Андрей Рублёв

АНДРЕЙ РУБЛЁВ

Редакция автора от 5.IV.2000

Вим Ведерс, «Небо над Берлином» — фильм о воплощении ангела в человека. Пришедшие на землю по собственному желанию могут узнавать друг друга. «Посвящается всем бывшим ангелам, в особенности Яцухиро, Франсуа и Андрею». Андрей Тарковский и «Андрей Рублёв». Несколько лет бился за то, чтобы запустить фильм. После того, как фильм в порезанном виде вышел (с трудом — три года пролежал на полке, а потом почти не шёл на широком экране в центре — там, где могли понять), подвергся нападкам со всех сторон — в очернительстве русской действительности — и советские критики, и Солженицын в Америке. Что писали советские — это понятно. В чём обвинял Солженицын? В том, что у Тарковского ни один из людей православной Руси толком не перекрестился в кадре, монахи поленницу складывают неумело, юродивая дурочка оказывается символом Руси, а великий художник не показан за работой. На самом деле это гениальный ход — если бы Андрей Рублёв был показан за иконописанием, в этом было бы столько нестерпимой фальши, что фильм или просто не состоялся бы или бы превратился в заурядную иллюстрацию к популярному изложению истории. Никому не хотелось говорить, что фильм о другом — и его настоящее название «Страсти по Андрею» подчёркивало смысл всего происходящего на экране — это был фильм о воплощённом ангеле, идущем через человеческую жизнь. Во времена, не самые благоприятные не только что для ангелов, а и для привыкших ко всему людей.

«Ангеличность» — главный напев Рублёва, его интонация.

Древний поэт был  одновременно и поэт, и композитор. И это относится не только к  Гомеру, но и к церковной поэзии, которая особым образом поётся или  читается (речитатив псалмов). Тогда  художник создавал образы предельно  обобщённые, идеальные. Он жил в мире богов, как Гомер, или в мире ангелов, как Рублёв, и этот еле слышимый человеческим ухом напев руководил  его кистью. Потом боги гибнут и  на их место приходят «герои», а с  ними и классицисты — с твёрдым  знанием законов композиции и  «идеальных» пропорций. Но ангелы всё  же существуют, и лучшие из мастеров слышат их голоса: у Мартоса они рыдают, так как их место теперь на надгробиях. В связи с дальнейшей прозаизацией они начинают восприниматься только как реквизит искусства и уходят из жизни.

Но «ангеличность» как напев никогда не исчезала из русского искусства, где образ идеальный всё же давлеет над характерным. «Идеальны» женские портреты Рокотова и Боровиковского, напев этот слышится в непереводимой с русского языка поэзии Пушкина, видится в лучших работах Александра Иванова, в Ангеле с кадилом и Серафимах Врубеля (последней работой мастера был Ангел, которого он написал уже слепым)... Совсем недавно, когда умер Георгий Свиридов, кто-то из музыкантов сказал в телерепортаже с его похорон, что больше нам не услышать ангельской музыки... Ангелы Рублёва, явленные нам в Троице, не случайны, а как бы квинтэссенция всей русской живописи, искусства, а может быть и культуры, её интонация.

Гёте говорил, что  есть личности, в судьбе которых  предвосхищается судьба всей нации. Возможно, что для русской культуры этой личностью был Андрей Рублёв — её гений-хранитель.

Эта идеальность  образа самого художника не даёт покоя  исследователям его творчества. Дело доходит до того, что его самого называют личностью легендарной, а  для всех приписываемых ему произведений оспаривается личность автора. Что  известно о нём достоверно? Что  он был монахом, но когда и где  он принял постриг — в юности ли, или уже в зрелом возрасте — неизвестно. Известно лишь, что  он не стал суровым аскетом и не ушёл куда-нибудь в леса. Оставаясь  монахом Спасо-Андроникова монастыря, он не покинул центра Московского княжества и сумел соединить жизнь кроткого постника, общение с миром, способность к дружбе и творчество тихого гения. Мы не знаем источников его вдохновения — черпал ли он впечатления из книг, дальних хожений или из одних созерцаний. Биография Рублёва очень коротка и говорит только о его старости. Старец Андрей был в послушании у Никона Радонежского и по его велению написал икону св.Троицы. Старец Андрей в будни писал иконы, а по праздникам, когда нельзя было работать, рассматривал иконы. Старец Андрей имел друга и сопостника Даниила Чёрного, тоже иконописца, а после смерти, явившись Даниилу в видении, звал его с собою. Старец Андрей написал множество икон и все чудотворные. В последних словах звучит не обычная религиозная традиция, а особая оценка всего творчества Рублёва — из-под его кисти выходили чары национальной религии, его иконы особенно легко переносили в другой мир, облегчали страдания этого.

