Механизм развития античной цивилизации

Политически объединенный персами ближневосточный мир  рассматривал восточносредиземноморскую  периферию как свое естественное продолжение. Скифский поход Дария  был проявлением расширительной экспансии Ближневосточной цивилизации, в равной мере выразившейся и в  среднеазиатском походе Кира, и в  нубийском и ливийском походах  армий Камбиза. Наиболее активную роль в колонизационном движении играли греки Малой Азии, полисы которых  оказались под властью персов. Но их отношения с персами строились  на иной основе нежели отношения последних  с финикийцами, естественными конкурентами греков в торговле, мореплавании и  колонизации новых земель. Осознавший к концу VI в. до н.э. свою особость греческий  мир воспринимал персов как варваров и не желал мириться с их господством. Греко-персидские войны стали первым рубежом в развитии античной цивилизации, на котором эллины отстояли свое право  на ее самостоятельность и уникальность.

Однако по большому счету противостояние греков и персов продолжалось до конца IV в. до н.э., когда  оно вылилось в восточный поход  Александра Македонского. Уже в V в. до н.э. это противостояние было осознано как противостояние Европы и Азии, в котором персы лишь олицетворяли азиатскую Ближневосточную цивилизацию, стремящуюся поглотить европейскую  цивилизацию полисного мира эллинов. Формирование политических инструментов поддержания популяционного поля началось у греков под непосредственным влиянием персидской экспансии и выразилось в создании Делосского морского союза. Защита общих интересов популяции (цивилизации) была объективной задачей  входивших в ее состав социальных организмов. Поэтому политические объединения  греческих полисов были естественным способом их приспособления к условиям внешней среды. На Западе давление италийского  варварского мира и особенно Карфагена  привели к образованию Сиракузской  державы, в Причерноморье общение  со скифским миром - Боспорского царства, в Эгеиде конкуренция с финикийцами  и борьба с персами - Афинского  морского союза. Фактически в рамках единой полисной цивилизации наблюдается  обособление нескольких популяций  полисов со своими частными интересами и некоторой спецификой развития - Великая Греция, Киренаика, Балканское побережье и острова Эгеиды, Северное Причерноморье.

Но это обособление  не было расхождением культур различных  частей античной цивилизации. Оно лишь способствовало еще большему углублению специализации регионов и как  следствие более активному развитию мореплавания, торговли и денежного  обращения. Товарно-денежные отношения  не только остаются инструментом поддержания  цивилизационной соционорматики, но и все более наращивают свое значение в этом качестве. Это ведет к  повышению плотности популяционного поля, означающему на практике активизацию  межполисных отношений (экономических, политических, военных, культурных). Следует  подчеркнуть, что в отличие от других (традиционных) цивилизаций, у  которых плотность популяционного поля уменьшается от центра к периферии, у полисной цивилизации греков она  была почти равномерной как в  центре, так и на периферии. Это  было связано с тем, что ее создал один этнос и этническая соционорматика нигде не вступала в противоречие с цивилизационной.

Специфика социального  поля эллинской цивилизации была иной. Оно было соткано из формально  однородных ячеек, которые фактически имели разное внутреннее наполнение. Греческие полисы условно разделяются  современными исследователями на развивавшиеся  по консервативной (Спарта) и по прогрессивной (Афины) модели. Это различие собственно и обеспечивало тот необходимый  элемент борьбы противоположностей, который позволял развиваться единству однородного социального поля. Конфликты  между полисами разной модели, олицетворявшими (в какой-то степени, абсолютизировавшими) две противоположные стороны - общинность и классовость - полисной государственности, уходят корнями в самое начало их складывания и замирают лишь в  результате подчинения полисного мира Македонией. Можно сказать, что эти  конфликты были имманентно присущи  полисной системы, имея основой автономию  полисов. Но при более строгом  взгляде очевидно, что целенаправленный характер эта конфликтность приобретает  с конца VI в. до н.э., когда завершается  складывание полисной государственности  и исходное социально-экономическое  различие полисов приобретает очерченные политические формы.

В этой связи  становится обоснованным иной взгляд на проблему кризиса полисного строя  в IV в. до н.э. Внутриполисные конфликты  и изменения в архаических  формах общежития выступали формой адаптации полиса ко все более  уплотняющемуся социальному полю цивилизации, то есть к новым историческим условиям. Чем активнее участвовал полис в  общеэллинской экономической и  политической жизни, тем заметнее происходила  его модификация. Лишь периферийные полисы отсталых областей сохраняли  верность традиционным архаическим  устоям жизни. Кризис полиса был кризисом его внутреннего роста и совершенствования.   

Кризис полисного строя.   

