Зарождение функционализма. Бронислав Малиновский

Зарождение функционализма. Бронислав Малиновский 

Первый тезис  функционализма Бронислава Малиновского таков - культуру необходимо анализировать  не с точки зрения ее черт, а с  точки зрения ее институтов. Как  пишет социальный антрополог Люси Мейр, “когда ученики Малиновского приступали к своей первой исследовательской работе, они выбрали «общество», и приготовили себя изучать «его культуру». Они, однако, не предполагали, что все, что они должны были сделать — это перечислить черты, которые составляют культуру. Такой подход легко мог привести к абсурду, как скоро обычаи такой различной значимости как парламентское правительство и вкушение пищи при помощи китайских палочек, трактуются в одной и той же плоскости. Малиновский не позволил своим ученикам впасть в эту ошибку, так как он настаивал на том, что культуру нужно анализировать не только в объеме ее черт, но и в объеме ее институтов; для него парламентское правительство является важным элементом культуры, а китайские палочки — всего лишь небольшая часть комплекса институтов, удовлетворяющих потребность питания. Если на людей смотрят как на носителей культуры, то может возникнуть опасность думать о культуре как о комплексе правил и технических приемов независимым друг от друга, а не личностными характеристиками индивидов, даже если на них смотрят как на продукт собственной их культуры. Мы все же склонны говорить, что исследовательское поле лежит в плоскости общества, и стоит сказать, что мы под этим подразумеваем. Обитатели изолированного острова очевидно составляют общество; то же самое можно сказать о жителях континента, которые признают над собой общую политическую власть. Но некоторые общества последнего типа настолько крупны и потому сложны для изучения одним ученым во всей их целостности, что антропологи разбили весь предмет исследования на секции — как то деревни, заводы, и т.п. Мы думаем об обществе, не о культуре, как об упорядоченное расположение частей, и что наш интерес заключается в выявлении и объяснении этого порядка. Он состоит из отношений между личностями, которые регулируются общим организмом признаваемых прав и обязанностей.”[1]

Этот холистический, всесторонний, всеобъемлющий подход обычно называется “функционализмом” или “структурным функционализмом”. Его постоянный интерес к взаимосвязи вещей, ко всем звеньям в социальной цепи, которая связывает индивидов как членов общины. Слова и действия являются значениями, которые, чтобы быть более полно изученными и понятыми, должны быть помещены в очень широкий социальный контекст. То, что люди делают, говорят, и говорят, что они думают, имеет логическую когерентность и последовательность, которая относится ко всей социальной структуре общества. Жизнь общества не может успешно протекать, если не будет такой упорядоченной структуры взаимоусиливающих ожиданий и “ролей”, некоторой организации соединенных частей, которые прилажены друг к другу, чтобы формировать одно гармоничное целое. Этот акцент на взаимозависимости социальных феноменов дает нам возможность более глубокого понимания основной динамики жизни общества.[2]

Функционалист И. Льюис писал: “Мы изучаем различные культуры и общества, которые продуцируют их, помещая главный акцент на социальных отношениях и трактуя культуру скорее как механизм или средство социальной интеракции, чем как результат сам по себе. В этом британские социальные антропологи оличаются от их американских коллег, которые отдают приоритет культуре и культурным паттернам, недооценивая (как нам кажется) социальное измерение. Естественно, что те антропологи, которые придают культуре такую императивную силу, склонны рассматривать социальные отношения как продукт культурного паттернирования и обусловливания, и поэтому склонны концентрировать внимание на практике воспитания детей, энкультурации и социализации. Непрерывность и отсутствие непрерывности также оцениваются и интерпретируются как культурные феномены и также обсуждаются в терминах “энкультурации”. Напротив, для нас диалектика между культурой и обществом оценивается в противоположном направлении. Приоритет тмеют скорее социальные отношения, чем культурные облачения. Социальная жизнь охватывает огромный круг деятельностей и верований и поражает своей сложностью. Поэтому нашей основной целью является — изолировать значительные типичные события и единицы социальной жизни и деятельности и затем исследовать лежащую в основе их светокопию, чаще имплицитную, чем эксплицитную, которая будет показывать, как они встраиваются в значимый паттерн. Наш интерес направлен не на одну какую-нибудь область социальной жизни, а скорее на все, имеющиеся в обществе, и особенно на их взаимозависимость как частей целого.”[3] “Социальная жизнь может рассматриваться как некий вид театра по образу драматургии и поэзии. С этой перспективы мы намереваемся обнаружить фабулу социальной драмы, в которой заняты члены отдельной общины, партии или “роли”, которые принимают ее члены и их взаимную интеракции в процессе драматического действия. О чем в действительности повествует эта пьеса? Существуют ли важные побочные линии сюжета, которые выставляют некоторые характеры в совсем другом свете, чем это официально принято? Какое пространство для маневра существует в различных продукциях той же самой пьесы? Насколько актеры могут отступать от свои ролей посредством импровизации, оставаясь тем не менее внутри принятых, культурно определенных условностей? Как мы оцениваем их представление? В реальной жизни ситуация являются гораздо более сложной, чем в нашей простой аналогии. Прежде всего, все актеры играют множество различных ролей, теряя старые и воспринимая новые роли с изумительной скоростью и легкостью: иногда они играют несколько различных ролей в одно и тоже время, представляя различные вещи в различных отношениях. Не обязательно они все вместе дают одинаковую интерпретацию событиям, в которых они участвуют; конкурирующие темы выводятся на передний план, и одинаковые линии используются для оправдания противоречивых требований и интересов. То, как они должны оцениваться, является деликатной проблемой для социальных антропологов, когда они пытаются оценить локальную идеологию и ее отношение в экономическим и политическим приверженностям. Что связывает все эти противоречивые течения в нечто, что может быть названо общиной? Какое значение имеет давление окружения и другие внешние давления для понимания того, как члены общины живут вместе? Как то, что эти давления будут расти или уменьшаться, будет воздействовать на стабильность общества? Как это будет выбивать актеров из их привычных ролей, заставляя их принимать совершенно новые роли? Что, наконец, является жизненным, динамическим стержнем общины, который придает им уникальный отличительный характер? Что реально придает ему силы? Особенно, если мы принимаем “взаимодействующий подход”, подчеркивая межличностный обмен и взаимодействие, изучение сил, вдохновляющих жизнь общины, неизбежно подводит нас очень близко к психиатрии и социальной психологии, где роли, которые играют люди, также являются критически важными.”[4]

