Западная философия Нового времени

                     2.3 О достоинстве и преумножении наук.

«Те, кто занимался науками, были или эмпириками или догматиками. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и довольствуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, производят ткань из самих себя. Пчела же избирает средний способ: она извлекает материал из садовых и полевых цветов, но располагает и изменяет его по своему умению. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в сознание нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и из механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый  союз этих способностей — опыта и рассудка .

Для построения аксиом должна быть придумана иная форма индукции, чем та, которой  пользовались до сих пор. Эта форма  должна быть применена не только для  открытия и испытания того, что  называется началами, но даже и к  меньшим и средним и, наконец, ко всем аксиомам. Индукция, которая  совершается путем простого перечисления, есть детская вещь: она дает шаткие заключения и подвергнута опасности  со стороны противоречащих частностей, вынося решение большей частью на основании меньшего, чем следует, количества фактов, и притом только тех, которые имеются налицо. Индукция же, которая будет полезна для  открытия и доказательства наук и  искусств, должна разделять природу  посредством должных разграничений  и исключений, И затем после  достаточного количества отрицательных  суждений она должна заключать о  положительном. Это до сих пор  не совершено, и даже не сделана попытка, если не считать Платона, который  отчасти пользовался этой формой индукции для того, чтобы извлекать  определения и идеи. Но чтобы хорошо и правильно строить эту индукцию или доказательство, нужно применить много такого, что до сих пор не приходило на ум ни одному из смертных, и затратить больше работы, чем до сих пор было затрачено на силлогизм. Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для открытия аксиом, но и для определения понятий, В указанной индукции и заключена, несомненно, наибольшая надежда.

Самих же наук, опирающихся скорее на фантазию и веру, чем на разум и доказательства, насчитывается три: это — астрология, естественная магия и алхимия. Причем цели этих наук отнюдь не являются неблагородными. Ведь астрология стремится раскрыть тайны влияния высших сфер на низшие и господства первых над вторыми. Магия ставит своей целью направить  естественную философию от созерцания различных объектов к великим  свершениям. Алхимия пытается отделить и извлечь инородные части  вещей, скрывающиеся в естественных телах; сами же тела, загрязненные этими  примесями, очистить; освободить то, что  оказывается связанным, довести  до совершенства то, что еще не созрело, Но пути и способы, которые, по их мнению, ведут к этим целям, как в теории этих наук, так и на практике, изобилуют ошибками и всякой чепухой .

Но наиболее серьезная из всех ошибок состоит  в отклонении от конечной цели науки. Ведь одни люди стремятся к знанию в силу врожденного и беспредельного любопытства, другие — ради удовольствия, третьи — чтобы приобрести авторитет, четвертые — чтобы одержать верх в состязании и споре, большинство  — ради материальной выгоды и лишь очень немногие — для того, чтобы  данный от бога дар разума направить  на пользу человеческому роду.

Действительно, образование освобождает человека от дикости и варварства. Но следует  сделать ударение на этом слове «правильное». Ведь беспорядочное образование  действует скорее в противоположном  направлении. Образование уничтожает легкомыслие, несерьезность и высокомерие, заставляя помнить наряду с самим делом и о всех опасностях и сложностях, которые могут возникнуть, взвешивать все доводы и доказательства, как «за», так и «против», не доверять тому, что первым обращает на себя внимание и кажется привлекательным, и вступать на всякий путь, только предварительно исследовав его. В то же время образование уничтожает пустое и чрезмерное удивление перед вещами, главный источник всякого неосновательного решения, ибо удивляются вещам или новым, или великим. Что касается новизны, то нет такого человека, который, глубоко познакомившись с наукой и наблюдая мир, не проникся бы твердой мыслью: «Нет ничего нового на земле».

