Духовные стихи, как синтез фольклора и религии

      Важно иметь в виду, что народная аксиология многослойна, а народная религия — лишь ее часть, хотя и важнейшая, влияющая на всю систему ценностей. В исследовании народного религиозного мировоззрения необходимо учитывать не только представления, отраженные в самых разных устных жанрах и народной письменности, не только поверья, приметы и другие этнографические факты, но и отношение народа к самим традиционным текстам и их содержанию. В этом смысле очень много дает пересказ разрушающихся текстов духовных стихов и комментарии к ним.

      И здесь, в вольных интерпретациях старинных текстов, исполнители не отвращают взор от страданий и унижений распятого Христа, как считал Г. Федотов. Так, в одном из пересказов стиха о страстях Христовых, записанных мною на Севере, подробно рассказывается, как «Христос кровяной весь висит, лицо харчками заплевано»; когда же он воскрес, то сразу же, «не попил, не поел, пошел народ из аду выпускать».

      За что же человеку уготован ад? За грехи, в которых не раскаялся, которые не отмолил или которые невозможно простить. Г. Федотов показывает, что мать-сыра земля в представлении народа безгрешна и насыщена Святым Духом, а грех заключен в самом человеке. Поэтому в духовных стихах мы видим, что вещный, физический мир характеризуется как идеальный мир фольклорной нормы, отраженной в постоянных эпитетах: на матушке-сырой земле текут реки быстрые, стоят леса темные, дуют ветры буйные, светит солнце красное. Душевный же мир обычного человека по своей воле творящего грех, — это «мир во зле лежащий», отступление от идеальной нормы (душа грешная, житие суетное, мысли нечестивые). Любопытно в связи с этим, что прилагательное «злой» в духовных стихах гораздо более употреби-тельно и обладает несравненно более широкой сочетаемостью, чем в любом из фольклорных жанров. Если, например, в причитаниях прилагательное «злой» употребляется в значении 'сильная степень' (злая обида) или 'причиняющий кому-либо вред' (злые люди), то в духовных стихах к этому добавляется значение 'неправедный', 'греховный': злые дела, злое учение антихристово, злой совет, злая дума.

      Противопоставления добра и зла, правды и кривды, праведности и греха являются внутренней пружиной, разворачивающей сюжет духовных стихов. Именно эти противопоставления составляют основу аксиологии в духовных стихах и объединяют в одно все их типы и виды от былинного стиха «Сорок калик со каликою», где предводитель калик богатырь Касьян прощает княгиню, принесшую ему зло (сравним с былинными богатырями, которые секут голову супротивникам, если им что-либо «за обиду показалося»), и до позднего книжного стиха с теми же мотивами:  
 

Милости не будет там, 
Раз не миловал я сам. 

      Этическая оценка в духовных стихах не только является преобладающей, но захватывает территорию, принадлежащую обычно другим видам оценки, в первую очередь эстетическую. Так, слово «прекрасный» прилагается в духовных стихах к ограниченному числу объектов: это рай и пустыня, иногда сад в пустыне и, конечно, Иосиф Прекрасный. Нетрудно заметить, что все прекрасное этически совершенно. Прекрасное противостоит прелестному и злому: прекрасная мати-пустыня, где спасается человек, противопоставлена прелестному, злому и грешному миру. Духовные стихи в поэтической форме излагают христианское умение о добре и зле: они являются своеобразным учебником народной этики.

      Г. Федотов выделяет в нравственном кодексе народа три большие части: 1) грехи против рода и матери-земли, 2) против ритуального закола церкви, 3) против христианского закона любви и милосердии. Грехи первого типа указывают на древний дохристианский пласт верований, ставший органичной частью народного православия. И сегодня можно услышать стих о непростимых грехах души, которая  
 

...во середу золь золила, 
А во пятницу пыль пылила. 

      Что это значит? Пятничный запрет на прядение связан с опасением засорить глаза покойникам кострицей . Следовательно, пылить пыль к пятницу — нарушать родовой закон.

Предложенное Г. Федотовым деление остается эффективным и в применении к стихам, бытующим в старообрядческой среде. Экспедиционные записи последних лет показывают, что существует тенденция распределения этих типов грехов по разным текстам. В стихах о Страшном суде обычно указываются ритуальные и каритативные грехи.

Грешники...  
 

Книг Божьих не читывали, 
По писанному в них мы не делывали, 
Ко 6ожьим церквам не прихаживали... 
И к нищим мы были немилостивы.

В лирических стихах о плаче грешной души указываются главным образом каритативные грехи.

Душа...  
 

Всегда в злых делах упражнялася, 
Я а в гордости величалася. 
Не имела я милосердия, 
Сребролюбием побеждалася, 
Не имела я любви вовсе, 
Токмо гневом злым надымалася. 

