История С.-Петербурга в творчестве Пушкина

  Введение. 

      Город великой судьбы. 

 Поистине  чудесен раскинувшийся на многочисленных  островах Невской дельты город,  изумляющий поразительной гармонией  воды и суши, органичным единством  широкой глади Невы, ее протоков, рек и каналов с величавой  панорамой уникальных зданий и сооружений на их берегах. Его непередаваемая красота увековечена художниками, воспета поэтами. Вот, например, гениальные пушкинские строки:  

                                         Люблю тебя, Петра творенье,

                                         Люблю твой строгий, стройный вид,

                                         Невы державное теченье,

                                         Береговой ее гранит…  

 Ни с чем   не сравнимы волшебные белые  ночи Петербурга. Поистине упоительная пора, когда над ширью Невы, набережными и площадями города простирает свою мантию белая ночь. Чудесен архитектурный облик города: его мосты, дворцы и парки, берега, одетые в камень. Разве не чудо Исаакиевский собор или Медный всадник? Екатерининский дворец в Пушкине? Да и сколько таких чудес здесь!..

  

                                       «Пушкин! Он и в лесах не  укроется» 

 Через несколько  месяцев после того, как Державин на публичном экзамене с волнением слушал «Воспоминания в Царском Селе», в журнале «Российский Музеум» появились стихи под названием «Пушкину». В них никому неизвестный воспитанник Царскосельского Лицея Пушкин объявляется бессмертным поэтом. 

                                        Пушкин! Он и в лесах не укроется;

                                        Лира выдаст его громким пением.

                                        И от смертных восхитит бессмертного

                                        Апполон на Олимп торжествующий.  

 Стихи писал  Дельвиг, который первый поведал  читающей публике о необычайном даровании друга. Пушкин был смущен и растроган. Он ответил Дельвигу: 

                                           Спасибо за посланье,

                                           Но что мне пользы в том?                                                                                       

                                          На грешника потом                                                    

                                           Ведь станут в посмеянье

                                          Указывать перстом!..

                                           О, Дельвиг! начертали

                                           Мне Музы мой удел;

                                           Но ты ль мои печали 

                                           Умножить захотел? 

 Вслед за  Дельвигом и другие лицейские  поэты высоко оценили Пушкина. Он знал, сколь большую надежду возлагают на него. Это волновало и радовало. Чем же ознаменовать ему свое вступление в жизнь!

 Пушкин стал  писать большую комедию «Философ» и, перебирая тетради со стихами, вдруг подумал, что не плохо бы издать свои лицейские стихотворения. Он создал план сборника, в который входят «15 элегий».

 У Пушкина  навсегда остались в памяти  многолюдные собрания, офицеров и штатских. Целью тайного общества было спасти Россию, добиться уничтожения рабства. Описывая молодых вольнолюбцев, Пушкин помянул и себя: «Читал свои Ноэли Пушкин». Ноэли – остроумные и злободневные политические песенки – родились во Франции. По рассказам очевидцев, да и по собственному свидетельству Пушкина, известно, что написал он несколько ноэлей. Но сохранился лишь один - «Сказки». Потому ноэль и был назван «Сказки». Вскоре весь Петербург знал ноэль наизусть. В лице юного Пушкина правительство приобретало врага. Тем более опасного, что он был необычайно талантлив. 

    Лирика Пушкина. 

 Барочные  сады Москвы отличались от  ренессансных своим ироническим  характером. Их, как и голландские  сады, стремились обставлять живописными  картинами с обманными перспективными видами, местами уединения и так далее.

 Все это  в последствии Петр стал устраивать  в Петербурге. Разве что прибавились  в петровских садах скульптуры, которые в Москве боялись из  «идеологических» соображений: их  принимали за идолов. Да прибавились еще эрмитажи, разных типов и различного назначения. Такие же иронические сады с уклоном рококо стали строится в Царском Селе. Перед садовым фасадом Екатерининского дворца был разбит Голландский сад, и это свое определение «Голландский» сад сохранял еще в начале 20-го века. Это было не только название сада, но и определение его типа. Это был сад уединения и разнообразия, сад голландского барокко, а затем рококо с его склонностью к веселой шутке и к уединению, но не философскому, а любовному.