Одновременно  с кризисом полиса в литературе обращается внимание на параллельно развивавшийся  кризис полисной системы в целом. Ее упадок оценивается сквозь призму неспособности полисного мира своими силами создать политическое объединение  нового типа и подчинение Эллады Македонией. Действительно, борьба за гегемонию  в Греции имела объективной целью  объединение как можно большего числа полисов. Эта цель была осознана самими греками и пропагандировалась, в частности, Исократом и Ксенофонтом. В роли объединителей Эллады эти  мыслители видели преимущественно  лидеров периферийных государств - Агесилая, Гиерона, Александра Ферского, Филиппа. Это было не случайно. Как  отмечалось, периферия цивилизации  более способна к мутации, то есть созданию нового, нежели центр с  повышенной плотностью популяционных  признаков. В случае с эллинской  цивилизацией однородность ее социального  поля не позволяла выдвинуться лидеру из собственно полисной среди. В то же время эта однородность создавало  гораздо более плотную зону культурного  влияния на периферии, чем у других цивилизаций, где социальное поле равномерно истончается от центра к периферии. Поэтому возвышение Македонии не следует рассматривать в отрыве от эволюции полисного мира, как  процесс исключительно македонского саморазвития. Она была той частью буферной зоны между цивилизацией и  первобытным миром, которая порождает  варварский племенной строй, со временем становящийся основой собственной  государственности. Множество исторических примеров (политика Архелая, жизнь Эврипида в Пелле, Филиппа в Фивах, воспитание Александра Аристотелем) указывают  на тесную связь Македонии с Грецией, стимулировавшую правящую династию поощрять традицию о этно-языковом родстве греков и македонян.

Автономия полисов  длительное время мешала выработке  политического инструмента для  решения двух основных проблем развития цивилизации - проблемы расширения за пределы естественно сложившихся рубежей и проблемы унификации популяционного поля. Конфликты и войны между полисами были естественной формой выработки такого инструмента, которым стал возникший под эгидой Македонии Панэллинский союз. Установленный Филиппом Македонским социальный мир и порядок в Греции должен был стать предпосылкой для нового этапа унификации полисных порядков. Другая задача - задача расширения была обозначена в подготовленном Филиппом походе против персов. Однако несмотря на блестящие политические и военные успехи Филиппа и его сына, возвышение Македонии оказалось неудачной попыткой решения заявленных проблем.

Завоевательная  активность Македонии оказалась  односторонне запрограммированной  слишком затянувшейся борьбой эллинов  с Ближневосточной цивилизацией за самостоятельность. Вызов Азии оказался настолько силен, что ответ македонян  вышел далеко за рамки интересов  античной цивилизации. Потребность  политического объединения всего  эллинского мира, видимо, подспудно  осознавалась, что отразилось в традиции о планах западного похода Александра (а также неудачном походе Зопириона  в Причерноморье и позднее  Александра Молосского и Пирра в  Южную Италию и Сицилию). Восточный  поход также первоначально был  задуман только с целью завоевания (Малой) Азии для освобождения находившихся там греческих городов. Одновременно решалась проблема экономических связей в регионе Восточного Средиземноморья, в котором пересекались зоны интересов  связанных с Македонией греков и  связанных с Персией финикийцев. Поэтому совет Пармениона принять  предложения Дария, поступившие  после битвы при Иссе, отражал  реально осознанные задачи восточного похода. Египет, экономически и культурно  тяготевший более в восточно-средиземноморскому миру, нежели к ближневосточно-месопотамскому, практически без боя оказался в руках македонян. Однако поход  Александра преодолел пределы чисто  функционального разрешения проблемы популяционного расширения. В орбиту греко-македонскогой экспансии попали территории, культурно чуждые античной цивилизации, развитие которых определялось иными соционормативными принципами. Держава Александра Македонского, несмотря на величие его исторической авантюры, была заведомо нежизнеспособна.

Озабоченный стремлением  избавиться от опеки сделавшего его  царем клана Пармениона Александр  оказался неспособен решить свою главную  личную проблему - сравняться в политической гениальности со своим отцом. Осознание  своей ущербности даже перед тенью  убитого Филиппа толкало Александра на экстравагантные, яркие, но совершенно бесперспективные поступки. В какой-то степени его личность выразила отвечавшие духовным исканиям времени потребности  крайнего индивидуализма, почему и  оказалась в центре внимания писателей  и историков, обретя так сказать "историографическую ценность".

Не решив проблем  античной цивилизации, поход Александра имел немалое значение для Ближневосточной  цивилизации. Политическая форма Персидского  государства оказалась неадекватна  ей вовсе не из-за слабости и аморфности последнего. Военно-административная система Персидской державы отнюдь не была примитивной и неразвитой. Созданная Ахеменидами государственная  организация в течение многих веков регенерировалась последующими режимами, выйдя в рамках Исламской  цивилизации за пределы древнего мира. Но в тот исторический момент Персидское государство объединяло по крайней мере два культурных комплекса, которые в течение нескольких веков постепенно расходились между собой. Выше отмечалось, что изначально персы включили в одно политическое целое две материнские цивилизации - месопотамскую и египетскую. Военный разгром персов освободил центральное ядро Ближневосточной цивилизации от слишком сильно мутировавшей западной периферии. В рамках новых политических систем (Парфянского, Ново-персидского царств и др.) социокультурные нормы цивилизации приобрели большую однородность и устойчивость.

