Адвокат Кони - влияние его речевого мастерства на его профессиональную деятельность

   Такую нелестную характеристику царским  прокурорам К. К. Арсеньев давал в  статье-рецензии, посвященной выходу тома «Судебных речей» А. Ф. Кони. Широко распространенному типу прокурора  он противопоставлял прокурора Кони. «Он, — писал Арсеньев, — никогда не говорит только для публики, никогда не забывает о деле, к разъяснению которого он призван, никогда не упускает из виду, что от его слов зависит, в большей или меньшей степени, судьба человека. Он не нарушает, без надобности, уважения к чужой личности, щадит, по возможности, даже своих противников, ни в чем существенном, однако, не уступая и не отступая».

   В своих выступлениях Кони всегда подчеркивал  значение нравственных начал в судебной деятельности. Он считал, что приемы судебного красноречия следует подвергнуть «критическому пересмотру с точки зрения нравственной дозволительности их», считая мерилом этой дозволительности соображение о том, что «цель не может оправдывать средства и что высокие цели правосудного ограничения общества... должны быть достигаемы только нравственными способами и приемами». Молодым ораторам Кони рекомендовал выполнять три условия: «Нужно знать предмет, о котором говоришь, в точности и подробности, выяснив себе вполне его положительные и отрицательные свойства; нужно знать свой родной язык и уметь пользоваться его гибкостью, богатством и своеобразными оборотами, причем, конечно, к этому знанию относится и знакомство с сокровищами родной литературы... Наконец… нужно не лгать... искренность по отношению к чувству и к делаемому выводу или утверждаемому положению должна составлять необходимую принадлежность хорошей, т. е. претендующей на влияние, речи».

   Судебные  речи   А. Ф. Кони свидетельствуют о том, что он всегда выступал с глубоким знанием деталей дела. Кони уважал Ф. Н. Плевако, восхищался его ораторскими данными, но осуждал за то, что иногда он недостаточно внимательно изучал, а иногда и вовсе не изучал подробностей дел, по которым выступал как защитник. Оценивая выступления в суде А. И. Урусова, Кони отмечал, как тот на основе глубокого изучения дела, четкой систематизации всех улик и доказательств при слушании, «переходит в своем анализе и опровержениях постепенно от периферии к центру обвинения... накладывает на свое полотно сначала фон, потом легкие контуры и затем постепенно усиливает краски».

   Для Кони-оратора были чужды погоня за внешними эффектами, громкими фразами, игра на чувствительности слушателей. В его речах отсутствовали  пафос, напускная горячность. Он предпочитал  стиль рассказчика, воздействуя  на слушателей живой, образной, строго логичной речью, в которой раскрывалась картина преступления, обнажались мотивы действий главных участников дела. Одним из ярких примеров такого выступления была его речь по делу «Об утоплении крестьянки Емельяновой ее мужем», разбиравшемуся в Петербургском окружном суде в декабре 1872 года. Защитник В. Д. Спасович иронически назвал обвинительную речь Кони «обстоятельным и подробным романом», в котором «изображены все мысли и чувства подсудимого».

   Действительно, высокохудожественная речь Кони была основана на глубоком анализе только подлинных фактов. Прокурор ярко показывал развращающее влияние на Егора Емельянова окружающей среды, выработавшей в нем циничное отношение к жизни и людям, дал четкие характеристики его самого, его жены Лукерьи и любовницы Аграфены Суриной. Проанализировав взаимоотношения внутри этого трагического треугольника, Кони вскрыл подлинные мотивы преступления. И присяжные полностью согласились с обвинителем, признав Егора Емельянова виновным в преднамеренном убийстве. Такая беллетризация обвинителем следственного материала помогла участникам процесса правильно оценить действия подсудимых и оказала сильное воздействие на слушателей.

