Автор работы: Пользователь скрыл имя, 15 Апреля 2012 в 08:02, реферат
Феноменология - одно из методологических направлений в социальной теории. Оно ставит целью описывать “жизненный мир” - акты сознания, основанные на непосредственном восприятии идеальных сущностей (феноменов), опираясь на интуицию. При этом как бы выводятся за скобки суждения о социальной структуре, и, таким образом, подобное исследование не связано с представлениями о причинно-следственных связях в социальном мире.
Гарфинкель полагал, что эксперимент с консультированием осветил и зафиксировал процедуры, которые члены постоянно используют в своей повседневной жизни для конструирования социального мира.
Этот эксперимент также можно использовать для иллюстрации идеи “индикативности” - центрального понятия, используемого Гарфинкелем и другими этнометодологами. “Индикативность” означает, что смысл любого объекта или деятельности вытекает из их контекста, он “индексируется” в конкретной ситуации. В результате этого любая интерпретация, объяснение или отчет, сделанные членами в их повседневной жизни, становятся соотнесенными с конкретными обстоятельствами или ситуациями.
Для студентов смысл ответов советника проистекал из контекста взаимодействия. Из окружения - факультет психологии - и информации, которую они получили, студенты полагали, что советником является тот, о ком и было сказано, и что он максимально старается дать честный и разумный совет. Его ответы интерпретировались в рамках данного контекста.
Если идентичные ответы были бы получены на тот же набор вопросов от друзей студентов в кафе, это изменение контекста вероятно имело бы результатом совершенно другую интерпретацию. Такие ответы от однокурсников могли бы рассматриваться как свидетельство того, что те временно потеряли свою серьезность или же шутили за счет друзей, или же были под влиянием алкоголя, и так далее.
Гарфинкель считал, что смысл любого действия достигается обращением к контексту этого действия. Для членов смысл того, что происходит, зависит от способа, которым они интерпретируют контекст рассматриваемой деятельности. В этом отношении их понимания и отчеты индикативны: они формулируют смысл в терминах конкретного состояния среды.
На самом деле Гарфинкель поощрял своих студентов препарировать социальный мир для того, чтобы открыть способ, которым члены создают его смысл и достигают понимания. Например, он предлагал, чтобы они шли в супермаркеты и торговались по поводу цен на товары или чтобы возвращались в свои собственные дома и действовали как-будто они квартиранты. Таким образом, они продемонстрируют хрупкую природу социального порядка.
Субъекты данных экспериментов находили трудным или невозможным проиндексировать себя в ситуациях, в которых они были задействованы. Родители, имея дело с ребенком, действующим как квартирант в собственном доме, заводились, сердились и отчаянно пытались придать смысл действиям своих детей тем, например, что считали их заболевшими.
Изучение бюрократии часто концентрируется на природе правил в бюрократических организациях. Бюрократы обычно рассматриваются как жесткие конформисты по отношению к официальным правилам, и по-другому действующими в рамках системы неформальных правил. В любом из случаев их поведение рассматривается как определяемое правилами.
Д. Циммерман изучал “практичности использования правил” и предложил альтернативный подход [Zimmerman D. H. The Practicalities of Rule Use // Understanding Everyday Life / Ed. by J/D/ Douglas. - L.: Routledge & Kegan Paul, 1971]. Вместо того чтобы сконцентрироваться на рассмотрении поведения как управляемого правилами, он предположил, что члены используют правила для описания и анализа их собственной деятельности. Часть этой деятельности может быть прямым нарушением установленных правил, и тем не менее она все же оправдывается обращением к этому правилу.
Эти исследования поведения проводились в Бюро социальной помощи в США. Клиенты, обратившиеся за помощью, распределялись работниками приемной между сотрудниками, ведущими конкретное дело. Официально процедура принятия дела к производству определялась простым правилом. Если на месте было четыре сотрудника, первые четыре вошедших клиента распределялись между каждым из них. Следующие четыре распределялись аналогичным образом, и так далее.
Однако время от времени это правило нарушалось. Например, конкретный сотрудник мог получить сложный случай, и интервью длилось больше, чем обычно. В этой ситуации работник приемной мог по-другому организовать список прикреплений и подключал другого сотрудника к следующему клиенту.