Поэтому я хочу заключить следующей мыслью, которая, как мне кажется, выражает смысл всего рассуждения: наука  настраивает и направляет ум на то, чтобы он отныне никогда не оставался  в покое и, так сказать, не застывал в своих недостатках, а, наоборот, постоянно побуждал себя к действию и стремился к совершенствованию. Ведь необразованный человек не знает, что значит погружаться в самого себя, оценивать самого себя, и не знает, как радостна жизнь, когда  замечаешь, что с каждым днем она  становится лучше; если же такой человек  случайно обладает каким-то достоинством, то он им хвастается и повсюду выставляет его напоказ и использует его, может быть даже выгодно, но, однако же, не обращает внимания на то, чтобы  развить его и приумножить. Наоборот, если он страдает от какого-нибудь недостатка, то он приложит все свое искусство  и старание, чтобы скрыть и спрятать его, но ни в коем случае не исправить, подобно плохому жнецу, который  не перестает жать, но никогда не точит свой серп. Образованный же человек, наоборот, не только использует ум и  все свои достоинства, но постоянно  исправляет свои ошибки и совершенствуется. Более того, вообще можно считать твердо установленным, что истина и благость отличаются друг от друга только как печать и отпечаток, ибо благость отмечена печатью истины, и, наоборот.

Наиболее  правильным разделением человеческого  знания является то, которое исходит  из трех способностей разумной души, сосредоточивающей  в себе знание. История соответствует  памяти, поэзия — воображению, философия  — рассудку. Под поэзией мы понимаем здесь своего рода вымышленную историю, или вымыслы, ибо стихотворная форма  является в сущности элементом стиля и относится тем самым к искусству речи. История, собственно говоря, имеет дело с индивидуумами, которые рассматриваются в определенных условиях места и времени. Ибо, хотя естественная история на первый взгляд занимается видами, это происходит лишь благодаря существующему во многих отношениях сходству между всеми предметами, входящими в один вид, так что если известен один, то известны и все. Если же где-нибудь встречаются предметы, являющиеся единственными в своем роде, например солнце или луна, или значительно отклоняющиеся от вида, например чудовища (монстры), то мы имеем такое же право рассказывать, о них в естественной истории, с каким мы повествуем в гражданской истории о выдающихся личностях. Все это имеет отношение к памяти.

Поэзия  — в том смысле, как было сказано  выше, — тоже говорит об единичных  предметах, но созданных с помощью  воображения, похожих на те, которые  являются предметами подлинной истории; однако при этом довольно часто возможны преувеличение и произвольное изображение  того, что никогда бы не могло  произойти в действительности. Точно  так же обстоит дело и в живописи. Ибо все это дело воображения.

Философия имеет дело не с индивидуумами  и не с чувственными впечатлениями  от предметов, но с абстрактными понятиями, выведенными из них, соединением  и разделением которых на основе законов природы и фактов самой действительности занимается эта наука. Это полностью относится к области рассудка.

Знание  по его происхождению можно уподобить  воде: воды либо падают с неба, либо возникают из земли. Точно так  же и первоначальное деление знания должно исходить из его источников. Одни из этих источников находятся  на небесах, другие — здесь, на земле. Всякая наука дает нам двоякого рода знание. Одно есть результат божественного  вдохновения, второе — чувственного восприятия. Что же касается того знания, которое является результатом обучения, то оно не первоначально, а основывается на ранее полученном знании, подобно  тому, как это происходит с водными  потоками, которые питаются не только из самих источников, но и принимают  в себя воды других ручейков. Таким  образом, мы разделим науку на теологию и философию. Имея здесь в виду боговдохновенную, т.е. священную, теологию, а не естественную теологию, о которой мы будем говорить несколько позже. А эту первую, т.е. боговдохновенную, отнесем в конец, чтобы ею завершить наши рассуждения, ибо она является гаванью и субботой для всех человеческих размышлений.

У философии  троякий предмет — Бог, природа, человек и сообразно этому  троякий путь воздействия. Природа  воздействует на интеллект непосредственно, т.е. как бы прямыми лучами; Бог  же воздействует на него через неадекватную среду (т.е. через творения) преломленными  лучами; человек же, становясь сам  объектом собственного познания, воздействует на свой интеллект отраженными лучами. Следовательно, выходит, что философия  делится на три учения: учение о  божестве, учение о природе, учение о человеке. А так как различные отрасли науки нельзя уподобить нескольким линиям, расходящимся из одной точки, а скорее их можно сравнить с ветвями дерева, вырастающими из одного ствола, который до того, как разделиться на ветви, остается на некотором участке цельным и единым. Прежде чем перейти к рассмотрению частей первого деления, необходимо допустить одну всеобщую науку, которая была бы как бы матерью остальных наук и в развитии их занимала такое же место, как тот общий участок пути, за которым дороги начинают расходиться в разные стороны. Эту науку мы назовем «первая философия», или же «мудрость» (когда-то она называлась знанием вещей божественных и человеческих). Этой науке мы не можем противопоставить никакой другой, ибо она отличается от остальных наук скорее своими границами, чем содержанием и предметом, рассматривая вещи лишь в самой общей форме .

