Православие в структуре духовной жизни

Православие в структуре духовной жизни

Важнейшая социологическая  характеристика того религиоз-ного порядка, который утвердился в России с принятием и рас-пространением православия, относится не к содержанию рели-гиозного учения, а к месту религиозного института, т. е. церкви, в общей социокультурной системе. На западе результатом разви-тия цивилизации, который не был «запланирован» в первона-чальном христианстве, стало отделение единой церкви от множе-ства центров государственной власти. Это означало, что полити-ческий и общекультурный порядок были отделены друг от друга, хотя в перипетиях взаимной борьбы этот принцип мог нарушать-ся обеими сторонами. Напротив, восточное христианство сложи-лось как система независимых друг от друга (автокефальных) патриаршеств, которые находились между собой в отношениях ревнивого соперничества за власть над душами и умами «своих» верующих. Такое рассогласование резко снижало способность церковных властей противостоять власти политической. Автокефальный статус различных церквей восточного христианства означал не только независимость друг от друга, но и их зависимость от государства, выступавшего как гарант веры. В сущности, такова была уже византийская традиция, в соответствии с которой церковь утверждала божественную санкцию монаршей власти. С утверждением самостоятельности московского патриаршества в XV и. церковь на Руси становится существенным орудием централизации, утверждения государственного единства и борьбы против «неверных», т. е. государств, защищающих иные конфессии.

Московские государи проявили большое «своеволие» в  орга-низационных церковных делах, назначая на высшие церковные должности или прогоняя неугодных иерархов. Однако чем силь-нее была организационная зависимость, тем крепче религиозное сознание держалось за независимость «священного предания». Поэтому пересмотр богослужебных книг в середине XVII в., при-нятый по инициативе патриарха Никона, был воспринят значи-тельной частью народа как отступление от канона и привел к длительному расколу с его постоянной тенденцией перехода в народные бунты, непризнание официальных властей и т.д.

Национально-государственная  привязанность православия утвердилась  и в других восточных церквах. Важнейшим культур-ным результатом такого положения явилась культурная замкнутость, локальная изолированность этих церквей и застойность их вероучения. Тот богословский итог, который был достигнут в Византии и зафиксирован в постановлении семи Вселенских со-боров, был воспринят восточным православием как окончатель-ная «истина», и уже не было такого авторитета, который мог бы реализовать ее изменение. Сопротивление «еретическому» ина-комыслию, неприятие любого изменения «стародавних» обрядов сковало силы православия и превратило его в покорного слугу авторитарного государства.

Застойный характер религиозной жизни привел к тому, что уже с середины XVII в., т. е. до Петровских реформ, присущее русскому обществу противоречие между принципами стабильности и развития приняло  характер противостояния самобытности «свя-той Руси» и западничества («латинствующие»). Православие со-противлялось европейским влияниям в духовной жизни, пред-ставляя их как «отступление от чистой веры Христовой». Церков-ные порядки, установленные Петром I и его преемниками (вве-дение Синода, секуляризация церковных земель и другие меры), усилили организационную зависимость церкви от государства. Однако содержание вероисповедания, «святыня веры», осталось незатронутым, превращаясь все более в косное, архаичное нача-ло. Православию были чужды сколько-нибудь серьезные попыт-ки реформации. Незыблемость церковной жизни, устарелость ее языка и обрядов, застой ортодоксии усиливали изоляцию церкви от образованной части общества. Прочная связь церкви и пре-стола приводила к тому, что растущая оппозиция против власти переносилась и на церковь. Официальная церковь не могла стать накопителем народного протеста против социальной несправедливости. Она не породила мучеников борьбы с самодержавием и крепостным правом, постоянно призывая к смирению перед влас-тями и заглушая народное негодование. Вместе с тем духовная косность православия лишь способствовала усилению секуляризма и неверия среди образованных слоев общества. Развитие куль-туры проходило мимо религиозной жизни и вело не к реформа-ции, а к секуляризации, выражавшейся в форме равнодушия, прямого неверия и принципиального атеизма.

Застойный характер православия не устранял сам по себе сдви-гов в культурной жизни, которая отнюдь не сводилась к религи-озно регулируемому «благочинию». Одним из источников этого разнообразия была народная, во многом еще языческая, почвен-ническая и «мужицкая» культура, представленная фольклорной, об-рядовой, праздничной, смеховой традициями. Вторым источником было влияние извне, со стороны многих культур Запада и Востока, интенсивное общение с которыми Россия поддерживала на протя-жении многих веков. Третьим источником разнообразия стало го-сударство как одна из важнейших сил, которая не только объеди-няла население, распространенное на огромных пространствах Евр-азии, но и так или иначе способствовало развитию и дифферен-циации как хозяйственной, так и культурной деятельности.