   А вот как воздействовал на присяжных  заседателей Кони в другом процессе. Рассматривалось дело отца и сына Янсенов, обвиненных во ввозе в Россию фальшивых денег, и модистки, обвиняемой в их распространении. Зная равнодушие присяжных заседателей к делам, не нарушающим ничьих личных материальных интересов, Кони в конце речи сравнил фальшивые ассигнации с клубком змей: «Бросил его кто-либо в одном месте, а поползли змейки повсюду. Одна заползет в карман вернувшегося с базара крестьянина и вытащит оттуда последние трудовые копейки, другая отнимет 50 руб. из суммы, назначенной на покупку рекрутской квитанции, и заставит пойти обиженного неизвестною, но преступною рукою парня в солдаты, третья вырвет 10 руб. из последних 13 руб., полученных молодою и красивою швеею-иностранкою, выгнанною на улицы чуждого и полного соблазна города, и т. д., и т. д. — ужели мы должны проследить путь каждой такой змейки и иначе не можем обвинить тех, кто их распустил?».

   Воздействие этой речи было настолько велико, что  несмотря на энергичную защиту адвокатского трио во главе с В. Д. Спасовичем присяжные  заседатели признали подсудимых виновными.

   А. Ф. Кони в своих речах блестяще умел несколькими штрихами охарактеризовать людей, подчеркнуть особенности  их характера и поведения, что, в  свою очередь, помогало суду установить их действительную роль в деле. Так, убитый ревнивцем на своей петербургской  квартире почетный мировой судья коллежский асессор Чихачев, был, по определению Кони, «один из тех людей, которые по слабости воли умеют желать и ничего не умеют хотеть».

   Кони  был объективен в своих суждениях, не стремился по примеру дореволюционных  прокуроров всячески обелять пострадавшую сторону для того, чтобы преступник выглядел более зловещим. И обвиняемый, и пострадавший оценивались по заслугам. Обличались не только личности, но и условия, породившие преступление. Вот как выступал Кони по делу о подлоге завещания капитана гвардии Седкова. «Оно, — говорил по поводу этого дела Кони, — плод жизни большого города с громадным и разнообразным населением, оно — создание Петербурга, где выработался известный разряд людей, которые, обличаясь приличными манерами и внешней порядочностью, всегда заключают в своей среде господ постоянно готовых даже на неблаговидную, но легкую и неутомительную наживу. К этому слою принадлежат не только подсудимые, но принадлежал и покойный Седков — этот опытный и заслуженный ростовщик... Все они не голодные и холодные, в обыденном смысле слова люди, все они не лишены средств и способов честным трудом защищаться от скамьи подсудимых. Один из них — известный петербургский нотариус, с конторою на одном из самых бойких, в отношении сделок, мест города, кончивший курс в Военно-юридической академии. Другой — юрист по образованию и по деятельности, ибо служил по судебному ведомству. Третий — молодой петербургский чиновник. Четвертый — офицер, принадлежавший к почтенному и достаточному семейству. И всех их свела на скамье подсудимых корысть к чужим, незаработанным деньгам». Оценка конкретных личностей переросла здесь в социальную характеристику чиновничье-дворянского сословия пореформенного Петербурга.

   А. Ф. Кони не допускал развязного тона в  судебных речах, охотно соглашался с предложениями защиты, направленными к разъяснению дела. «Состязаться с А. Ф. Кони значило иметь возможность сосредоточиться исключительно на главных пунктах дела, отбросив в сторону все мелкое и неважное, все наносные элементы, так часто затрудняющие расследование и раскрытие истины».

   А. Ф. Кони был мастером и другого  вида судебного красноречия —  руководящих напутствий заседателям, с которым обычно обращался председатель окружного суда после состязания сторон.

