Коррупция во Франции XVII–XVIII вв

     Но  все описанное выше было лишь верхушкой  айсберга, поскольку и система  управления в провинциях, и судопроизводство, и церковь, и городское управление, и ремесленные цеха, и помещичья  система были сверху донизу построены  на коррупции. Даже французскую парламентскую  систему можно считать насквозь коррумпированной. Так, парламенты во Франции были в каждой провинции, но ни они, ни Генеральные штаты (парламент страны) не подразумевали какого-либо народного представительства. Когда в 1614 г. были созваны Генеральные штаты, то около 90% депутатов составляли помещики, дворяне, крупные и средние чины духовенства, представлявшие 1-2% населения; остальная часть депутатов представляла городскую буржуазию. От крестьян, составлявших 85% населения, в парламенте страны не было ни одного человека. В парламенте провинции Бретань с 1660 г. по 1789 г. вообще не было ни одного не дворянина. И абсолютно такая же картина, пишет П.Губер, была в других провинциальных парламентах.

     Если  к этому добавить то, о чем выше уже говорилось – что и чиновничьи должности, и дворянские титулы свободно покупались купцами, откупщиками и  финансовыми воротилами, и к XVIII в. как таковых потомственных дворян уже почти не осталось, то можно заключить, что вся система власти и управления в стране и в провинциях, включая парламентскую систему, представляла собой грандиозную систему коррупции, не имевшую ничего общего даже с тем правлением потомственной аристократии, которую мы видим при классическом феодализме.

     Еще одним элементом этой коррумпированной системы было судопроизводство. Судебная система было крайне сложной и запутанной – так, только в одном районе Парижа существовало порядка 40 различных судов и трибуналов. Но у всех была одна общая черта – судейством заправляли помещики, дворяне и высшие духовные чины; и потому суды защищали только их интересы, и никогда не защищали интересы простого народа. Одних только помещичьих судов (где помещик выступал судьей) было порядка 20-30 тысяч по всей Франции. Надо ли удивляться тому, что, как пишет П.Губер, из множества известных судебных разбирательств не было ни одного случая, чтобы крестьяне выиграли спор против какого-либо помещика. Приводимые историками случаи судебных разбирательств показывают, что представители простого народа судами заведомо воспринимались как преступники. По словам Р.Мандру, суд свою главную задачу видел не в том, чтобы найти справедливое решение и наказать виновных, а в том, чтобы оградить «приличное общество» от посягательств со стороны простого народа.

     Не  меньшим злом была и церковная  коррупция. В отличие от протестантских стран, церковь во Франции не стала  действительным центром общественной жизни, в которой все члены  общества могли принимать активное участие. Служба по-прежнему велась на непонятной латыни, епископы жестко держали  в своих руках церковную пропаганду и не допускали всякого рода народные проповеди и прочие «еретические»  выступления. Вместе с тем все  население было обязано платить  церковную десятину, которая в  некоторых районах достигала 10-12% от валового урожая. Но это вовсе не давало права крестьянам пользоваться услугами священников – они должны были им платить отдельно (за крещение ребенка, проведение мессы, венчание и т.д.), а в некоторые отдаленные села их и за большие деньги было невозможно затащить. Все это вызывало постоянное недовольство населения и требования отмены десятины, которая воспринималась как совершенно несправедливый налог на третье сословие (то есть на основную массу населения, исключая дворянство и духовенство), присваиваемый церковью без какой-либо встречной компенсации. К тому же на этом налоге успевало погреть руки и дворянство – как отмечает П.Губер, маркиз де Ферьер и маркиз де Бреже заработали свое богатство в конце XVII в. на том, что управляли финансами церкви.

     Сбор  королевских налогов, как уже  говорилось, осуществлялся посредством  откупа и был одной из главных  сфер коррупции, вызывавшей наибольшее возмущение населения. Исследование советского историка Б.Поршнева показало, что, например, в период с 1623 г. по 1648 г. не проходило ни одного года без крестьянских восстаний, охватывавших значительную часть территории страны. И главной причиной возмущения был сбор королевского денежного налога, а также королевские монополии, прежде всего на соль, которая требовалась в хозяйстве каждому крестьянину, но которая продавалась лишь по страшно завышенным ценам. Между тем, и сбор налогов, и соляная монополия (gabelle),  находились в исключительном ведении дворянства. Как указывает П.Губер, среди многочисленных сборщиков налогов в провинциях в XVIII в. не было ни одного не дворянина.