Такие нарушения правил были оправданны и объяснялись работниками приемной в терминах этого правила. С их точки зрения, нарушая правила, они действовали в полном согласии с этим правилом. Этот парадокс может быть объяснен тем, как работники приемной понимали намерения данного правила. С их точки зрения, правило предполагало, чтобы у клиента был минимум задержки по времени для того, чтобы все могли быть обслужены до конца дня. Нарушение правила для достижения такого результата, таким образом, может быть объяснено как следование этому правилу.
Работники приемной оправдывали этот способ и объясняли свое поведение и себе, и своим коллегам. Рассматривая свою деятельность как соответствующую правилу, они создавали видимость порядка. Однако Циммерман доказывал, что работники приемной не просто руководствовались правилами, но постоянно отслеживали и регулировали ситуацию, а также импровизировали и адаптировали свое поведение в терминах, которые они считали требованиями этой ситуации.
Циммерман и Видер считали, что это исследование показало, что “реальная практика использования правил не позволяет аналитику анализировать регулярные образцы поведения, используя понятия, которые эти практики давали из-за того, что члены общества следовали правилам [Zimmerman D. H. & Wieder. Ethnomethdology and the Problem of Order: Comment on Denzin' // Understanding Everyday Life / Ed. by J/D/ Douglas. - L.: Routledge & Kegan Paul, 1971. - Р. 292]. Они доказывали, что использование правил членами для описания анализа своего поведения “делает социальные условия похожими на упорядоченные для участников, и что именно этот смысл и видимость порядка, что правила используются, на самом деле создали и то, что этнометодологи в действительности изучают” [Op. cit. - Р. 292].
Исследование Циммермана осветило одно из важнейших понятий в этнометодологии. Он дал пример документального метода и проиллюстрировал рефлексивную природу процедур, используемых членами для создания видимости порядка. Работники приемной интерпретировали свою деятельность как доказательство существующего образца - намерение правила, и они рассматривали конкретные действия, даже когда те нарушали правила, как свидетельства следования образцу.
Гарфинкель считал, что преобладающие в социологии подходы обычно описывают людей как неких “культурно одурманенных” существ, которые просто выполняют стандартизованные директивы, предполагаемые культурой данного общества. Он писал: “Культурно одурманенным” я считаю человека в обществе, сконструированном социологом, и воспроизводящего стабильные черты этого общества, он действует в соответствии с предустановленными и легитимными альтернативами действия, которое предполагает общая культура” [Garfinkel H. Studies in Ethnomethodology. - Eng. Cliffs.: Prentice-Hall, 1967. - Р. 68].
Вместо “культурно одурманенного” этнометодолог изображает квалифицированного члена, который постоянно следит за конкретными индексируемыми качествами ситуации, придавая им значение, делая их знаемыми, передавая это знание другим и конструируя смысл и видимость порядка. С точки зрения этой перспективы члены скорее сами конструируют и завершают свой собственный социальный мир, чем формируются под его воздействием.
Этнометодологи очень критично относятся к другим отраслям социологии. Они считают, что “обычные” социологи не поняли природу социальной реальности. Социальный мир они рассматривают, как если бы это была объективная реальность, не зависимая от анализа и интерпретации членов. Они рассматривали аспекты социального мира, такие как самоубийство и преступность, в качестве фактов с собственным существованием, а затем пытались найти объяснения этим “фактам”.
В противовес этому методологи доказывают, что социальный мир состоит не из чего иного, как из конструктов, анализа и интерпретаций своих членов. Следовательно, работа социолога состоит в том, чтобы объяснить методы и аналитические процедуры, используемые членами для конструирования своего социального мира. Согласно представлениям этнометодологов, именно эту работу обычная социология так и не смогла сделать.
Для этнометодологов почти нет разницы между традиционными социологами и человеком с улицы. Они доказывают, что методы, используемые социологами в своих исследованиях, в основе своей аналогичны тем, что используются членами общества в своей повседневной жизни.
Члены, использующие документальный метод, постоянно теоретизируют, выводят связи между видами деятельности и заставляют социальный мир выглядеть упорядоченным и систематизированным. Затем они рассматривают социальный мир, как если бы он был объективно независим от них самих.
