Уголовное право по Ррусской правде"

СОДЕРЖАНИЕ 
 

ВВЕДЕНИЕ………………………………………………………………………..3

1 Элементы уголовного права в договорах с византийцами…………..……….4

2 Уголовное право «Русской правды»……………………………………...…..10

3 Формы и цели  наказания по «Русской правде»……………………...………13

4 Система доказательств  по «Русской правде»………………………………..17

ЗАКЛЮЧЕНИЕ……...…………………………………………………………..19

Список использованных источников……………………………………….…..21 

ВВЕДЕНИЕ 

     Формирование  пенитенциарного законодательства в Древней Руси началось при становлении государственности у восточных славян.

     Важным  источником права в Древней Руси являлись Княжеские Церковные Уставы. До нас дошли в сохранности два Устава. Устав Владимира Святославовича и Устав Ярослава Мудрого. Самым известным источником древнерусского права, содержащим нормы уголовных наказаний и порядок их исполнения, является "Русская Правда" в своей ранней редакции. Ее предписания основывались на обычаях и сложившейся практике наказания за совершенные преступления.

     Русская Правда составлялась на протяжении длительного  времени (в Х1-Х11 вв.), но отдельные  ее статьи уходят в языческую старину. Впервые ее текст был обнаружен  В.Н.Татищевым в 1738 г. Сейчас известны более ста ее списков, значительно  отличающихся друг от друга и по объему, и по структуре, да и по содержанию. Правовой памятник принято делить на три редакции (большие группы статей, объединенные хронологически и смысловым  содержанием): Краткую, Пространную  и Сокращенную. В Краткую редакцию входят две составные части: Правда Ярослава (или Древнейшая) и Правда Ярославичей - сыновей Ярослава Мудрого. Правда Ярослава включает первые 18 статей Краткой редакции и целиком посвящена уголовному праву.  

1 Элементы уголовного права в договорах с византийцами 

     В 1-й период государственной (земской) жизни, уголовное право проходит несколько ступеней развития. Историки выделяют следующие периоды:  а) эпоха до Русской Правды (до XI в.) - время господства мести (с зарождающимся началом композиций); б) центральная и главная эпоха (XI—XIII вв.), или время действия Русской Правды, есть эпоха вымирания мести и господства композиций (с зарождающимся началом уголовных кар); наконец, в) после Русской Правды, в эпоху судных грамот (XIV—XV вв.), уголовные кары берут перевес над выкупами (но с ясными еще остатками прежней системы композиций)¹.

     Русские в эту эпоху столкнулись с народом весьма высокой культуры (византийцами) и должны были установить между собою и ими правовые отношения, и главным образом — отношения уголовно-правовые. Поэтому, при изучении уголовного права того периода важно остановиться на рассмотрении договоров русских с греками.

     Здесь в соглашении права русского с византийским найдем яркое доказательство того, что период мести не есть эпоха отрицания права, если явления мести можно было согласить с таким чисто карательным уголовным правом, каково было византийское².

     К уголовному праву относятся ст. 2, 3, 4, 5 и 12 договора Олега с Греками.

     Ст. 2 договора свидетельствует, что во времена Олега русское общество при разборе обид и преследовании  преступников уже не допускало самоуправства  и требовало суда над преступниками, чтобы обиженные представляли свои жалобы общественной власти, а не сами разделывались с обидчиками. В статье отмечено: «А о головах, когда случится убийство, узаконим так: ежели явно будет по уликам, представленным на лицо, то должно верить таковым уликам. Но ежели чему не будут верить, то пусть клянется та сторона, которая требует, чтобы не верили; и ежели после клятвы, данной по своей вере, окажется по розыску, что клятва дана была ложно, то клявшийся да приимет казнь».  На суде главным доказательством и основанием обвинения считалось поличное, суд решал дело по одному поступку, каким он был налицо; обвиняемый в убийстве признавался убийцей, если труп убитого был ему уликой. При главном основном судебном доказательстве закон не отвергал других доказательств — он допускал и спор против улик: обвиняемый мог по закону требовать, чтобы не верили уликам, т. е. отводить их от себя; но в таком случае он должен был подтверждать свое требование клятвой, и если после клятвы по розыску оказывалось, что клятва была дана ложно, то клявшийся за это подвергался особой казни.