      В текстах, где говорится о трех душах, которым нет прощения, обычно указываются только грехи против родового Закона:  
 

Что и первая душа согрешила: 
Во утробе младенца задушила, 
Что вторая душа согрешила: 
У хлеба спорыну отнимала, 
Что и третья душа согрешила: 
У коровы молоко выкликала, 
Под скрипучее дерево выливала. 

Заметим, что два последних греха связаны с колдовством. Колдовство же, или чародейство, на что бы оно ни было направлено, осмысляется в народной среде как грех против Бога и церкви, а потому скорее относится к грехам второго типа.

Г. Федотов считал, что грехи против чистоты, не нарушающие родового начала, не привлекают внимания народных певцов. Но в старообрядческом репертуаре, особенно среди беспоповцев-безбрачников, распространены стихи, прославляющие целомудрие, т.е. нравственный кодекс представлен не в отрицательных, а в положительных образцах (не грехи осуждаются, а восхваляется добродетель):  

О девственницы, собеседницы есте небесным силам, 
О девственницы, церкви Божия себе. 

      Мать перед смертью завещает своей дочери не выходить замуж: «не плети ты две косы». В одном из стихов прямо указывается, что замужество — грех:  
 

Я взамуж пойду — душу погублю. 

Интересно, что грехи, особенно ритуальные, упоминаются и в плачах, по-видимому, не без воздействия духовных стихов:  
 

Мы с любой, моя спорядовая суседушка, 
Перед Господом Владыкой согрешили, знать; 
Видно тяжкаго греха да залучили, 
Мы в воскресный день во церковь не ходили, 
Мы молебенов горюши не служили . 

      Несомненной заслугой Г. Федотова является глубокое проникновение в сущность русской святости. Подглавка «Святость» (гл. «Жизнь человеческая») тесно связана с предшествующей книгой Г. Федотова «Святые Древней Руси». Отречение и жертвенность, самоуничижение, кроткое принятие мук и повторение жертвенной смерти Христа — вот как понимается, по Г. Федотову, святость в духовных стихах.

Стихи о святых, имеющие источниками канонические или апокрифические жития, являются образцами народной герменевтики, поэтическими толкованиями книжных текстов, закрепленными традицией. Тексты житий могут толковаться и при непосредственном чтении, в старообрядчестве это сохранилось до сих пор, и толкования являют нам сегодняшнее понимание святости. Так, читая в перерыве соборной службы Житие Кирика и Улиты (очень близкое к соответствующему стиху в описании основных эпизодов), уставщица почти каждую фразу книжного текста сопровождала комментариями. Чем же восхищали ее святые мученики Улита и особенно младенец Кирик? Прежде всего, стойкостью в вере и бесстрашными обличениями неверного царя. Например, царь Максимильян велит проткнуть Кирика и Улиту копьями: «Тогда святой Кирик рече: о мучителю, мучиши нас; а не можеши посрамити нас. — Ведь ты, говорит, мучишь нас, чо только не издеваться, но все равно не можешь нас посрамити, не поддаемся. Ну что ты сделать, вот ведь как-то он все говорит ему!» В толковании присутствовало также явное сопоставление качеств героев и слушателей — не в пользу последних. Повторялась мысль: а мы бы так не смогли. Высказывания старообрядцев по поводу Жития говорят о том, что в русских святых их восхищает прежде всего способность терпеть страдания за веру (вспомним пословицу «Христос терпел, и нам велел») — качество, которое в течение трех веков многократно демонстрировали сами старообрядцы и которое отразилось в их стихах о протопопе Аввакуме, боярыне Морозовой и других страдальцах.

      Представления о святых и святости, так же как и о других элементах веры, меняются и во времени, и от жанра к жанру. Кроме того, важно различать народное отношение к святости как к состоянию и свойству личности и отношение к святым как к силе, приносящей людям добро. И если в духовных стихах мы видим восхищение и преклонение перед святостью, которая позволяет в воде не тонуть, в котле не свариваться и восставать живыми из пепла, то в других жанрах здоровый народный подход, замешанный на язычестве, старается извлечь максимум пользы и выгоды из всего, что может дать святой или его мощи. Исследования народной веры, которые сейчас интенсивно ведутся на славянском материале, показывают именно такое отношение к святым в народном обряде: святые приравниваются по функциям к мифологическим персонажам, нет преклонения перед ними, свойственного миру духовных стихов .

      Научный труд Г. Федотова читается как художественное произведение и производит сильное эстетическое впечатление. Концептуальное богатство, заключенное в афористическую форму, требует от читателя, несмотря на доступную образность языка, интеллектуального напряжения, которое временами эмоционально разряжается при чтении духовных стихов, иллюстрирующих мысль автора

      У Г. Федотова есть любимое сравнение, проходящее через несколько его работ. Это сравнение нации или души народа с музыкальным произведением. В статье 1918 года читаем: «Лицо России не может открыться в одном поколении, современном нам. Оно и живой связи всех отживших родов, как музыкальная мелодия в чередовании умирающих звуков» . В «Стихах духовных» Г. Федотов пишет: «Смена культурных форм во времени столь же существенна для национальной жизни, как смена звуков в музыке. Музыкальное произведение необратимо и не дано в существовании элементов. Такова и „душа народа” которая раскрывается в истории и дана лишь в определенной последовательности исторических форм» . Через несколько лет, в 1938 году снова звучит эта мысль: «Нация не дерево и не животное, которое в семени несет все свои возможности. Нацию лучше сравнить с музыкальным или поэтическим произведением, в котором первые такты или строки вовсе не обязательно выражают главную тему. Эта тема иногда раскрывается лишь в конце» .