     Однако  источником самой страшной коррупции  в ту эпоху во Франции были крупные  помещичьи хозяйства. Именно они  были причиной не только массового  обнищания и закабаления крестьян, находившихся в полной зависимости  от крупных помещиков, но и главной  причиной массовых голодоморов. Периодические голодоморы были отличительной чертой Франции вплоть до конца XVIII в., это факт, хорошо известный всем историкам. Так, демографические историки Э.Ригли и Р.Шофилд пришли к выводу, что в Англии в XVI-XVII вв. взлеты цен на продовольствие были значительно менее резкими, чем во Франции, и не приводили к такой высокой смертности среди населения. А после 1690 г. (то есть после окончательной победы Английской революции и введения в стране протекционистской системы) скачки цен на продовольствие и продовольственные кризисы в Англии вообще прекратились.

     Что касается Франции, то массовые голодоморы там продолжались до конца XVIII в. Они происходили приблизительно раз в 15 лет (в XVIII в. стали реже) и каждый раз сопровождались резким ростом цен на продовольствие и эпидемиями. Как указывает П.Губер, голодомор обычно длился от нескольких месяцев до года или полутора лет, за это время население вымирало на 10-20%, после чего все прекращалось, и возобновлялась нормальная жизнь. Такие сильные голодоморы, охватившие значительную часть страны и приведшие к заметному сокращению ее населения, по его данным, произошли в 1584, 1597, 1618, 1630, 1649, 1662, 1677, 1694, 1710, 1741, 1771 и 1789 гг. ([207] 1, p.43) Но в промежутках между ними периодически происходили более мелкие локальные продовольственные кризисы – не говоря уже о сезонном весенне-летнем повышении цен на зерно (в 1,5-2 раза), которое происходило ежегодно. В течение долгого времени французские историки недоумевали по поводу возможных причин этих «кризисов выживания» во Франции или объясняли их неурожаями, но в последнее время все более начали приходить к определенному выводу о том, что их основная причина не связана с климатом, а, по словам П.Шоню, имеет экономическую природу. Р.Мандру высказался более определенно – по его мнению, главной причиной голодоморов являлись спекуляции торговцев продовольствием и солью и «жесткость помещичьих структур». Другими словами, главные виновники, – это торговцы-спекулянты и помещики, выступавшие в роли таких же спекулянтов.

           Как указывает Р.Мандру, всякий раз, когда в каких-либо французских провинциях начинался голодомор, из городов тут же тайно убегало все руководство, судьи, купцы и чиновники всевозможных рангов – для того чтобы спрятаться в отдаленных загородных особняках, подальше от страшного, заполненного трупами города и его болезнетворного, наполненного инфекциями воздуха. Как видим, те самые представители власти, которые должны были своей главной задачей видеть борьбу с дефицитом продовольствия и голодомором, даже и не думали это делать и немедленно бросали свой пост, как только он начинался!

     Более того, есть все основания полагать, что некоторые чиновники, а иногда и все поголовно, были соучастниками  в организации этих голодоморов. Как пишет американский историк С.Каплан, во Франции «в течение XVII и XVIII веков местные власти постоянно обвинялись… в ведении тайной и незаконной торговли зерном и в манипулировании политикой в области снабжения зерном в целях личной выгоды». Он приводит целый ряд конкретных примеров, когда те или иные чиновники были уличены в спекуляции зерном, а в некоторых случаях, как, например, в городах Розой-на-Бри и Витри в первой половине XVIII в., все чиновники города вплоть до высшего руководства были замешаны в хлебных спекуляциях.

     Как пишет С.Каплан, во время голодомора 1740-1741 гг. «циркулировало много слухов и подозрений об участии чиновников, включая министров … в извлечении высоких доходов от спекуляции зерном ценой страданий народа. Хотя Парламент  был под сильным давлением  общественности, требовавшей провести независимое расследование, чтобы  изобличить “спекулянтов” и “монополистов”…, он отказался это сделать». В другой раз, во время продовольственного кризиса 1752 г., сам король, по слухам, уже собирался потребовать проведение расследования .