Возможно ни один из культурных антропологов двадцатого века не захватил столько  сфер в своей исследовательской  работе, как Малиновский. Теоретическая  ориентация Малиновского, его психобиологический функционализм, одновременно охватывают центральные постулаты психоанализа и предвосхищают важнейшие акценты школы Культура и Личность: биологическая и психологическая необходимость является отправной точкой в исследовании отношения индивида к культуре; соответственно, главной функцией любой культуре является исполнение психологических и биологических потребностей личности. В частности экспрессивный компонент культуры (напр. религия, магия, искусство, игра) есть инструмент для исполнения этих нужд.  Превратности человеческой сексуальности — жизненно важны для интеграции индивида и культуры. Для Малиновского ребенок есть родитель взрослого как носителя культуры. Малиновски широко известен в связи со своей проверкой Эдпова комплекса и предложение о его отсутствии у тробрианцев. Здесь он более, чем где-нибудь еще в своих работах, практически подходит к культуре и личности. Малиновский поднимает вопросы, которые позднее приобретут большую важность для понимания культуры и личности: 1. Как на универсальные психодинамические процессы, как основополагающие в психоанализе, воздействует межкультурная изменчивость в практиках социализации? 2. Каким образом опыт младенцев и маленьких детей трансформируется в культурную ориентацию взрослых? Его психобиологический функционализм пытается интегрировать индивидуума и культуру.

Вот как сам Малиновский формулировал “аксиомы функционализма”:

А. Культура в своей  сущности является инструментальным механизмом, с помощью которого человек может  лучше справляться с теми специфическими проблемами, которые ставит перед  ним окружающая его среда в  ходе удовлетворения им своих потребностей.

Б. Культура является системой объектов, действий и установок, в  которой все составляющие ее части  являются средствами для некой цели.

В. Культура является целостностью, в которой все ее элементы независимы.

С. Все эти объекты, виды деятельности и установки организованы, для решения жизненно важных задач, в форме в институций, таких как семья, клан, община, племя; Эта организованная структура создают почву для экономической кооперации, политической, правовой и образовательной деятельности.

Д. С динамической точки зрения, то есть рассматриваемая как род деятельности, культура может анализироваться в различных аспектах, таких как образование, социальный контроль, экономика, система познания, верований, мораль, а также как способ творческой и художественной деятельности.  

Культурный процесс, рассматриваемый  с точки зрения его конкретных проявлений, всегда включает человеческий фактор, который определяет соотношения  различных видов деятельности между  собой. Люди организуют культурные элементы, взаимодействуя друг с другом вербальным образом или посредством символических действий. Культурные элементы, человеческие группы и системы символов — вот три составляющих культурного процесса.[5]

Согласно Малиновскому все культуры основываются на “базовых потребностях”. Эти базовые потребности затем  ведут к культурным “императивам”  или вторичным потребностям, которые  затем преобразовываются в культурные “ответы”. Например, основные потребности человека в пище удовлетворяются в специфических культурах посредством определенных технических навыков и инструментов и паттернов человеческой кооперации для охоты, земледелия, и рейдов с целью наживы... Как скоро эти средства и мероприятия принимаются обществом, они становятся культурным императивом или вторичными потребностями его членов. Сумма таких вторичных потребностей в данном обществе является его культурным ответом в форме экономики.

