Коррупция во Франции XVII–XVIII вв

     Как пишет Р.Мандру, введение продажи должностей во Франции в начале XVII в. привело к бесконтрольности чиновников и чиновничьему произволу: чиновники полагали, что приобретая должность, да еще пожизненную и с правом наследования, они получают полную независимость в своих действиях от центральной власти и могут делать все, что им заблагорассудится. Другими словами, чиновники фактически приватизировали занимаемый ими государственный пост и государственные полномочия и начинали их использовать в основном в своих собственных интересах. Это приводило к совершенно немыслимому произволу со стороны любого самого маленького чиновника. Французский историк приводит пример, когда простой конный гвардеец (!) в портовой таможне конфисковал товары, прибывшие из Канады, на ввоз которых имелось официальное разрешение короля, и не отдавал их в течение нескольких месяцев. Его смогли заставить их отдать, лишь получив специальный письменный приказ короля, обязывающий гвардейца выдать товары их конечному получателю .

     Этот  пример хорошо отражает суть «старого режима». Все, чего смогли добиться французские  короли – это политического объединения  и централизации страны, ни о каком  экономическом объединении и  централизации не было и речи. Каждый чиновник или группа чиновников, и  каждая группа крупных земельных  собственников в провинциях, в  еще большей мере, чем ранее, ощущала  себя полностью независимой от государства  и могла творить любой произвол по своему усмотрению в отношении  местного населения и предпринимателей. Отсутствовали и другие условия  для экономического объединения  страны – не было нормальных дорог, существовали многочисленные внутренние таможни и сборы, также представлявшие собой по сути «частную лавочку» коррумпированных чиновников и препятствовавшие перемещению товаров даже между соседними областями и городами.

     Кроме того, как указывает П.Губер, за всю историю «старого режима», вплоть до второй половины XVIII в., во Франции никогда не было нормальных денег и нормального денежного обращения, какое существовало в большинстве соседних стран. Короли постоянно занимались «порчей» монеты, поскольку только так они могли увеличить поступления налогов в казну, вводили сильно завышенный курс монет, невыгодный для населения, а различные герцоги и дельцы не переставали чеканить фальшивую монету, которой была наводнена вся Франция. В итоге, пишет французский историк, лишь примерно два человека из ста в стране в то время разбирались в деньгах и простейших денежных операциях. Все остальные просто боялись с ними связываться и предпочитали рассчитываться в натуре – «баш на баш». А для облегчения этих расчетов в натуре прибегали к квази-деньгам, которые были просты и понятны каждому человеку – в основном к долговым распискам и записям в долговых книгах, которые в то время велись в каждой лавке и в каждой конторе. В натуре происходили и расчеты по основным видам налогов и платежей сельских жителей, составлявших подавляющую часть всего населения Франции. Как правило, крестьянин просто отдавал часть своего урожая помещику, у которого он арендовал землю, другую часть урожая (поменьше) отдавал церкви, затем таким же образом, то есть натуральным продуктом, расплачивался по тем или иным своим долгам и т.д.

     По  этой причине (отсутствие нормального  денежного обращения) купцы и  предприниматели испытывали во Франции  огромные трудности в ведении  бизнеса. Например, купцам, торговавшим  тканями, приходилось месяцами и  годами путешествовать по Франции верхом в сопровождении сильной вооруженной  охраны, лишь для того чтобы собрать  или каким-то образом выбить из должников  старые долги – ни у кого не было денег. Согласно описаниям современников, испанские производители шерсти в начале XVIII в. отказывались поставлять шерсть во Францию, поскольку им приходилось 2 года ждать ее оплаты французскими покупателями, в то время как при поставке в Англию и Голландию они получали оплату почти немедленно. А французские купцы и министры постоянно жаловались на отсутствие монет, в особенности полноценных монет. При этом, отмечает П.Губер, Франция в XVII-XVIII вв. была единственной страной на Западе Европы, у которой не было даже государственного банка.  В целом, делает вывод историк, Франция в области денежного обращения в течение длительного времени находилась далеко позади своих соседей: Италии, Англии, Нидерландов, - что, по его словам, «трудно объяснить». 