Этнометодологи утверждают, что процедуры обычных социологов по сути своей - те же самые. Они используют документальный метод, теоретизируют и выводят отношения, а также конструируют картину упорядоченной и систематизированной социальной системы. Действуют они рефлексивно, как и любой другой член общества.
Таким образом, когда функционалисты рассматривают поведение в качестве проявления базового образца разделяемых ценностей, они также используют элементы этого поведения в качестве доказательства существования этого образца. С помощью своих аналитических процедур члены создают картину общества. В этом смысле человек с улицы является сам себе социологом. Этнометодологи не видят большой разницы в выборе между картинами общества, созданными людьми, и картинами, предлагаемыми обычными социологами.
Позиция этнометодологов была подвергнута основательной критике Алвином Гоулднером за то, что они обращаются к тривиальным аспектам социальной жизни и открывают вещи, которые все уже знают. В качестве примера он приводит тип эксперимента, защищаемый Гарфинкелем. Этнометодолог должен отпустить цыплят в центре города в час пик, а затем стоять и наблюдать, как тормозится движение и собираются толпы, чтобы поглазеть и посмеяться над полицейским, бегающим за цыплятами.
Гоулднер объясняет, что Гарфинкель мог бы сказать, что “общество, таким образом, узнало значимость одного дотоле не замечаемого правила, лежащего в основе повседневной жизни: цыплят нельзя выбрасывать на улице в разгар часа пик” [Gouldner A.W. The Coming Crisis of Western Sociology. - L.: Heinemann, 1970. - Р. 394.]
А если говорить серьезно, критики доказывают, что члены, населяющие тип общества, описанный этнометодологами, кажутся не имеющими ни мотивов, ни цели своей деятельности. Что, например, мотивирует студентов в исследовании Гарфинкеля по консультированию или действия работников приемной у Циммермана? В работах этнометодологов очень мало указаний на то, почему люди хотят или должны вести себя так или иначе. Нет в них также и соображений по поводу природы власти в социальном мире и возможных последствий различий во власти на поведение членов общества.
Гоулднер отмечал: “Процесс, с помощью которого определяется и устанавливается социальная реальность, не рассматривается Гарфинкелем как включающий в себя дефиницию реалий в условиях процессов борьбы между соперничающими группами; а исход борьбы, концепция мира, основанная на здравом смысле, не рассматриваются в качестве сформированных под воздействием институционально защищенных различий во власти” [Op. cit. - Р. 391].
Критики этнометодологии считают, что она не уделяет должного внимания тому, что аналитические процедуры членов проводятся в рамках системы социальных отношений, включающих властные различия. Многие этнометодологи не принимают во внимание все то, что не признано и не учитывается членами общества. Они полагают, что если члены не признают существование объектов и событий, то эти объекты и события на них не влияют.
Однако, как указал Джон Голдторп, “если эти бомбы и напалм, падают сверху, то членам не надо ориентироваться по отношению к ним каким-нибудь особым способом, чтобы быть ими убитыми” [Goldthorpe H. Correspondence, “A Rejoinder to Benson” // Sociology. - 1974. - № 8. - Р. 132]. Очевидно, что членам не надо осознавать определенных ограничений для того, чтобы их поведение зависело от этих ограничений. Голдторп добавляет, комментируя упомянутый пример, что смерть “ограничивает взаимодействие очень решительным образом” [Op. cit. - Р. 132].
Наконец, критика этнометодологами традиционной социологии может быть переадресована им самим. Тот же Голдторп заметил, что этнометодологи не имеют дело с “вопросом о том, может ли какой бы то ни было тип социологии полностью избежать зависимости от обыденных значений и пониманий” [Goldthorpe H. A Revolution in Sociology? // Sociology. - 1973. - № 7. - Р. 451].
Таким образом, аналитические процедуры этнометодологов становятся предметом изучения точно так же, как и предмет традиционно ориентированных социологов или любого другого члена общества. Теоретический процесс анализирования анализа никогда не кончается. Доведенная до крайности позиция этнометодологии подспудно подразумевает, что ничто и никогда не может быть известно. Однако заслугой этнометодологии является интересная постановка актуальных методологических проблем.