“Малиновский не выходил за пределы питания, секса и физической безопасности в своем обсуждении основных потребностей. Более обширные и точные формулировки их и их культурных производных появились гораздо позже, уже после его смерти... Но теория потребностей Малиновский объясняла только некоторые общие знаменатели несхожих культур, а не элементы и тенденции, которые делали их различными одновременно на общественном уровне и на индивидуальном уровне... Даже на уровне общих знаменателей, основные потребности не могут объяснить некоторые культурные феномены. Например, какая основная потребность или потребности объясняют универсальность искусства? И с другой стороны, почему животные так сильно отличаются от людей, хотя они имеют те же самые основные потребности? Однако, теория основных и производных потребностей Малиновского наводит на мысль о новом направлении, то есть о психических факторах, лежащих в основе человеческого поведения... Межкультурный контраст, который дает право допустить различие между внутренним контролем и внешним контролем.”[6]

Функционализм Малиновского основывался  скорее на потребностях индивида, чем  на нуждах социальной системы. Так, когда  он специфицировал, что культура составляется из “семи основных человеческих потребностей”, а они есть факторы, подобные питанию, воспроизводству, комфорту и безопасности, то все они локализуются скорее в индивидуальном сознании, чем в сознании группы или более широкого коллектива; они делают, тем не менее, вклад в интеграцию всего общества. Эта индивидуализация культурного ответа и зарождения является стержнем его отличного направления и точкой разрыва его функционализма со структурным функционализмом. “Профессор Радклифф-Браун, насколько я могу видеть, -писал Малиновский, - все еще развивает и углубляет взгляды Французской социологической школы. Он поэтому должен пренебрегать индивидом и биологией. Функционализм отличается от других социологических теорий более определенно, возможно, в его понятии и определении индивида более, чем в другом отношении. Функционалист включает в свой анализ не просто эмоциональную, а также интеллектуальную сторону ментальных процессов, но также настаивает на том, что человек в своей полной биологической реальности должен быть введен в наш анализ культуры. Телесные потребности и влияния внешнего окружения, и обусловленное культурой к ним отношение, должны изучаться бок о бок”[7]

Малиновский часто относится к  культуре как к “социальному наследию”. Он не интересуется эволюционизмом и  выражает прежде всего интерес к  культуре. Он тверда верит в необходимость  детального полевого исследования и  стимулирует изучение на границе  между дисциплинами, такими как социология, психология, история и антропология.

Какова бы ни была текстуальная дифференциация содержания, “культура” в сравнении  с “социальной структурой”, которая  имеет место внутри теоретической  гегемонии британских функционализмов, они разделяют концепцию времени. Это измерение времени является решающим в изучении культуры, как сегодня, так и тогда. Функционализм, через свою зависимость от застоя, не имел никакого практического или теоретического отношения к изменениям. Темой исследования является “организм” или функционирование целого, происходящего во времени через равновесие его “внутренних” механизмов взаимозависимости и взаимосвязи. Это то, к чему современный структурализм учит нас относится как к “синхронности”. Функционалистская антропология ограничивается, в общем и целом, изучением современных необразованных обществ. Она не может применяться к их прошлому или к вымершим обществам. Такая работа оставлена последующим направлениям в дисциплине, таким как направление Эванс-Притчарда, который вводил в антропологию материалы из истории и археологии.

Сформулируем основные положения  функционализма Малиновского:

·Исторический процесс непознаваем. Попытки исследования длительной эволюции культурных элементов — бессмысленны.

·Задачи этнологии состоят в изучении функций культурных явлений, их взаимосвязей и взаимообусловленности в рамках каждой отдельной культуры, вне взаимосвязи ее с другими культурами.

·Этнология отталкивается от концепции “социальных институций”, под которыми понимались социально установленные и признанные нормы и модели поведения. С их помощью и в их рамках индивиды реализовывают свои взаимные ожидания, достигая при этом социально и индивидуально значимых результатов. В своей совокупности “социальные институции” формируют социально-функциональную структуру общества.

·Культура служит нуждам индивида и прежде всего трем его основным потребностям: базовым (а именно, необходимости в пище и удовлетворении прочих физических потребностей), производным (а именно, потребности в распределении пищи, в разделении труда, в защите, в регулировании репродуцирования, в социальном контроле) и интегративным (потребностям в психологической безопасности, социальной гармонии, цели жизни, в системе познания, законах, религии, магии, мифологии, искусстве и т.п.). Каждый аспект культуры имеет свою функцию в рамках одной из перечисленных выше потребностей. Например, магия, по мнению Малиновского, дает психологическую защиту от опасности, миф — придает исторический авторитет системе управления и ценностям, присущим данному обществу. Культура не имеет лишних и бесполезных элементов.