Египет всегда оставался чужеродным телом в  составе персидского государства, ослабляя и расшатывая его единство. Не без его влияния в непосредственном соседстве с персидской державой выросла и оформилась античная цивилизация. Ее воздействие на протяжении V-IV вв. до н.э. сформировало своего рода пограничную  с месопотамским влиянием культурную зону, включавшую Малую Азию, Сирию, в известной степени Финикию  и Египет. Именно эта культурная зона стала территорией, на которой  развились наиболее типичные эллинистические  государства. Таким образом, несмотря на то, что Александр Македонский  оказался неспособен осознать стоящей  перед ним исторической задачи, сама история решила проблему отделения  этих территорий от ближневосточного мира другим способом, затратив на это  чуть больше времени.   

Античная цивилизация в римской оболочке.   

Политическое  орудие для решения проблем античной цивилизации со временем нашел западноэллинский мир, более свободный от всепоглощающей ориентированности на противостояние ближневосточному влиянию. Жизнь Великой  Греции, безусловно, была отягощена  своими проблемами. Поэтому первоначально  поиски решения общецивилизационных  задач выглядели как стремление решить собственные западносредиземноморские проблемы. Греки Западного Средиземноморья  упорно боролись за расширение сферы  своего влияния с Карфагеном и  Этрурией. Неустойчивое равновесие сил  требовало постоянного напряжения от каждой из сторон. В своей борьбе западные греки активно пользовались поддержкой восточных сородичей, приглашая  полководцев и наемников из Пелопонесса  или Эпира. Но одновременно эллинская  цивилизация оказывала оплодотворяющее  культурное воздействие на и окрестную  варварскую периферию Италии.

"Приручение" варварского Рима происходило  постепенно. Достоверность раннеримской  истории не случайно вызывает  сомнения у исследователей. Вполне  вероятно, что до V или даже IV в.  до н.э. римское общество развивалось  отнюдь не по полисному пути. Возможно, строй гражданской общины, утвердившийся в Риме в ходе  завоевания Италии в IV-III вв. до  н.э., был воспринят им под влиянием  контактов с италийскими греками.  Структура гражданского коллектива  оказалась подходящей формой, позволившей  погасить этно-социальные конфликты,  слишком долго подрывавшие военную  силу первоначально аморфного  римского вождества. Комплекс  мер, оформивших важный рубеж  в становлении римского гражданского  коллектива, связан в античной  традиции с именем знаменитого  цензора 312 г. до н.э. Аппия  Клавдия Цека, прославившегося также  укреплением связей с греческой  Кампанией (Аппиева дорога) и непримиримостью по отношению к Пирру. В IV-III вв. до н.э. римляне ориентировались на кампанских и южно-италийских греков, тогда как балканских рассматривали как чужаков с чуждыми интересами. Ориентация на греческую поддержку позволила Риму выдержать натиск этрусков и галлов. За это они в свою очередь поддержали кампанских греков в борьбе с самнитами. Завязавшиеся таким образом отношения способствовали распространению греческого влияния в Риме. Завершение оформления римской гражданской общины, вероятно, происходило уже в контакте с южноиталийскими эллинами. Таким образом Рим оказался включен в орбиту античной цивилизации. Несмотря на патриотический акцент римской традиционной версии событий, конфликт Рима с Пирром в определенном смысле можно рассматривать как борьбу за право играть роль военно-политического орудия греческой цивилизации.

После подчинения Римом Этрурии нарушился естественный баланс сил в Западном Средиземноморье, определявшийся сферами влияния  карфагенян, этрусков и греков. Начался  новый виток конфликтов между  Карфагеном и Великой Грецией  за восстановление нарушенного равновесия. Каждая из сторон стремилась заручиться поддержкой Рима, который еще не был способен распространять собственное  торговое и культурное влияние, но обладал  военной силой. Договор с Карфагеном 279 г. до н.э. стимулировал войну с  Пирром. Но, победив, римляне разобрались  в стратегическом положении сторон и переориентировались на греческий  мир. По сути дела в первой пунической войне Рим воевал не за свои интересы, а за интересы греческих городов  юга Италии и Сицилии. Но, став на этот путь, римляне уже не могли  с него сойти: западносредиземноморский мир разделился на зоны влияния двух миров - греческого и карфагенского. Однако греки вовремя обзавелись прочным тылом в виде Римско-Италийской конфедерации. Поэтому Баркиды попытались создать для Карфагена точно  такую же ударную силу из варваров в Испании. Сражаясь с римскими войсками в Италии Ганнибал, однако, стремился  контролировать вовсе не Рим, а греческие  города Сицилии, Южной Италии и Кампании. Как известно, решающая схватка закончилась  победой Рима.