     Итак, в числе судебных доказательств, кроме поличного мы находим клятву или присягу, розыск, допрос свидетелей. Клятву по закону должен был давать тот, кто отрицал или отводил от себя улики. Эти судебные доказательства вполне согласовывались с доказательствами, находящимися в Русской Правде и других последующих узаконениях; следовательно, без сомнения, суд и судебные доказательства Олегова договора принадлежат законодательству русскому. Кто же по Олегову договору производил суд над преступниками? Ответа на этот вопрос договор не предоставляет, но судя по тому, что, по свидетельству летописи, князья были приглашены именно для того, чтобы судить по праву, можно допустить, что суд производили или сами князья, или лица, ими для этого поставленные, т. е. княжеские мужи, наместники, тиуны и вообще судьи, которые, вероятно, бывали и между русскими, приезжавшими в Константинополь³. Известно, что вместе с русскими купцами, ездившими в Грецию, отправлялись и гости, посылаемые собственно князем с его товарами, из которых, конечно, князь выбирал людей, которым поручал в случае надобности и суд над отъезжающими купцами на основании общинных начал, ибо ездить целыми обществами, со своими старостами и судьями, было в то время в обычае повсюду — и у нас, и в Западной Европе. Доказательством тому служат все торговые договоры того времени. В XII и XIII вв. писались особые уставы, по которым купцы должны были поступать, живя в известном городе. До нас дошли ганзейские уставы, известные под названием «Скры». В каждом городе, куда приезжали ганзейские купцы, были конторы, где хранились эти законы.

     По  свидетельству ст. 3 договора, убийца по русскому закону подвергался смерти на месте преступления, но в то же время закон допускал выкуп или  вознаграждение ближних убитого  имением убийцы, если убийца скрывался, причем ближние убитого получали только то имение, которое по закону принадлежало убийце, и не могли брать имения, принадлежавшего его жене. Статья говорит: «Убьет ли русин христианина, т. е. грека, или христианин русина, да умрет там же, где учинит убийство. Ежели же убежит учинивший убийство и ежели он имеет достаток, то часть его, т. е. что ему принадлежит по закону, да возьмет ближний убиенного, но и жена убившего да удержит то, что ей принадлежит по закону. Ежели убийца, убежав, не оставит имения, то иск не прекращается до тех пор, пока его не отыщут и не казнят смертию». Настоящая статья указывает на развитие права - по закону невинная жена не отвечала за виноватого мужа, так что с первого взгляда эту статью можно принять за заимствованную из римского права и внесенную в договор византийцами; но назначение смертной казни, малоупотребительной в подобных случаях по римскому праву, и особенно замена смертной казни выкупом или отдачей имущества убийцы ближним убитого, совершенно неизвестное по римскому праву и сильно развитое в древнем русском праве, ясно указывают, что настоящая статья выражает чисто русский закон тех времен. Даже та часть статьи, где жена не отвечает своим имением за виноватого мужа, нисколько не может указывать на византийское влияние, ибо, с одной стороны, во всем последующем русском законодательстве невинная жена никогда по закону не отвечала за виновного мужа, а с другой — и в древних исландских законах, известных под именем Graґgaґs, тоже говорилось, что если между супругами общность имения не была утверждена особым актом, то в случае денежного взыскания на одного из них виноватый платил только из своего имения, не касаясь имения, принадлежавшего другой половине. То же встречаем и в древних моравских законах, как видно из грамоты Премысла Оттокара (1229), где сказано: «Всякий убийца обязан был платить суду 200 денаров, а жена его оставалась без проторей». Следовательно, этот закон, поскольку был общим для многих скандинавских и славянских законодательств, постольку был общим и для Руси, как страны, составленной из элементов славянских и скандинавских. То обстоятельство, что кровавая месть в случае бегства убийцы могла быть заменена имуществом бежавшего, показывает, что русское общество во времена Олега стояло на той ступени развития, когда месть была ограничена судом и голова убийцы могла быть выкуплена его имуществом. Но этот выкуп был только что вводим, он еще не был определен, назначался только в случае бегства убийцы, и обычай торговаться с родственниками убитого о выкупе убийцы еще не существовал⁴.

     Эту первую степень смягчения мести  мы видим в славянских, скандинавских  и вестготских законах. Убийца мог вступать в договор о выкупе с родственниками убитого, но прежде он должен был бежать в пустыню, в дикие леса и только по прошествии 40 дней после убийства мог вступать в переговоры через своих родственников. Если родственники убитого не соглашались на выкуп, то убийца мог снова возобновить свое предложение через год, если и во второй раз его предложение отвергалось, то по прошествии года он мог вступить еще раз в переговоры. Но если и на этот раз не было согласия, то убийца лишался всякой надежды выкупить свое преступление.

     Ст. 4 договора свидетельствует, что личные обиды, а именно побои и раны, в  современном Олегу русском обществе также подчинялись суду и обиженный получал определенное законом денежное вознаграждение. Вот изложение самой статьи: «Ежели кто ударит кого мечом или прибьет каким-либо другим орудием, то за сие ударение или побои по закону русскому да заплатит пять литр серебра. Ежели же учинивший сие не будет иметь достатка, — да отдает столько, сколько может, да снимет с себя и ту самую одежду, в которой ходит, а в остальном да клянется по своей вере, что у него некому помочь в платеже, после чего иск прекращается». Эта статья вполне согласна со всем последующим русским законодательством, в котором постоянно личные обиды оценивались денежными пенями; так, в Русской Правде читаем: «Аще ли кто кого ударит батогом, либо жердью, или рогом, то 12 гривен». Окончание настоящей статьи договора, по которому виновный должен поклясться, что у него некому помочь в платеже, весьма важно для нас тем, что указывает на русский закон о дикой вире, развитый вполне в Русской Правде, по которому община некоторым образом отвечала за своего члена и участвовала в платеже виры. Очевидно, что зачатки этого общинного закона уже существовали при Олеге в виде круговой поруки членов общины за своего члена, обязанного платить виру, или продажу, точно так же как подобные общества в Скандинавии под именем герадов, которые были не чем иным, как гражданским союзом, заключенным по общему согласию различных землевладельцев для охраны взаимного спокойствия и безопасности⁵.