Можем сказать, что следует разделить учение о природе на исследование причин и получение результатов: на части — теоретическую и практическую. Первая исследует недра природы, вторая переделывает природу, как железо на наковальне. Но поскольку всякая основательная и плодотворная естественная философия использует два противоположных метода: один — восходящий от опыта к общим аксиомам, другой — ведущий от общих аксиом к новым открытиям,  самым разумным отделить эти две части — теоретическую и практическую — друг от друга.

И конечно, без большого ущерба для истины можно  было бы и теперь, следуя древним, сказать, что физика изучает то, что материально  и изменчиво, метафизика же — главным  образом то, что абстрактно и неизменно. С другой стороны, физика видит в  природе только внешнее существование, движение и естественную необходимость, метафизика же еще и ум, и идею. Разделив естественную философию на исследование причин и получение результатов, исследование причин мы отнесли к теоретической философии. Последнюю мы разделили на физику и метафизику. Следовательно, истинный принцип разделения этих дисциплин неизбежно должен вытекать из природы причин, являющихся объектом исследования. Поэтому без всяких неясностей и околичностей мы можем сказать, что физика — это наука, исследующая действующую причину и материю, метафизика – это наука о форме и конечной причине .

Самым правильным делением абстрактной физики является ее деление на два раздела: учение о состояниях материи и учение о стремлениях  и движениях.

Перейдем  теперь к метафизике, к ней отнесли исследование формальных и конечных причин. Это могло бы показаться бесполезным в той мере, в какой это относится к формам, поскольку уже давно укрепилось твердое мнение, что никакие человеческие усилия не в состоянии раскрыть сущностные формы вещей или их истинные отличительные признаки. ...Перейдем к учению о человеке. Оно состоит из двух частей. Одна из них рассматривает человека, как такового, вторая — его отношении к обществу. Первую из них мы называем философией человека, вторую – гражданской философией. Философия человека складывается из частей, соответствующих тем частям, из которых состоит сам человек, а именно из наук, изучающих тело, и наук, изучающих душу... наука о природе и состоянии человека может быть разделена на две части, из которых одна должна заниматься цельной природой человека, а другая — самой связью души и тела; первую мы назовем учением о личности человека, вторую — учением о связи души и тела. Ясно, что все эти вопросы, представляя собой нечто общее и смешанное, не могут быть сведены к упомянутому делению на науки, изучающие тело, и науки, изучающие душу.

Мы подошли  уже к учению об использовании  и объектах способностей человеческой души. Это учение делится на две  очень известные и всеми признаваемые части — логику и этику. При  этом, однако, следует оговорить, что  учение об обществе, обычно считающееся  частью этики, мы уже раньше выделяли в самостоятельную и цельную  науку о человеке, его связях с  обществом, и поэтому здесь речь будет идти только об отдельном человеке, рассматриваемом вне этих связей. Логика изучает процессы понимания и рассуждения, этика — волю, стремления и аффекты; первая рождает решения, вторая — действия .

Это искусство  указания делится на две части. Указание может либо вести от экспериментов к экспериментам, либо от экспериментов к аксиомам, которые в свою очередь сами указывают путь к новым экспериментам. Первую часть мы будем называть научным опытом (experiential literate), вторую — истолкованием природы, или Новым Органоном. Впрочем, первая из этих частей едва ли должна считаться искусством или частью философии — скорее ее следует принять за своеобразную проницательность, и поэтому мы иногда называем ее «охота Пана», заимствовав это наименование из мифа.

Научный опыт, или «охота Пана», исследует  модификации экспериментирования. Модификации экспериментирования выступают главным образом как изменение, распространение, перенос, инверсия, усиление, применение, соединение и, наконец, случайности экспериментов. Все это, вместе взятое, находится, однако, еще за пределами открытия какой-либо аксиомы. Вторая же часть, т.е. Новый Органон, целиком посвящается рассмотрению всех форм перехода от экспериментов к аксиомам или от аксиом к экспериментам .