     Для восточных деспотий были характерны продажа государственных должностей, сбор налогов откупщиками, частные монополии, охраняемые государством и прочие виды коррупции, с которыми мы уже познакомились выше на многочисленных примерах. Так, сбор налогов откупщиками был широко распространен в Персидской империи в V-IV вв. до н.э., и во Франции в XVI-XVIII вв. н.э. Монополии в торговле отдельными товарами мы видим в Китае в XVII-XVIII вв. и во Франции с XIV в. вплоть до революции 1789 г. Продажа должностей существовала в Китае в течение всего периода Минской и Цинской династии (XIV-XIX вв.) и во Франции с 1604 г. по 1789 г. Поэтому это были сильно коррумпированные государства.

     Верхушка  этих обществ, с одной стороны, отличалась необыкновенным самомнением и тщеславием (что вообще свойственно олигархии), всячески превозносила своего монарха: «король-солнце» во Франции, «властитель  Поднебесной империи» в Китае, «великий царь» в Персии, - и свысока  смотрела на другие государства и  нации, считая их примитивными и «варварскими». Но с другой стороны, она стремилась держать все собственное общество в состоянии невежества и мракобесия, поскольку так было легче управлять  в условиях сильной коррупции. А  потому и сама она была большей  частью малокультурной и ленивой, у  нее отсутствовало стремление к  техническому и научному прогрессу, и она не желала заимствовать даже хорошо известные новшества и  изобретения, применяемые соседями. Отсюда, несмотря на кажущуюся стабильность и внешнее могущество этих империй, их полная неспособность к научно-техническому прогрессу и в целом их нежизнеспособность.

     Итак, мы видим, что во всех режимах восточной  деспотии была высокая коррупция, но вместе с тем государство вполне сознательно ограничивало развитие не только внешней, но и внутренней торговли и вообще каких бы то ни было рыночных отношений, включая нормальное обращение денег. Причина этого могла быть лишь одна – государство таким образом пыталось воспрепятствовать росту коррупции. Ведь как уже было показано выше на ряде примеров, для того чтобы воровать в больших количествах, чиновники и спекулянты должны были иметь возможность сбыть награбленное, обратить его в звонкую монету. Когда этой возможности нет или они ограничены, то коррупция перестает быть бичом общества, приводящим к анархии и краху государств, а переходит в скрытую, латентную форму. Отсюда – относительная стабильность этих обществ и отсутствие мощных социальных взрывов.

     Сказанное выше легко подтвердить имеющимися примерами. Одним из главных требований французских крестьян во время волны крестьянских восстаний XIV в. был переход с денежной оплаты на натуральную – он и был осуществлен уже тогда на значительной части территории Франции. И в последующие столетия этот переход на повсеместные расчеты в натуре продолжился. Единственными платежами, сохранившимися к XVII-XVIII вв. в денежной форме, были налоги королю. Но несмотря на то, что они составляли всего лишь 5-10% от валового крестьянского урожая, в то время как платежи помещикам и церкви в натуре составляли порядка 30-40%, как указывают Р.Мандру и П.Губер, именно необходимость уплаты этих скромных денежных налогов королю вызывала в течение XVII-XVIII вв. наибольшее возмущение и негодование крестьян, устраивавших по этому поводу бесконечные бунты и восстания. Дело в том, что именно товарно-денежные отношения, к которым примешивались различные виды обмана, спекуляции, ростовщичества, использования испорченных или фальшивых монет и т.д.,  позволяли чиновникам и знати в буквальном смысле грабить крестьян и сдирать с них порой в несколько раз больше, чем та номинальная величина денежного налога (5-10%), которая официально декларировалась.