     В 1752 г. продовольственный кризис закончился довольно быстро - или его закончили быстро, испугавшись королевского расследования и выбросив на рынок спрятанные запасы зерна.  В итоге никакого серьезного расследования ни в тот год, ни до этого ни разу так и не проводилось – дворянские парламенты были солидарны с помещиками и чиновниками, морившими народ голодом.  Но страх такого расследования или, не дай Бог, народного восстания, конечно, всегда присутствовал. Поэтому решиться на то, чтобы уморить голодом 10-20% населения, было не так-то просто. Однако человеческая память обладает способностью со временем забывать все неприятное. Время шло, и постепенно об ужасах когда-то такого случившегося события все благополучно забывали, старики умирали, а молодежь о нем и не знала. Тем временем жадность помещиков и чиновников все усиливалась и брала верх над осторожностью – и вот вам, спустя поколение, новый голодомор, организованный помещичье-чиновничьей олигархией.    

       Восстановление в течение XVI-XVII вв. во Франции давно забытых «феодальных» прав, так называемых баналитетов – хорошо известный феномен. Помещики стали требовать от всех местных крестьян (неважно, арендаторов или собственников земли), чтобы они им платили за каждый проезд по дороге, что было неслыханным произволом. Они стали их заставлять пользоваться только помещичьей мельницей или кузницей, и за это платить помещику по невиданно высоким расценкам – то есть попросту грабили крестьян. Они запретили крестьянам продавать вино в те месяцы и дни года, когда его цена была высокой – и тем самым лишили их всякого дохода. Они также стали требовать от них тех или иных бесплатных услуг, которые быстро становились правилами. Так, к определенному празднику или воскресному дню надо было принести хозяину курицу, вино и другие продукты, в каждом месяце надо было определенное число дней отработать на хозяина и т.д.  По подсчетам историков, через баналитеты помещики выкачивали из населения, помимо арендной платы за землю, в среднем около 15% годового валового дохода.

     О том, что баналитеты были на самом  деле не «феодальными», а монопольными правами крупных помещиков, говорит  не только приведенный пример с Фуггерами, но и следующие французские примеры. После того, как Национальная ассамблея Франции в первые же годы революции (в 1789-1793 гг.) отменила и запретила все «феодальные права», помещики тут же подняли для крестьян-арендаторов стоимость аренды земли, включив в нее те суммы, которые они получали с крестьян через баналитеты. А когда в одном известном случае арендатор возмутился и стал указывать помещику, что все феодальные права отменены революцией, тот ему прямо ответил письменно, что от отмены феодальных прав должны получить выгоду не крестьяне, а помещики. И хотя в ряде случаев крестьяне пытались судиться с помещиками, но все было бесполезно - суды признавали правоту последних, поскольку никто им как собственникам земли не мог запретить устанавливать ту арендную плату, какую они захотели. А в некоторых провинциях, пишет П.Губер, эти «феодальные» права так и не отменили, а просто изменили их названия, чтобы не звучали слишком одиозно. Поэтому французские крестьяне как были, так и остались после революции бесправными перед крупными землевладельцами, хотя государство неоднократно принимало решения об отмене «феодальных прав». Но дело было не в том, что революционные власти на местах плохо выполняли эти решения. Дело было в том, что за революционной демагогией о свободе и равенстве никто не заметил одной простой истины – ни свобода, ни равенство невозможны в условиях монополии. 

     Среди горожан была не меньшая, а возможно, даже бóльшая ненависть к господствующему классу. Ведь система сословно-экономического рабства охватывала как сельскую местность, так и города. Выше приводились мнения историков о том, что из себя представляло судопроизводство в городах - городские суды видели свою основную задачу не в справедливом судействе, а в том, чтобы охранять богатое аристократическое общество от простого народа. То же касалось всех других сторон городской жизни. Как указывает П.Губер, городские ремесленные цеха, сами ремесленники, а также все городские дела и городское управление во Франции были под жестким контролем «городской олигархии»: в каждом городе она включала несколько десятков семей аристократов или просто богачей. Поэтому все простые горожане с рождения и до смерти находились в жестких рамках, на положении второго сорта, и из этого положения у них не было никаких шансов выбраться. Кроме того, в городе были намного заметнее контрасты между богачами и нищим народом, выпрашивавшим милостыню у богатых господ; и тем заметнее был разврат правящей верхушки, что он ежедневно совершался под наблюдением толп горожан.