Центральным в художественном наследии Рублёва считается икона  Троицы, написанная им «в похвалу святому  Сергию». Правда, теперь иногда и её принадлежность Рублёву оспаривается. Дело в том, что письменное свидетельство  о написанной мастером Троице, возможно, относится к другой иконе. Во всяком случае после московского пожара 1547 года с икон Троице-Сергиевой обители монахи снимали прориси — и рублёвской Троицы там не было. Она могла поступить в монастырь как вклад Ивана Грозного (сообщение летописи можно прочитать и как вклад нового роскошного оклада на уже существующую здесь икону, и как вклад иконы с новым роскошным окладом). Многие исследователи отмечают дисгармонию Троицы с иконостасом собора, где она установлена и в создании которого тоже должен был принимать участие Рублёв. С этим иконостасом тоже не всё понятно — возможно, он создавался достаточно быстро и потому была приглашена большая группа разнородных художников, возглавлять которых всё-таки по летописи должны были Андрей с Даниилом. Некоторые приписывают этот диссонанс немощи уже престарелого Андрея (работа выполнялась им в конце жизни, а умер он в «старости великой» — предположительно около 70 лет), некоторые ищут другие причины.

Возможно, что та Троица, которая стояла в иконостасе Лавры, а сейчас экспонируется в  Третьяковской галерее, не та икона, что первоначально писалась для  Троицкой церкви монастыря (кстати, не существует и единого мнения —  для какой церкви). Дело в том, что монастырь был сожжён и  пограблен во время нашествия  Едигея в 1408 году — вернувшиеся монахи отстроили для начала в 1411 году деревянную церковь, а потом — в середине 20-х годов была сооружена и каменная. Рублёв мог писать Троицу и для той или для этой церкви, а мог и с разницей лет в пятнадцать писать и для той, и для этой).

Тема Троицы, которую  для Руси актуальной сделал Сергий Радонежский, стала центральной  темой творчества Рублёва. Сергия и  Андрея связывало духовное родство. Не исключено, что Андрей ещё при  жизни игумена мог бывать в  Троице-Сергиевом монастыре (раньше вообще считалось, что именно там он принял монашеский постриг), во всяком случае и Никон, настоятель монастыря после Сергия и заказчик Троицы, был учеником Сергия, и Андроник, первый настоятель Спасо-Андрониевского монастыря, с которым была связана значительная часть жизни Рублёва, был учеником Сергия, и Савва, настоятель Савино-Сторожевского монастыря в Звенигороде, где много работал Рублёв, был учеником Сергия. Художник не покидал всю свою жизнь круга Сергия. Это была живая традиция, живая атмосфера, в которой жил и которой жил Рублёв. Троицу в своей жизни Андрей Рублёв наверняка писал не раз — и даже если это не та конкретно Троица, которая создавалась здесь, а та почему-то утрачена, то она всё равно судя по всему принадлежит Рублёву. Это была как бы его тема. А иначе получается, что существует гениальный художник (оценённый уже современниками) без своих произведений и гениальное произведение его времени, созданное не упоминавшимся нигде даже косвенно художником. К тому же сравнительный анализ достоверно известной работы Рублёва — росписей Владимирского Успенского собора — при всей условной сопоставимости фрески и иконы — даёт такую близость в рисунке, в построении композиции, в типах ликов ангелов, что не признать эту Троицу рублёвской — невозможно. Кстати, та же близость заставляет предположить и то, что икону эту разделял с росписями небольшой хронологический разрыв — и потому датировка её 1411 годом — годом построения деревянной церкви кажется убедительной. По чисто субъективному, но внутренне очень точному замечанию одного исследователя, эта икона по своим светлым краскам больше подходит к деревянному храму.

Всякая икона символична по сущности своей и заключает  в себе несколько смыслов —  буквальный (что конкретно изображено — гостеприимство Авраама), пророческий (прообраз страстей Христа), моральный (призыв к дружескому единению) и  наконец анагогический или собственно символический — раскрытие истинной сущности вещей.

Начнём с самого простого — с буквального смысла.

Бытие, гл.18.

Но как изобразить Троицу? Художники мучились столетиями. Тем более, что и среди богословов единомыслия не было.Толковали по-разному:

Аврааму явился Господь  с двумя ангелами;

это были просто три  ангела, через которых Божество выразило себя;

это были в лице ангелов  все три лица Святой Троицы (православная церковь разделяет эту точку  зрения).

Указания на раннее изображение Троицы относится к IV веку — средний муж в композиции выделен, он как бы главный. К X-XI веку посланники превращаются в крылатых ангелов. Постепенно происходит переход от фронтальной к круговой композиции — традиция толкования пришельцев как трёх ангелов, как вестников божиих восходит ещё к блаженному Августину. Изображения Святой Троицы вообще на Западе не получают распространения, ибо здесь сюжет из мистического становится едва ли не бытовым и потому малозначащим. На Востоке была понятна символическая суть случившегося. Но как такового культа Троицы ни Западная Европа, ни Византия не знали, хотя троицкий орден (тринитарии) был основан ещё в 1198 году и в его обязанность входило обязательное учреждение храмов, посвящённых Троице. Западная церковь праздновала Святую Троицу на 8-й день по Сошествии Святого Духа (наша неделя всех святых). На Руси с древних времён существовали отдельные Троицкие храмы — городской собор Пскова по легенде был построен ещё княгиней Ольгой, во всяком случае известно, что в 1138 году Троицкий собор уже стоял. А XII веке храмы св. Троицы появляются и в Новгороде. В XIII веке — в Холме и Лысце. Но лишь в XIV веке устанавливается симметричная Троичная формула Символа Веры — «во имя Отца, Сына и Святого Духа» — и именно в это время идея Троицы делается в Восточной церкви предметом особого внимания. Что и ведёт к строительству Троичных храмов (часто с Сергиевскими приделами), развитию Троичной иконографии и созданию цикла Троичных празднеств. Идея получила своё оформление — в слове, в красках, в камне, в праздниках.