 Вскоре Голландский сад, сад рококо, был окружен обширным предромантическим парком, в котором «садовая идеология» вновь обрела серьезность, где значительная доля принадлежала уже воспоминаниям, героическим, историческим и чисто личным, где получила свое право на существование чувствительность («sensibility of gardens») и была реабилитирована изгнанная из садов барокко пародированная в них серьезная медитативность.¹

 Если мы  обратимся от этого кратчайшего  экскурса в область русского  садово-паркового искусства к  лицейской лирике Пушкина, то мы найдем в ней всю «семантику» садов рококо и периода предромантизма.

 Пушкин в своих лицейских стихах культивирует тему своего «иронического монашества» («Знай; Наталья: я монах!»), садового уединения – любовного и с товарищами, тему весьма звонкую в раннепоэтическом творчестве.

 Лицей для  Пушкина был своего рода монастырем, его комната – кельей. Это чуть-чуть  всерьез и чуть-чуть с оттенком  иронии. Сам Пушкин в своих лицейских стихах выступает как нарушитель монашеского устава (пирушка и любовные утехи). Эти темы – дань рококо. Но есть и дань предромантическим паркам, его знаменитые стихи «Воспоминания в Царском Селе», где «воспоминания» - это памятники русским победам и где встречаются оссианические² мотивы (скалы, мхи, «седые валы»), которых на самом деле на Большом озере в Царском и не бывало.  

 Открытие русской природы произошло у Пушкина в Михайловском.     Михайловское и Тригорское – это места, где Колумб русской поэзии Пушкин открыл русский простой пейзаж.

 Пушкин в  своем поэтическом отношении к природе прошел путь от Голландского сада в стиль рококо и Екатерининского парка в стиле предромантизма до чисто русского ландшафта Михайловского и Тригорского, не окруженного никакими садовыми стенами и по-русски обжитого, ухоженного, «обласканного» псковичами со времен княгини Ольги, а то и раньше, то есть за целую тысячу лет.

 И не случайно, что именно в обстановке этой  русской, «исторической» природы  родились подлинно исторические  произведения Пушкина, и прежде  всего «Борис Годунов».

 Пушкин открыл природу сперва в Царскосельский парках, но дальше он вышел за пределы «ухоженной природы». Из регулярного лицейского сада он перешел в его парковую часть, а затем в русскую деревню. Таков пейзажный маршрут пушкинской поэзии. Соответственно нарастало и национальное видение им природы.

 Изменить  что-либо в Михайловском и Тригорском, да и вообще в Пушкинских  местах бывшей Псковской губернии (новое слово «Псковщина» к  этим местам не идет совсем), нельзя, так же как во всяком  дорогом нашему сердцу сувенире. Даже драгоценная оправа здесь не годится, так как пушкинские места – это только центр той обширной части русской природы, которую мы зовем Россией. 

 Путешествия – особая и важная тема в биографии Пушкина, который среди своих современников выделяется тем, что много ездил и многое повидал. Его побуждали к этому не только сложные политические и жизненные обстоятельства, но и постоянная внутренняя потребность. Будучи по натуре «странствователем», поэт не просто удовлетворял в путешествиях природную свою любознательность, открывая для себя все новые и новые земли. Он получал в них могучий творческий импульс, «полнясь пространством и временем», приобщаясь к настоящему и прошлому страны и народов, ее населяющих.

 Поездки по  стране почти всегда связаны  с поворотами в творческой судьбе поэта, с возникновением новых произведений.

 Скитальческая  жизнь началась для Пушкина  весною 1820 года. Когда он едва  ли не первым среди представителей  того поколения, которое мы  называем сегодня декабристским,  был надолго оторван от привычной жизни и подвергнут опале. Предыстория высылки его из Петербурга общеизвестна. 