   Об  одном таком напутствии следует упомянуть особо. В начале 1878 года А. Ф. Кони был назначен председателем Петербургского окружного суда. В день его вступления в должность (24 января) народница В. И. Засулич тяжело ранила выстрелом из револьвера петербургского градоначальника генерала Ф. Ф. Трепова, отличавшегося деспотизмом и жестокостью. Рассмотрение дела В. Засулич происходило в Петербургском окружном суде. Незадолго до слушания Кони был принят самим Александром II, а на следующий день министр юстиции граф К. И. Пален потребовал от Кони как председателя суда обвинительного приговора, добавив, что по этому делу «правительство вправе потребовать» от него «особых услуг». Кони наотрез отказался гарантировать обвинение В. И. Засулич.

   Процесс имел огромный общественный резонанс. После бесцветной речи товарища прокурора К. И. Кесселя выступил тогда еще безвестный адвокат П. А. Александров. Блестящая оправдательная речь Александрова превратилась в обвинение Трепова. Председательское резюме А. Ф. Кони было образцовым по своему беспристрастию. Он высказал вполне объективно доводы и обвинения и защиты, не оказывая предпочтения ни одной из сторон, что еще более усилило обвинения Трепова и помогло тем самым оправданию Засулич.

   Этот  политический процесс отразился  на служебном положении А. Ф. Кони. Власти были взбешены его поведением на процессе, считали его главным виновником того, что присяжные заседатели вынесли оправдательный вердикт.

   Несменяемость судей позволила А. Ф. Кони оставаться на посту председателя столичного окружного  суда еще несколько лет, несмотря на намеки о необходимости подать в отставку, неприязнь верхов бюрократии и самого царя, травлю реакционной печати во главе с М. Катковым.

   Именно  в эти годы А. Ф. Кони выработал  окончательный стиль своих председательских напутствий, характерной чертой которого был тщательный анализ доказательств обвинения и защиты при полном отказе от каких-либо форм давления на присяжных заседателей.

   Десять  лет А. Ф. Кони был обер-прокурором уголовного кассационного департамента Сената. За это время им было произнесено более 600 «заключений». Его кассационные заключения представляли собой оригинальные суждения по теории уголовного права и уголовного процесса, некоторые из них приобретали большое общественное значение.

   Кони  был активным участником так называемого Мултанского дела, по которому 11 крестьян-удмуртов села Старый Мултан были обвинены в убийстве с целью жертвоприношения. При вторичном пересмотре кассационной жалобы по этому делу в Сенате заключение давал А. Ф. Кони, выступивший фактически не только в защиту осужденных крестьян, но и всего притесняемого удмуртского народа.

   В конце 90-х годов имя А. Ф. Кони было известно уже всей культурной России. Тремя изданиями вышли его  «Судебные речи», вышел сборник  судебных речей, заключений и статей, в периодических изданиях было опубликовано множество статей по уголовному праву, о суде присяжных, статьи и воспоминания о И. Ф. Горбунове, И. А. Гончарове, о судебных деятелях Н. Н. Стояновском, А. Д. Ровинском, большая работа о московском гуманисте-филантропе первой половины XIX века Ф. А. Гаазе, выдержавшая впоследствии пять изданий. Во всех этих работах А. Ф. Кони выступал как большой знаток самых разнообразных вопросов судопроизводства, истории, литературы, как их глубокий исследователь, как замечательный стилист и рассказчик. Научная общественность высоко оценила эти личные качества А. Ф. Кони. Еще в 1890 году Харьковский университет присвоил ему звание доктора уголовного права, а в 1900 году он был избран почетным академиком разряда изящной словесности Академии наук.

