позже).

   Какие же представления  чаще всего выделяют в качестве постулатов классической науки? Нужно сказать, что  в разные времена  и разными учеными  акценты делались на различные моменты  в мировоззрении классиков. То, что считалось существенным, скажем, в конце XIX в., не всегда упоминается в конце XX в. И наоборот. Наконец, следует обязательно иметь в виду, что постулаты, о которых мы сейчас будем говорить, появились в виде формулировок в результате позднейших исследований и обобщений. Не всем классикам эти представления были свойственны в равной мере. Не все сказанное ниже они разделяли безоговорочно. Многое может быть приписано классикам лишь условно и при серьезном упрощении их взглядов.

   Тем не менее предмет для разговора имеется. Дело в том, что иной ученый действительно мог смотреть на вещи вообще шире и глубже, чем получалось по его теориям. Как бы реалистично ни представлял себе мыслитель экономические явления, для создания теоретической схемы или модели всегда приходится чем-то поступаться, что-то упрощать, принимать какие-то допущения. Постулаты, о которых идет речь, были извлечены историками экономической мысли как раз из моделей и схем, а не из размышлений общего характера, какие можно найти в трудах того или иного мыслителя. Попробуем изложить наиболее существенное. 
 

С ним классическая политическая экономия достигнет, так сказать, своего совершенства, и с ним же она  начнет приходить  в упадок. В середине XIX столетия он обозначит  кульминационный пункт кривой. И что делает его личность особенно привлекательной и почти драматической - так это то, что он очень определенно чувствовал неудобство своего положения между двумя мира-ми: одним, который удерживает его под отцовским влиянием в утилитарной философии, на которой он воспитывался, и другим, который манил его своими новыми горизонтами, открытыми Сен-Симоном и Огюстом Контом. В первой половине своей жизни он был преимущественно индивидуалистом, а во второй - скорее социалистом, но хранящим все-таки веру в свободу. Отсюда довольно частые противоречия или даже полная путаница в его писаниях; таково, например, его пресловутое шатание в области законов заработной платы. В его книге классические доктрины кристаллизуются в столь отчетливые формулы, что представляются совершенно законченными, и в то же время эти прекрасные кристаллы уже начинают расплавляться от жара какого-то нового дуновения.  

  Это он заявил (а  после него это  будут делать теоретики  "чистой экономии"), что "сравнительной  оценке моралиста нечего делать в политической экономии", но и он же написал следующее: "Если бы следовало выбирать между коммунизмом со всеми его опасностями и современным строем общества, где продукты труда распределяются в обратном отношении к затраченным усилиям, где самая обильная часть идет тем, кто ничего не делал, а немного меньшая - тем, кто кое-что делал и т.д., по нисходящим ступеням, вплоть до тех, кто в награду за изнурительнейший труд не может иметь даже уверенности получить необходимое для собственного существования, - если бы действительно не было иного выбора, кроме как между таким состоянием общества и коммунизмом, тогда все тяготы коммунизма не весили бы одного атома на весах".  

  Это он в области  морали исповедует  утилитаризм, но  и он же заявил, что "убеждение сильнее девяноста девяти интересов".  

  Это он заявляет, что "конкуренция  для настоящего  времени является  необходимостью и  что никто не  может предвидеть  дня, когда она  перестанет быть  необходимой для  прогресса", но  и он же утверждает, что "кооперация есть самый благородный идеал", и показывает, что "человеческая жизнь восходит от борьбы классов за антагонистичные интересы к братскому соревнованию ради преследования всеобщего блага".  

  Про Стюарта Милля  говорили, что он  был талантливым  вульгаризатором. Это недооценка Милля. Правда, нельзя назвать ни одного великого закона, с которым связывалось бы его имя, как связывались, например, имена Рикардо, Мальтуса или Сэя, но он, во всяком случае, открыл новые перспективы, что составляет, может быть, более прочную славу, ибо мнимые законы уже почти развалились, между тем как надежды остаются. Впрочем, прочность его произведения обеспечивается тем, что ни в какой книге, не исключая даже книги Адама Смита, не встречается столько удивительных страниц - этих поэтических цветников политической экономии и незабываемых формул, которые будут повторяться всеми, кто будет изучать эту науку. Не напрасно его "Основания политической экономии" служили в течение полустолетия и еще теперь служат textbook (руководством) в большинстве университетов, где преподавание ведется на английском языке.  

  Но прежде чем  отметить глубокие  изменения, которые  претерпят в его  творчестве классические  доктрины, изложим  сначала их в  общих чертах, весьма  величественных и  несокрушимых, в каких они представлялись к середине XIX столетия, - изложим их сна-чала за период, следующий со времени публикации "Оснований" Стюарта Милля и до его смерти, с 1848 по 1873 г., или, становясь на французскую точку зрения, за время Второй империи. Это было время, когда либеральная классическая школа считала окончательно повергнутыми обоих своих старых врагов: социализм и протекционизм. Что касается первого, то "Словарь политической экономии" (1825 г.) вторит устами Рейбо: "Говорить ныне о социализме - значит произносить надгробную речь". Что касается протекционизма, то он только что проиграл сражение в Англии, где были отменены пошлины на хлеб, и скоро падет во Франции и в Европе под натиском договоров 1860 г. Будущее кажется обеспеченным за классической политической экономией: она не предчувствует, что в 1867 г. появится "Капитал", что в 1872 г. соберется в Эйзенахе конгресс и что начиная с той же самой даты подвергнутся разоблачениям договоры 1860 г.  