      Стихи духовные, в которых выражается религиозная душа народа, живут во времени, в истории, подобно музыкальному произведению. Не одна, а несколько тем обычно получают развитие в большой музыкальной форме, появляясь в разных ее частях. Духовные стихи не исчерпали свои возможные темы. Ведь, как писал Г. Федотов, «...новый подвиг, новая жертва и новый грех влекут за собой новую установку национального сознания».

Современное бытование духовных стихов. 

      Если в городской среде многие люди порой никогда даже определения духовного стиха не слышали, то и  сейчас еще в деревнях существуют православные общины, где люди после воскресной службы собираются, «чтобы славить Господа песньми духовными». Они открывают тетрадки, подобные старообрядческим стиховникам, и поют духовные стихи, подходящие к празднику, по большей части стихи новые.   
Не исключено, что это отголоски монастырской традиции пения духовных стихов за трапезой. Но возможно, это «восстановленная» традиция, под влиянием тех же староверов, или по примеру практики протестантских общин. Вероятно также, что этот благочестивый обычай был заведен приходскими священниками, которые, используя стихи из богогласников, таким образом старались сплотить свою паству. Богогласники во многом для этого и создавались. В некоторых регионах духовные стихи все еще поются в деревнях, но только в одном случае: если кто-то умирает. Стихов о смерти, о расставании души с телом, пожалуй, сохранилось больше всего. Смерть – это единственное осознанное духовное событие в жизни человека, которое происходит со всяким и которое не дает себя надолго забыть. Смерть родственника или знакомого неизбежно возвращает к мысли о душе, о вечности, о Боге. В Смоленской области на поминках, а иногда и во время похорон, поют специальные «поминальные» стихи. Эти стихи имеют древний формульный напев, общий со многими духовными стихами, распространенными по всей территории России и других восточно-славянских стран. Варианты его встречаются и в календарных, и в старинных лирических песнях. Но если в деревне не поют специальных поминальных стихов, то поют те духовные стихи, что знают, видя в этом наилучший способ «проводить» покойного. 

      За последние два десятилетия, после того, как в России произошел некий социально-религиозный взрыв, люди массово обращались к вере, - появилось множество современных самодеятельных духовных стихов. Верующие люди чувствуют огромную потребность в подобном самовыражении, видимо оно - необходимое дополнение к церковной молитве и душеполезному чтению, (такое же дополнение, как выдох к вдоху).  
Но, увы, эта новая волна духовных стихов свидетельствует о необратимом падении традиционной культуры. Обращение, возвращение к православию началось с горожан, с интеллигенции. Так же и новые духовные стихи появились в городской среде, переняв язык современной городской песни, надо сказать, язык довольно убогий, сентиментальный и вульгарный. Его культурные источники – обрывки церковных песнопений ХIX века и цыганского романса, «клуба самодеятельной песни», тюремного фольклора и песен советских композиторов. Даже если эти источники хороши сами по себе, все же они не имеют отношения к русской традиционной культуре. И даже если авторы «новейших» духовных стихов одарены литературно и музыкально, имеют и веру, и желание, но не владеют богатствами традиционной культуры, то их опыты в лучшем случае удобрение для возникновения будущей традиционной культуры, если таковая возможна в принципе. Пусть авторы не обижаются, анонимы обижаться не должны. А в утешение им процитирую слова исследователя древнерусского искусства Федора Буслаева («Русские духовные стихи» 1887г.), который, восхищаясь «глубиной мысли и высоким поэтическим творчеством» народного духовного стиха «Вознесение Христово», называл его «лучшим в нашей поэзии христианским произведением, далеко оставляющем позади себя все, что доселе писали в религиозном роде Ломоносов, Державин и другие позднейшие поэты». 
 Если же исполняются старые стихи, то наиболее простые, бедные, близкие по стилю к баптистским духовным песнопениям. «Общедоступность» этих стихов вряд ли является их достоинством. То, что «лезет в уши» не может быть ни по настоящему духовным, ни ценным в художественном отношении. 
Трудно проникнуть в традиционную культуру «снаружи», не имея традиционного воспитания, реального укоренения в ней. Однако необходимость в этом остро ощущается, и попытки такие предпринимаются спонтанно, но постоянно. Остается надеяться, что слова Спасителя «Стучите – и отверзется» верны и в отношении нашей собственной культуры. Только надо осознать, что она перестала быть нашей.