Противоречия  русской культуры

Хорошо известно то, что исходная историческая и  социоло-гическая характеристика русской культуры состоит в том, что в ней отражается пограничное положение России между двумя кон-тинентами и цивилизационными типами -- Европой и Азией, За-падом и Востоком. Длительные споры, протекавшие в России на протяжении почти всего XIX в. и продолжающиеся до сих пор, породили разные ответы. Мыслители западнической ориента-ции предпочитали видеть в России неуклонную тенденцию при-общения к Западу и преодоления «восточной отсталости», мыс-лители славянофильского типа, напротив, отстаивали самобыт-ность России, принципиальное отличие от Запада, как, впрочем, и от Востока, видя в ней общинно-православное начало. Позднее выявилась и евразийская линия в понимании русской культуры, в которой утверждалось ее пространственное, историческое и духовное слияние с азиатским ареалом.

Однако эти идейные  споры отражали несводимость русской  культуры к одному из вариантов или  к сочетанию и синтезу того и другого. Такие попытки неизменно  оказывались неудачными. Часто встречающиеся  в научных работах формулировки о пара-доксальности русской культуры свидетельствуют, что ее понима-ние требует преодоления однозначных, линейных схем и обра-щения к многомерной концепции. Такой подход возможен именно на основе применения цивилизационного анализа, так как рус-ская культура несводима к этическому или национальному суб-страту, хотя, несомненно, несет в себе характеристики обоих этих уровней.

Бердяев о противоречиях  русской культуры. Именно это про-межуточное положение между Западом и Востоком, взаимодей-ствие с обоими этими началами и противодействие им привело к глубокой противоречивости русской культуры, ее раздвоенности и внутренним расколам. Неся в себе черты сходства с культурой Запада и культурами Востока, русская культура вместе с тем от-личается от них. По выражению Н. Бердяева, Россия соединяет в себе Запад и Восток как два потока мировой истории и это со-единение превращает ее отнюдь не в некий интегральный вари-ант, а в арену «столкновения и противоборства восточных и за-падных элементов». Эта хорошо знакомая исходная антиномия развертывалась в «поляризованности русской души», в культур-ном расколе между правящим классом и народными массами, в переменах внутренней политики от попыток реформ к консерва-тизму, а во внешней политике от тесного союза со странами За-пада до противостояния им всем.

Конкретизируя исходное противоречие русской истории, Н. Бердяев  выделяет в ней пять периодов, которые  вместе с тем образуют разные сущности, «пять разных Россий»: киевская, татар-ского периода, московская, петровская, императорская. Особым образованием становится и советская Россия. Эти России, сме-няя друг друга, вместе с тем накладывались друг на друга, не образуя органического единства и преемственности. Напротив, общество проходило через радикальные, во многих отношениях катастрофические, изменения социокультурной ориентации.

Хотя приводимое Бердяевым перечисление номинально связано с меняющимися центрами и типами государственности, конечно  не в этом был его критерий, определяющий характер общества. С типом государственности  был тесно связан общий характер культуры, тенденции, определяющие ее динамику в каж-дом периоде.

Каждый переход  от одного периода к другому сопровождался  не только далеко идущей перестройкой предшествующих поли-тических и социальных структур, но и их ломкой, энергичными мерами по отрицанию и разрушению отвергаемого прошлого. Та-ков был вынужденный результат татаро-монгольского господства, политики Ивана Грозного и потрясений Смутного времени. Тако-вы были следствия целеустремленной политики Петра I и его пре-емников. В дворянско-бюрократической империи были отменены или ограничены прежние феодальные привилегии и порядки, со-здана новая социальная иерархия на основе табели о рангах и вы-слуги на государственной службе. Европеизация осуществлялась через крайнее социальное и культурное расслоение «по вертика-ли»: европеизированные и просвещенные верхи и закрепощенные, бесправные и темные низы. В свою очередь, дворянская культура решительно отвергалась разночинной интеллигенцией, а нарас-тающая буржуазия беспощадно рубила «вишневые сады» и обрека-ла на разорение «дворянские гнезда». Нарастание социальных про-тиворечий и движений социального протеста зачастую отражалось в отрицании господствующей культуры и культурном нигилизме.

Но дело не только в диахронических разрывах русской  исто-рии. Слабость интегрирующего духовного начала приводила к постоянной внутренней раздробленности этого общества. Бердя-ев имеет в виду не только хорошо знакомые нам по социально-политическому анализу противоречия между трудящимися и иму-щими слоями, народом и интеллигенцией, обществом и государ-ством. Этим противоречиям он придает несомненное значение как ситуативных причин, во многом обусловивших протекание революции 1917 г. Однако глубокие разлады были присущи са-мой русской культуре на разных этапах ее истории.

В этой культуре можно  найти немало антиномий, свойствен-ных всякой культуре и создающих разнообразие национально-духовной жизни: индивидуализм - коллективизм, смирение - бунт, природная стихийность - монашеский аскетизм, мягкость - жестокость, самоотверженность - эгоизм, элитарное - народное, высокое - обыденное и т.д.