Чтитель Пресвятой  Троицы, преподобный Сергий строит Троичный храм, видя в нём призыв к единству земли русской во имя  высшей реальности. «Чтобы постоянным взиранием на него (храм) побеждать страх пред ненавистной раздельностью мира». Троица называется Живоначальной, то есть началом, истоком жизни, она единосущная и нераздельная, ибо единство в любви есть жизнь и начало жизни, вражда же, раздоры и разделения разрушают, губят и приводят к смерти. Троица помогает преодолеть страх перед смертью как перед последним разрушением — чисто человеческий страх. По замыслу Сергия, Троицкий храм, можно сказать, гениально им открытый, есть прототип собирания Руси в духовном единстве, в братской любви.

Вообще три —  магическая цифра. Такой она была и в мифологическом сознании, отражённом в сказках. Такой она осталась и в христианском сознании — мотив  троичности становится одним из важных у Епифания Премудрого — биографа Сергия Радонежского: это и троекратный крик Сергия ещё в утробе матери, и троекратное чудо насыщения голодающей братии, и троекратный голос в видении... Догматический смысл Троицы очень сложно понять, магический смысл — очень легко принять. Сергий, устанавливавший и разрабатывавший культ Троицы, гениально «попал». Троица как нигде стала любимым народным праздником.

Праздники нельзя назначить  — в них, как ни в чём другом, выражаются те духовные ценности, которые  есть у народа. У каждого этноса есть, видимо, свои годовые биологические  ритмы, которые в определённых кульминационных  точках требуют некоего действа, некоего выражения себя. Это понимали те, кто устанавливал христианские праздники в непосредственной близости от праздников народных — как бы эти точки уже были в многовековой истории народа найдены, зафиксированы.

Почему только в  бывшем СССР прижился праздник 8 марта? Его не праздновали даже в социалистических странах Европы, хотя там он номинально существовал. Потому что здесь он — соответствовал. Он хронологически совпадал (с незначительными колебаниями  в зависимости от пасхального  цикла) в прощённым воскресеньем — праздником, пришедшим в христианство явно из язычества. А в чём суть прощённого воскресенья? В том, что все друг у друга просят прощенья. Так как в силу исторических и социальных причин у нас самой обижаемой социальной группой оказались женщины, то и прощения просят прежде всего у них оставшаяся половина населения. Вероятно, в основе своей, ещё языческой, это был своеобразный обряд очищения, который должен был предшествовать началу аграрного цикла (прощённое воскресенье приходится на Масленицу — то есть на время проводов зимы). То есть рассчитывать на благость природы мог только тот, кто исполнит обряд очищения — как истово это чует современный человек доказывает всенародное празднование 8 марта.

Троица стала одним  из любимых русских праздников потому, что оказалась связана с праздниками традиционными, причём как бы богато декорированными. Так же как Рождество любят за то, что — ёлка, Пасху — за то, что кулич, Троицу любят за берёзки. Троицу празднуют через 50 дней после Пасхи — это воскресенье. А предыдущая неделя называется семицкой — Семик это четверг на этой неделе, с которого в сущности и начинается праздник... Семик и Троицу называют зелёными святками, и они как бы обозначают границу весны и лета. Основу семицко-троицкой обрядности составлял культ растительности. Прихожане в Троицу приходили к обедне с луговыми цветами или ветками деревьев, улицы и дома украшались берёзками. Полевые цветы, побывавшие в церкви, засушивались и хранились (для всяких магических надобностей). В особенности украшалась церковь, пол которой усыпался свежей травой. Уже в начале нашего века Семик и Троица перепутались — место Троицы определяется церковным календарём, а место Семика — местной традицией — поэтому кое-где они просто-напросто совпали. На Семик принято завивать венки на берёзах и употреблять специальное ритуальное кушание — яичницу, которая готовилась прямо в лесу. После Троицы (кое-где — до неё) наступала русальная неделя. В это время на земле появлялись русалки — души девушек и детей, а в конце русальной недели устраивались «проводы русалки» и они возвращались к себе. Обряды троицко-семитского цикла связаны с поминанием мёртвых — суббота перед Троицей главная родительская, и самая важная для поминания заложных покойников. То есть это праздник, связывающий каждого человека и с окружающей природой и со своими предками — весьма близкий по настроению к толкованию Троицы как призыва к единению.