  Воспользуемся же  этим моментом  ее славы, чтобы  изложить законы, которые она исповедовала, в весьма общем, впрочем, виде, потому что мы не даем здесь трактата по политической экономии, и ограничимся теми только законами, которые были приняты и еще ныне принимаются за окончательные верными приверженца-ми либеральной школы.

Вполне  беспристрастно мы можем  сказать, что Стюарт Милль этой своей  особой эволюцией  был обязан в значительной части влиянию  французских идей. Можно было бы для  доказательства этого  положения написать целую книгу, которая  была бы очень интересной. Не говоря уже о философском влиянии Огюста Конта, о котором он напоминает при всяком случае, и оставаясь в области экономических идей, мы скажем, что он сам считает себя обязанным сенсимонистам своей доктриной о наследовании и о нетрудовых доходах, Сисмонди - своей симпатией к крестьянской собственности и социалистам-ассоциационистам 1848 г. - своей верой в кооперативную ассоциацию для замещения наемного труда.  

  Это не значит, что Стюарт Милль  был обращен в  социализм. Но  он, несомненно, умеет  защищать его против незаслуженных обвинений. Тем, которые упрекают его в том, что он хочет убить всякую личную инициативу и всякую свободу, он с презрением отвечает, что "фабричный наемник имеет ныне меньше личного интереса в собственном труде, чем будет иметь член коммунистического общества", и что "все понуждения коммунизма будут эмансипацией по сравнению с тем, что представляет ныне положение большинства человеческого рода". Если он допускает, что ныне коммунизм мог бы быть введен в жизнь для избранной части человечества и что впоследствии его можно будет ввести и для остальных людей; если он высказывает надежду, что наступит время, когда воспитание, привычка и просвещенность чувств будут побуждать человека копать землю или ткать для своей страны так же, как и сражаться за нее, то он нисколько не отходит от социализма и в том, что считает необходимостью свободную конкуренцию и энергично отвергает всякое принуждение со стороны большинства над существенными правами отдельного лица.  

  Но он наносит  первый удар классической доктрине, подкапываясь под ее основу - веру в универсальные и перманентные естественные законы. Он не идет так далеко, чтобы утверждать, как это позже будут делать историческая школа и марксизм, что эти так называемые естественные законы суть лишь выражения свойственных определенной фазе экономической истории отношений и что они изменятся вместе с этими отношениями. Но он уже делает следующее различие: да, в области производства существуют естественные законы, но в области распределения существуют лишь законы, созданные людьми и, следовательно, подлежащие изменению теми же людьми. Он, следовательно, формально не отрицает положения классических экономистов, согласно которому часть каждого из участников раздела распределения - заработная плата, прибыль или рента - определяется необходимостью, против которой человеческая воля бессильна.

Стюарт  Милль не ограничивается открытием дверей для реформ, он смело  входит в них. Он приносит - и этим отличается от всех классических экономистов - весьма обширную программу социальной политики, которую он сам формулирует в следующих терминах: "соединить максимум индивидуальной свободы в действии с общностью владения естественными богатствами земного шара и равным участием всех в продуктах труда, который пускает их в дело", и которую мы точнее резюмируем в следующих трех положениях:  

1) уничтожение наемного  труда при помощи  кооперативной производительной  ассоциации;  

2) социализация земельной  ренты при помощи  земельного налога;  

3) ограничение неравенства  богатства при  помощи ограничения  права наследования.  

  Заметят, что эта  троякого рода реформа вполне удовлетворяет поставленным Стюартом Миллем условиям, ибо она не только не противоречит индивидуалистическому принципу, а, наоборот, ставит своей целью усиление его во всех трех указанных выше пунктах; она не предполагает никакого принуждения по отношению к отдельному лицу, а, наоборот, стремится к эмансипации его. Проследим вкратце каждую из этих реформ. 
 
 
 
 
 
 

                                           ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  Джон Стюарт Милль демонстрирует  свое творческое достижение непосредственно в основном своем лучшем труде, полное наименование которого « Основы политической экономики и некоторые аспекты их приложения к социальной философии». Это книга составляет пять томов.

  Качество образования,  по Миллю, выявляется  не сразу, и,  чтобы не позволить правительству «лепить мнения и чувства людей, начиная с юного возраста», им рекомендуется не общедоступное государственное образование, а система частных школ или обязательное домашнее образование до определенного возраста. Государственные школы, по его мнению, могут быть исключением только для отдаленных районов. Общественный образовательный минимум поставленный на частную основу, полагает автор «Основ..», необходимо сочетать с системой государственных экзаменов, вменив в обязанность государства обеспечение «денежной поддержки начальной школы».