Но наряду с этими  антиномиями постоянно присутствуют устойчивые черты принципиального  разрыва:

- между природно - языческим началом и высокой религиоз-ностью;

- между культом  материализма и приверженностью  к возвы-шенным духовным идеалам:

- между всеохватной  государственностью и анархической  воль-ницей;

-между национальным  самомнением, смыкавшимся с вели-кодержавностью, и мессианским универсализмом;

-между поисками  социальной свободы и подчинением  дес-потическому государству;

- между «русификацией»  православия как оплота христиан-ской России и стремлением к превращению православия во все-ленскую религию;

- между поисками  социальной свободы и подчинением  госу-дарственному деспотизму и сословной иерархии;

- между принятием  косного земного бытия, «крепкого  быта и тяжелой плоти», стяжательством  и безграничной свободой, иска-нием Божьей правды;

- между «западничеством»  как увлечением образцами про-гресса, свободы личности, рациональной организации жизни и «восточничеством» как интересом к упорядоченной и стабиль-ной, но сложной и разнообразной жизни, отличной от русской действительности, или же как к региону высокой духовности и мистических озарений.

Сложилось ли в русской  культуре ценностно-смысловое ядро? Отмеченные противоречия русской культуры постоянно прояв-ляют себя в различных сферах, отражаясь в художественном пла-не в поисках высокого ценностно-смыслового содержания в жиз-ни, что и придало ей несомненное мировое значение. Это отно-сится прежде всего к русской художественной литературе. Сама постановка «неразрешимых» проблем и выяснение их высшего гуманистического смысла придавали литературе общечеловечес-кую значимость. В своих классических достижениях русская ли-тература выступала как носительница современного просвеще-ния, разума и гуманизма, как средство выяснения соотношения личности и общества, личности и государства, социального уст-роения жизни, отношений между представителями разных соци-альных слоев и культур. Социальный критицизм делал ее вырази-тельницей подлинно народных интересов, все больше расходив-шихся (начиная с Чаадаева, Грибоедова и Пушкина) с самодер-жавием и связанной с ним официальной культурой. Отмеченная Достоевским «всемирная отзывчивость» придавало этой культуре широкое общесоциальное значение, делила ее духовной заступницей всех людей без социальных, национальных или религиозных различий.

Несмотря на то что  в этой культуре несомненно существовали тенденции к складыванию некоторого «ядра» и формирования «медиативных», т. е. посреднических ориентаций и структур, ко-торые примиряли бы крайности, эти тенденции не получили пол-ноценного развития, что обрекало духовную жизнь общества на ожесточенное противостояние различных течений, приводило к резким срывам и переходам от одного состояния к прямо проти-воположному.

Это были противоречия собственно «русской идеи», выражав-шие внутреннюю несистемность и разорванность как русской культуры, так и всего общества. Важным фактором, способство-вавшим такой разорванности, было распространение этой куль-туры вширь, на огромных пространствах Евразии, от Санкт-Пе-тербурга до Калифорнии. Как считали многие мыслители, роль пространства, распространение «по горизонтали» приводили к ослаблению системообразующих начал русской культуры и несформированности ее «вертикали», т. е. устойчивой иерархии цен-ностей и ориентации. К тому же на этом пространстве русская культура находилась в тесном взаимодействии в рамках единого государства с другими культурами и цивилизациями.

Противоречия  модернизации

Но было еще одно крупномасштабное противоречие, которое  с нарастающей силой проявилось в последние два века существования  Российской империи: между государственным  единством этого огромного разнородного конгломерата и потребностью общества в развитии, которое не могло осуществиться  без активизации деятельности всех сословий и групп и без преобразования присущих им ценностей и ориентаций. Потребности промыш-ленного и научного прогресса интенсивно требовали трансфор-мации российского общества и освоения достижений Запада, который уже в сильной степени переманил на свою сторону гос-подствующий класс, хотя и ценой сильного отрыва от народной культуры. Против такого отрыва Россия пыталась выставить свою самобытность, которая, как мы видели, была глубоко подорвана вековыми противоречиями. И уже оказалось невозможным про-должить это противостояние через мобилизацию православия - наподобие того, как десятилетия спустя в ответ на экспансию Запада проводили «ревайвал» своего религиозного достояния ис-ламские фундаменталисты или индусские коммуналисты. Про-исходивший почти повсеместно в XX в. разрыв, обусловленный модернизацией, принял особенно катастрофические формы в России в силу отмеченной выше разорванности цивилизации.

Конечно, культура всякого  развитого общества имеет поли-морфный характер, она богата и разнообразна, выполняет одно-временно или по временным циклам существенно различные функции. Для «топора и иконы» русской культуры могут быть приведены аналоги из других культур: священная и смеховая куль-тура, монах и рыцарь, рыцарь и буржуа, дворец и церковь (и костер), хризантема и меч и т.д. Тем не менее рассмотрение вся-кой «нормальной», т. е. зрелой и устойчивой цивилизации убеж-дает нас в том, что при всей дифференцированности и внутрен-ней противоречивости их духовным системам был присущ либо некоторый духовный стержень и нормативный принцип - как в исламе, либо устойчивое структурное распределение ценностей по сферам бытия (и разным религиям) - как в Китае, или по иерархии социокультурных компонентов - каст - как в Индии. Цивилизация утверждает некоторую соразмерность, формирует нормативную сердцевину, а тем самым выполняет и влиятельную интегрирующую функцию, соединяя воедино различные этнические, социальные и политические единицы.