     Ст. 5 договора говорит, что при преследовании  ночного вора хотя и допускалось  некоторое самоуправство, но только в крайности, когда вор был  вооружен и оказывал сопротивление; в статье именно сказано: «При поимке вора хозяином во время кражи, ежели вор станет сопротивляться и при сопротивлении будет убит, то смерть его не взыщется». Но в противном случае, т. е. когда вор не сопротивлялся и позволял себя связать, законы Олегова времени, равно как и Русская Правда, строго наказывали и запрещали всякое самоуправство и требовали, чтобы вор был представлен на суд и подвергся наказанию, определенному законом. В договоре по русскому закону было постановлено: «...Ежели вор при поимке во время сопротивления был убит, то хозяин возвращал себе только покраденное вором; но ежели вор был связан и представлен на суд, то должен был возвратить и то, что украл, и сверх того заплатить хозяину тройную цену украденного». Здесь относительно тройной цены, кажется по византийскому настоянию, в договор было внесено римское quadrupli (вчетверо), по которому открытое воровство наказывалось вчетверо, т. е. возвращалась украденная вещь или цена ее и сверх того в наказание тройная цена вещи. По Русской же Правде, в наказание за воровство назначалась не тройная цена украденной вещи, а особенная пеня, называвшаяся продажей. Настоящая статья Олегова договора, преследуя воровство, в то же время запрещает и наказывает почти одинаково с воровством насилие, совершаемое кем-либо под видом обыска, будто бы по подозрению в воровстве. Встатье сказано: «Ежели по подозрению в воровстве кто будет делать самоуправно обыск в чужом доме с притеснением и явным насилием, или возьмет, под видом законного обыска, что-либо у другого, то по русскому закону должен возвратить втрое против взятого».

     Преследование преступников по русскому праву, не прекращалось и за пределами Русской земли, закон требовал их возвращения и тогда, когда они успевали скрыться за границу, как прямо говорит ст. 12 договора: «Между торгующими руссами и различными приходящими в Грецию и проживающими там, ежели будет преступник и должен быть возвращен в Русь, то руссы об этом должны жаловаться христианскому царю, тогда возьмут такового и возвратят его в Русь насильно». Это настойчивое преследование преступников даже за пределами Русской земли служит явным свидетельством могущества власти и закона.

2 Уголовное право «Русской правды» 

     Уголовное право рассматриваемого периода  было феодальным. В уголовном праве Киевской Руси зафиксировано правовое неравенство представителей различных социальных слоев. Это отчетливо видно при рассмотрении отдельных элементов состава преступления. Так, субъектом преступления может быть любой человек, кроме холопа. За действия холопа отвечает его господин. В некоторых случаях потерпевший мог сам расправиться с холопом-обидчиком, не обращаясь к государственным органам, вплоть до убийства холопа, посягнувшего на свободного человека.

     Жизнь, честь, имущество холопов законом  не охранялись. Блага же, принадлежащие  феодалам, защищались особенно рьяно: за убийство феодала устанавливался штраф в 80 гривен, а за смерда только 5 гривен. Холопы субъектами права вовсе  не признавались. Ст. 46 Русской Правды говорит о том, что если холопы окажутся ворами, то князь штрафом  их не наказывает, поскольку они  не свободны (и в силу этого, как, вероятно, полагает законодатель, могут  совершить кражу по наущению своего хозяина). Хозяин такого холопа обязан был платить двойное вознаграждение потерпевшему. В некоторых случаях  потерпевший мог сам расправиться с холопом-обидчиком, не обращаясь  к государственным органам, вплоть до убийства холопа, посягнувшего на свободного человека.

     В Древнерусском государстве преступление именовалось обидой. Под этим подразумевалось  нанесение какого-либо вреда потерпевшему. Но вред, как известно, может быть причинен как преступлением, так  и гражданско-правовым нарушением (деликтом). Таким образом, Русская Правда не различала преступление и гражданско-правовое нарушение.

     По  «Русской Правде» нет возрастных ограничений уголовной ответственности, понятия невменяемости. Состояние опьянения ответственности не исключает. Зато Русской Правде известно понятие соучастия. Проблема решается просто: все соучастники преступления отвечают в равной степени.