Когда-то, будучи
еще очень молодым, решившись
на смелый шаг выступить с
критическим обзором книги А.А.
Шахматова «Очерк древнейшего
периода истории русского языка»
, на заседании Московской Диалектологической
комиссии, Н.С.Трубецкой, как он позже напишет,
«произвел эффект разорвавшейся бомбы»
(цит. по: Топоров 1994:48). Он находился в постоянном
поиске. Видя методологические просчеты
своего старшего коллеги и к тому времени
виднейшего представителя фортунатовской
школы и понимая необходимость преодоления
разделяемого многими учеными метода
реконструкции, он задумал посвятить этому
вопросу книгу «Праистория славянских
языков». «В ней, – пишет Н.С.Трубецкой
в автобиографических заметках, – я предполагал
продемонстрировать процесс развития
отдельных славянских языков из праславянского
и праславянского из индоевропейского
с помощью усовершенствования метода
реконструкции». (Ibid.: 49).
Таким образом,
уже в 1910-е годы молодого
ученого занимает проблема поиска
нового уровня лингвистических
исследований. Славянские языки
и культурные традиции славянства
позже нашли оригинальное воплощение
в цикле этнолингвистических
работ ученого. (Заметим, в силу
ряда обстоятельств, Н.С.Трубецкой
не успел реализовать задуманное).
К слову сказать, фигура академика
Шахматова не раз возникает
в письмах Н.С.Трубецкого 1920-х
годов. Анализируя его взгляды
и осознавая неточность некоторых
положений его теории, ученый, полемизируя
с ним, Н.Н.Дурново пишет (20.X.1925):
«В защиту Шахматова Вы приводите,
что он в своих лингвистических
построениях опирался на историю.
По-моему, именно это и плохо.
Историки, в сущности, знают очень
мало о древнейшем периоде
русского племени и сами обращаются
за сведениями к нам, лингвистам»
(Trubetzkoy’s Letters 1975:435).
Нам все-таки
думается, что некоторые высказывания
Н.С.Трубецкого довольно спорны,
если не категоричны, напр., о
том, что «... построения вроде
Шахматовских являются лишь лингвистическим
толкованием предвзятой истории...» (ibid.:
436). К ним, по всей видимости, следует отнестись
с известной долей относительности. Впрочем,
одно из замечаний Н.С. Трубецкого, на сей
раз высказанное им в письме к Р.О.Якобсону
от 18.VII.1923, более определенно, во всяком
случае, являет собой полное единение
и четкость поставленной задачи: и он,
и Р.О.Якобсон считали фонетические признаки
наиболее показательными при восстановлении
древней языковой структуры и выяснении
вопроса о степени родства языков разных
семей. Конкретная проблема ставится им
вполне аргументированно: «Для истории
качественных изменений неударяемых гласных
нужно проделать огромную работу перегруппировки
того материала, с которым мы до сих пор
оперировали. Как раз в этом вопросе особенно
ярко сказывается неправильность методологической
системы школы Шахматова, устанавливающей
границы говоров, а не явлений, и исходящей
из сложившихся говоров, которые затем
«смешиваются» (Ibid.:54) .
Между прочим,
в упомянутой статье (Jakobson 1962; то
же: 1971) Якобсон упоминает и Д.К.Зеленина,
который своими работами способствовал
прояснению многих важных вопросов «языкового
общежития». Научная позиция Д.К.Зеленина,
высоко ценимого Р.О.Якобсоном, на наш
взгляд, свидетельствует и об определенной
тенденции в области языковых разысканий
в первой трети 20-го века. Евразийская
проблематика объединила отечественных
ученых разной специализации, в силу обстоятельств
оказавшихся по разные стороны границы.
Здесь выступают черты «общеславянского»
научного мышления, то, что П.Н.Савицкий
выразил в понятии «лингвистика [но не
лингвисты] евразирует.» Итак, Р.О.Якобсон,
обобщая эту грань работ Д.К.Зеленина,
обоснованно пишет: «...он устанавливает
общеевразийские черты отношения говорящих
к слову. Там, где есть общность оценки
слова, единство культуры языка, естественно
предположить и наличие совпадений в языковой
структуре непосредственно» (Jakobson 1962:150).
Поразительно, казалось
бы, имея общие принципы исследования,
единую концепцию культурного
развития и в основном совпадающие
взгляды на проблему эволюции
в широком ее толковании, к
тому же, направляя свои разыскания
в практическое русло, частные
методы изучения языка и этнокультурных
процессов у евразийцев и пути
их реализации были все же
разными. Менее известный в
современной лингвистике, но неоднократно
упоминаемый нами П.Н.Савицкий, чьи
некоторые научные принципы,вероятно,легли
в основу концепции этногенеза и пассионарности
Гумилева, изучая пограничные сферы, впервые
обнаружил связь геоклиматических зон
с характером диалектных изоглосс (см.:
Савицкий 1927; Jakobson 1962:147).
Следовало бы
рассказать и о других достижениях
этого направления, составившего
целую эпоху в научном мире,
и, увы, прошедшего практически
незамеченным советской лингвистической
школой. Предстоит еще исследовать истоки
евразийства и определить роль В.И.Ламанского,
Н.И.Надеждина и многих других славяноведов,
чьи мысли были развиты поколением 1920–1940-х
годов.
Мы постарались
представить обширный спектр
проблем оригинального и малоизученного
направления гуманистической мысли
XX века – евразийства, преимущественно
касаясь его культурологической и этнолингвистической
сторон. Без сомнения, самым ярким и самостоятельным
евразийским мыслителем был Н.С.Трубецкой,
выделившийся разносторонностью познаний
и тщательностью методологических разработок.
«Само евразийство, – пишет Н.И.Толстой,
– во всей полноте возникает тогда, когда
серьезный интерес к типологии культур
привел Н[иколая] С[ергеевича] к представлению
о культурах – микротипах и макротипах,
которые связываются с понятием личности»
(Толстой 1994:9).
Книгу наконец-то
изданного на Родине Петра
Николаевича Савицкого «Континент
Евразия» и новый «Этнологический
словарь», закрепивший в своем
словнике понятие «евразийство»
как особую научную доктрину. Значит, идея
евразийства обретает в России второе
дыхание?