   Кони  — желанный гость на заседаниях различных научных обществ, где  выступает с интереснейшими речами, лекциями и докладами. Он тесно связан и с миром литераторов. По кружку «Вестника Европы» Кони был близко знаком с И. С. Тургеневым и И. А. Гончаровым, впоследствии познакомился с Ф. М. Достоевским и Л. Н. Толстым. Уже в феврале 1881 года на заседании Юридического общества при Петербургском университете Кони выступил с превосходной речью-лекцией «Достоевский как криминалист». В первое же посещение Ясной Поляны летом 1887 года он рассказал Л. Н. Толстому историю некоей Розалии ОнИ  . Случай из судебной практики произвел на писателя огромное впечатление, и уже в конце 1889 года в его дневниках встречаются упоминания о работе над «коневским рассказом», «коневской повестью», которая завершилась созданием романа «Воскресение». Большой знаток и ценитель русского языка и литературы, А. Ф. Кони не мог обойти своим вниманием, разумеется, и А. С. Пушкина. На торжественном заседании Академии наук, посвященном 100-летию со дня рождения поэта, Кони прочитал вдохновенную речь «Нравственный облик Пушкина», в которой называл его «великим явлением жизни русской». Кони сравнивал поэта с далекой звездой, которая, уже прекратив свое существование, продолжает лить на землю свои чистые лучи... «Он на школьной скамье и в тишине семьи встречает нашу молодежь и учит ее, посвящая в тайны русского языка, в его невыразимую прелесть; он будит в устающем сердце старика вечные чувства и память о лучших порывах его молодой когда-то души!».

   По  своим политическим взглядам А. Ф. Кони все более и более отходил  от правящих верхов России, не только оскорблявших и травивших его самого, но и  цинично попиравших те принципы гуманизма  и справедливости, которые он отстаивал  с судейской и лекторской трибуны, а также пером публициста и ученого. Летом 1906 года Столыпин сделал попытку привлечь А. Ф. Кони на пост министра юстиции, откровенно объяснив, что его имя в формируемом правительстве должно послужить «ширмой», которая привлечет к новому правительству симпатии населения. Кони наотрез отказался войти в это «министерство либеральной бюрократии».

   Попав в годы политической реакции в  состав Государственного совета, А. Ф. Кони выступал с речами в защиту свободы слова, печати, совести, просвещения, за расширение прав женщин и т. п.

   Речи  в Государственном совете, как  и сенатские, и кассационные заключения, отличались от обвинительных прокурорских речей и напутствий присяжным. Они  были более сухими, подавляли порой  обилием ссылок на законы и отвлеченными рассуждениями.

   Кони  прекрасно понимал и учитывал аудиторию. Но всегда, в любой аудитории  он оставался самим собой: борцом за справедливость, гуманизм, права  человека, раздавленного и гонимого государственной машиной самодержавия.

   А. Ф. Кони был весьма редким исключением из косной и реакционной среды царской бюрократии. Вера в высокие духовные качества русского народа, большая любовь к Родине, сочувствие революционным действиям против произвола и насилия самодержавия — все это позволило А. Ф. Кони осознать великое значение Октября 1917 года и смело, бесповоротно пойти на службу народу, отдавая ему все свои огромные знания и блестящий лекторский талант.

   Осенью 1918 года на базе существовавших ранее  курсов художественного слова в  Петрограде был создан Институт живого слова. Выступивший на его открытии первый нарком просвещения А. В. Луначарский призвал преподавателей «учить говорить весь народ от мала до велика». Утвержденное 3 ноября 1918 года положение об институте определяло его как научное и учебное заведение. А. Ф. Кони читал там сразу два курса — «Этику общежития», а также «Живое слово и приемы обращения с ним в различных областях». В первом томе записок института были опубликованы программы этих циклов лекций, составленные А. Ф. Кони.

   Курс  лекций «Живое слово и приемы обращения с ним в различных областях» разделялся на 11 разделов. В первом отмечались «общественно-политические задачи живого слова» в различных областях деятельности людей (суде, науке, преподавании и пр.). Следующий раздел освещал психологические аспекты ораторской речи. Особое значение уделял Кони памяти, ее видам, недостаткам и заблуждениям, особенностям в связи с полом, возрастом и профессией. Другим важным элементом психологии Кони считал внимание, выделяя особенно в этом разделе воспитание умения слушать и умения сосредоточивать внимание.