     Получается, что французские короли, как и  китайские императоры и как ранее  персидские цари, боролись не с причинами  коррупции, а с ее последствиями. Конечно, намного проще было ликвидировать  товарно-денежные отношения и торговлю, чем пытаться ликвидировать олигархию, которая и является главным источником коррупции. Но именно такой подход и  был основным тормозом развития общества. Ликвидировав или дезорганизовав товарно-денежные отношения, государство само себя обрекало на застой и отсутствие всякого прогресса. Ведь отсутствие нормальных товарно-денежных отношений в той же Франции  порождало огромное неудобство –  все люди были вынуждены подстраиваться под громоздкую систему бартерных  обменов и долговых зачетов, ради этого им приходилось менять свои планы и маршруты, тратить огромное количество времени и сил.  Каждый француз при «старом режиме» жил в долг – у него были десятки и сотни различных мелких и крупных долгов (в том числе за приобретенные в лавке товары, выпитое в таверне вино и т.д.), о которых ему постоянно напоминали, и которые он по возможности пытался погашать встречными услугами, поскольку деньги, тем более нормальные, не фальшивые и не испорченные, достать было очень трудно. Стоило, скажем, крестьянину собрать урожай, или чиновнику получить жалованье, как к нему тут же, узнав об этом, стекались десятки его кредиторов, пытаясь получить старые долги. Как пишет П.Губер, каждый француз в ту эпоху мечтал о том, чтобы вообще ни за что не платить, и эта французская психология была совершенно непонятна соседним нациям, которые жили в условиях нормальных товарно-денежных отношений. Какое количество напрасно растраченных обществом сил и времени, в то время как в соседних Англии и Германии эти силы тратились на подъем сельского хозяйства и на осуществление научно-технического переворота в промышленности! Но для того, чтобы внедрять прогрессивные новшества и изобретения, требовались не только силы и время, но и стимулы, которые могли существовать лишь при наличии нормальных товарно-денежных отношений. А какие во Франции могли быть стимулы к внедрению новшеств и изобретений, если их результаты нельзя было ощутить в полновесной монете, звенящей в твоем кармане? 

     В «старом режиме», как и в других режимах восточной деспотии, мы видим  исторический парадокс. С одной стороны, каждому ясно, что коррупция связана  с деньгами - если в стране нет  нормальных денег и нормальных товарно-денежных отношений, то и сильной коррупции  там вроде бы не должно быть. Но с  другой стороны, мы видим явные признаки коррупции (см. выше).

     Крупная коррупции – это продажа или игнорирование интересов общества чиновниками и руководителями государства в угоду интересов отдельных лиц или иностранных государств. Поэтому один из подходов к оценке размеров коррупции в государстве заключается в том, чтобы проверить, а что думал сам глава государства и его правительство о защите интересов своей страны и своих подданных. Если применить указанный подход к режимам восточной деспотии, то окажется, что ни при одном таком режиме не существовало понимания того, что монарх должен править в интересах своих подданных. Этого не было ни во Франции и Китае в XVII-XVIII вв., ни в древних Персии и Египте, ни в других примерах восточной деспотии. «Государство – это я!», - заявлял Людовик XIV (другое не менее известное его высказывание: «После меня хоть потоп!»). Поэтому монархи действовали так, как им взбредет в голову – либо в своих собственных интересах, которые могли лишь изредка совпадать с интересами общества, либо в интересах отдельных лиц, которые с ними ежедневно общались и имели тысячу возможностей уговорить монарха действовать так, как им выгодно. Ну а поскольку коррупция возникала на самом верху, то в этом случае ничто уже ей не препятствовало спускаться до самого низа и поражать все общество.