   Приезд Пушкина в Петербург.

 

Контуры Пушкинского  Петербурга легко различаются на карте современного Петербурга: город  умещается между Фонтанкой и  Невой да еще занимает острова: Заячий, Петровский и Васильевский. Здесь живут друзья Пушкина и его герои. Здесь находятся и все петербургские квартиры поэта.

 Пушкинский  Петербург включает в себя  образ самого города. Его историю,  ставшую выражением целого пласта  истории России. Его архитектуру, которая складывается именно в эти годы, годы жизни великого русского поэта. Петербург Пушкина существует как бы в двух измерениях: как историческая реальность и как поэтический образ, пришедший к нам из его творчества. Пушкинские строки, обращенные к Петербургу, будут сопутствовать нам на протяжении всего рассказа: я постараюсь представить город, увиденный глазами поэта.

 Жизнь Пушкина  и его поэзия, история Пушкина  и его архитектура – все  это вместе и составляет понятие  «пушкинский Петербург».

 Верстовые  столбцы³ на Царскосельском тракте, высеченные из разноцветного мрамора, метили приближение столицы. Цифры, нанесенные на камень, обозначали оставшиеся до Петербурга версты, солнечные часы – время. Вот только измерять время круглый год по солнцу здесь было, пожалуй, трудновато: не так уж много солнечных дней выпадало на долю северной столицы.

 Впрочем,  в то лето 1811 года, когда Василий Львович Пушкин вместе с племянником своим Александром въехали в Петербург по царскому тракту, стояла на редкость жаркая, солнечная погода.

 По приезде  остановились в одной из лучших  гостиниц, у Демута (набережная Мойки, 40), почти у самого Невского  проспекта.

 После тихой,  домашней, уютной Москвы Петербург  вызывал удивление и настораживал. Улицы здесь шли по прямой, словно выведенные по линейке. От Адмиралтейства они расходились лучами, как на чертеже. Каждый дом, особенно на Невском проспекте, красив и торжествен.

 Можно было  всмотреться в этот город, постепенно  привыкнуть к нему.

 Шпиль собора  Петропавловской крепости был виден отовсюду, в любой части Петербурга, за Невой – Васильевский остров, где находится кунсткамера – первый русский музей «для хранения всяких диковинок и разностей». А сам остров, строго размеченный линиями и квадратами, должен был, по замыслу Петра I, стать центром его новой столицы. Вместо улиц здесь были линии, параллельные и перпендикулярные, и назывались они: первая линия, вторая, третья и так далее – по цифрам, а не по именам. Перед фасадом здания «Двенадцати коллегий», где помещался университет, петровскими планами намечалась главная площадь столицы. Но площадь застроили и загородили парадным фасадом.

 Ничего не  получилось из первоначального  замысла: низкий Васильевский  остров, затопляемый каждую осень  водой, не мог быть центром столицы, и постепенно центр переместился на другой берег Невы, к Адмиралтейству, подальше от залива.

 Гуляли по набережным, заходили в Летний сад – Василий Львович показывал племяннику город. Четко распланированный, с прямыми аллеями, подстриженными кустами, Летний сад был создан по проекту Петра, желавшего иметь сад «лучше, чем в Версале у французского короля». И мраморные скульптуры – аллегории – стали его украшением: Истина, Красота, Благородство, Правосудие…

 По другую сторону сада – Михайловский замок. Архитекторы В.Баженов и Бренна строили его для Павла I: император торопился переехать сюда, покинуть нелюбимый Зимний дворец – резиденцию Екатерины. Но прожил здесь только сорок дней и был убит в замке. С той поры в нем так никто и не жил. Заброшенный, пустой дворец казался огромной декорацией театрального спектакля. Фасад его украшали щиты и доспехи, античные эмблемы славы и доблести. И на крыше Зимнего дворца тоже стояли античные одежды, что не соответствовало его климату и географии: зимой, на сыром петербургском ветру, засыпанные снегом, эти скульптуры и памятники смотрелись странно, сиротливо.