     Во  Франции при «старом режиме»  именно наверху были самые вопиющие примеры коррупции. Так, в XVII-XVIII вв. мы видим несколько сотен богатейших и знатнейших семей, которых французские историки называют «грандами», но в которых мы с Вами можем узнать ту самую баронскую олигархию, с которой французские короли боролись в течение предшествовавших столетий. Несмотря на то, что в начале XVII в. их огромные замки-крепости и их частные армии были уничтожены, они все равно продолжали себя считать независимыми от государственной власти. Как указывает П.Губер, гранды никогда не признавали над собой власти короля, и в то же время всегда стремились к тому, чтобы стать его главными советниками и навязывать ему выгодные им решения. Но самая вопиющая коррупция была связана с финансовым статусом грандов. Во-первых, они, как впрочем, и большинство других представителей аристократии, не платили никаких налогов. Во-вторых, они регулярно получали щедрые субсидии от короля, его министров и членов его семьи. И если раньше, до середины XVII в., такая раздача подарков за счет государства считалась признаком слабости королевской власти, то в дальнейшем, как отмечает историк, она переросла в привычку, и затем в систему взаимоотношений. В то же время некоторые из этих субсидий, как например, те, что предоставила королева Мария Антуанетта своим «нежным друзьям» Ламбалю и Полиньяку, были столь огромны, что приобрели скандальную известность . Очевидно, это сыграло немалую роль и в судьбе самой Марии Антуанетты, которой отрубили голову во время Французской революции.

     Конечно, государство вправе назначать субсидии или пенсии каким-то персонам, принесшим  общественное благо, или заслуженным  людям, впавшим в нужду и бедность. Но в данном случае речь не шла ни о чем подобном. Гранды были богатейшими людьми Франции, с годовым доходом, составлявшим по подсчетам историков, от 50 до 250 тысяч ливров (фунтов). Они, правда, периодически оказывались на грани банкротства, но исключительно ввиду своей привычки к неумеренной роскоши и расточительству – привычка, вызывавшая всеобщее осуждение на фоне той нищеты и голода, в которых жила подавляющая часть населения. Вряд ли можно всерьез говорить и о вкладе грандов в развитие французского общества, в науку и культуру. Как указывает П.Губер, большинство грандов жило исключительно праздной жизнью, и все что их интересовало, кроме собственных удовольствий, это интриги и какие-то совершенно несерьезные заговоры, которые, очевидно, также часто предпринимались лишь в целях развлечения. В то же время, по словам историка, среди грандов было очень много откровенно продажных личностей, а также людей невежественных, вульгарных и пошлых.

     Наиболее  яркий пример расточительства и  коррупции, впрочем, давала сама королевская  семья. Расходы на ее содержание достигали  астрономических сумм, которые уходили  на содержание тысяч слуг, сооружение все новых дворцов и роскошных  парков, украшения и увеселения. Причем, большинство этих расходов производилось в кредит, под честное  слово или расписку короля или  королевы, а затем эти неумеренные  долги погашались из бюджета, образуя  в нем огромные дыры.

     Коррупция в верхнем эшелоне власти не ограничивалась крупными аристократами и королевской  семьей. Вся система государственного управления была построена на коррупции. Практически все высшие должности  продавались и покупались – их цена достигала 200-300 тысяч ливров и  более, но все они позволяли взять  в управление какой-то поток государственных  средств и часть этого потока направлять в свой карман. О том, сколько можно было таким образом  заработать, свидетельствует пример французского вельможи Пьера Сегэ. В начале своей карьеры он был беден, но женился на богатой невесте и получил хорошее приданое, что позволило ему купить высокую государственную должность за 250 тысяч ливров. Впоследствии он стал важным государственным чиновником - интендантом и канцлером – и одним из самых богатых людей во Франции. После его смерти в 1672 г. он оставил наследства на 4,5 миллионов ливров, да еще до этого выдал дочерям в качестве приданого по 300-500 тысяч ливров каждой. Таким образом, работая в течение всей своей карьеры лишь на государство, он смог накопить огромное богатство - более 5 миллионов ливров, не считая того, что он потратил в течение жизни. Известно, что кроме него, государственная служба стала главным источником богатства целого ряда других семейств – например, семьи Фейдо, распоряжавшейся государственной соляной монополией, семьи Севиньи, заведовавшей военными подрядами, семей Кроза и Пеннотье, взявших на откуп сбор налогов в провинциях Лангедок и Бретань, и т.д.