Золотая ветвь

Табу  на остатки пищи. С помощью магии зло можно причинить человеку через оставленные им пищевые отходы или посуду, на которой подавалась пища. В согласии с принципом симпатической магии, между пищей, находящейся в желудке, и несъеденными ее остатками продолжает сохраняться связь. и поэтому нанесение вреда объедкам вредит и едоку. Взрослые члены племени нарриньери (Южная Австралия) выискивают кости зверей, птиц или рыбы, мясо которых было кем-то съедено, чтобы приготовить из них очень сильные колдовские снадобья. Поэтому всякий старается сжигать кости съеденных им животных, чтобы они не попали в руки колдуна. Однако очень часто колдуну удается овладеть такой костью, и ему начинает казаться, что жизнь мужчины, женщины или ребенка, которые съели мясо этого животного, находится в его власти. Он приготовляет раствор из красной охры и рыбьего жира, кладет в него тресковый глаз или небольшой кусок мяса и, скатав смесь в комочек, насаживает его на острие кости. После этого магическое средство на время помещается во внутренности трупа, чтобы набраться губительной силы от соприкосновения с гниющей мертвечиной, и ставится на землю рядом с огнем. Как плавится комок, так чахнет от болезни тот, против кого это средство направлено; когда комок совсем растает, жертва гибнет. Если околдованный узнает о насланных на него чарах, он пытается выкупить у колдуна кость а, когда это ему удается, разрушает чары тем, что бросает кость в реку или в озеро. На одном из новогебридских островов, острове Тана, жители закапывают остатки съеденной пищи или выбрасывают их в море, чтобы они не попали в руки злоумышленников. Если же насылатель болезни найдет объедки, к примеру кожуру банана, он их подберет и сожжет на медленном огне. По мере их сгорания человек, съевший банан, заболевает и посылает к наславшему болезнь гонца с обещанием подарков, если тот прекратит поджаривать кожуру банана. Жители Новой Гвинеи с крайней тщательностью уничтожают или прячут шелуху и другие пищевые отбросы, чтобы враги не обнаружили их и не воспользовались ими для того, чтобы их погубить. Поэтому они сжигают остатки пищи, бросают их в море или обезвреживают каким-то другим способом.

Боязнь  колдовства не позволяет никому прикоснуться к пище, которую оставляет на блюде  верховный правитель Лоанго, и она закапывается в яму. Никто не имеет права пить из его чаши. В древности римляне тут же разбивали яичную скорлупу и раковины съеденных улиток, чтобы лишить врагов возможности изготовить колдовское средство. Наша привычка раздавливать скорлупу, съев яйцо, возможно, берет свое начало в этом предрассудке.

бсвязи, возникающие через совместное принятие пищи, окружаются в первобытном обществе ореолом святости. Принимая участие в совместной трапезе, двое людей на деле дают залог доброго расположения друг к другу; один гарантирует другому, что не будет злоумышлять против него; ведь совместная еда физически объединила их и всякий вред, причиненный сотрапезнику, рикошетом с той же силой ударит по злоумышленнику. Строго говоря, симпатическая связь длится ровни столько времени, сколько переваривается пища в желудках договорившихся сторон. В силу этого заключенный путем совместной трапезы союз (covenant) менее торжествен и прочен, чем союз, достигнутый через перемешивание крови: ведь пролитая кровь связывает людей на всю жизнь.

Глава XX

ТАБУ  НА ЛЮДЕЙ

Табу, распространяющееся на вождей и правителей. Мы уже знаем, что пища микадо ежедневно приготавливалась в новых сосудах и подавалась на новых блюдах. Делались эти сосуды и блюда из простой глины, чтобы их можно было разбить или выбросить после одноразового использования. Обычно они разбивались, потому что считалось, что, если кто-то еще отведает пищу из этой священной посуды, его рот и горло воспалятся и распухнут. То же самое ожидало того, кто стал бы носить одежду микадо без его позволения: все его тело покрылось бы опухолями. На островах Фиджи есть особое название (кана лама) для болезни, проистекающей якобы от приема пищи из посуды вождя и ношения его одежды. Путешественник рассказывал: "Горло и тело раздуваются, и нечестивец умирает. Один туземец подарил мне красивый коврик, которым не решался воспользоваться сам, потому что на нем сидел старший сын Такомбау.⁶⁸ Но была одна простая семья или клан, члены которых не были подвержены этой опасности. Как-то раз я беседовал об этом с Такомбау. «О да, — сказал он. — Эй, такой-то, подойди и потри мне спину». Этот человек выполнил приказание. Он был одним из тех, кто мог делать это безнаказанно. Наделенные такой высокой привилегией люди назывались На ндука ни — грязь вождя".

В дурных последствиях, проистекающих от пользования  посудой или одеждой микадо и  фиджийского вождя, проявляется еще одна грань богочеловека, который привлек наше внимание. Божественная личность является источником как благодеяний, так и опасности; ее надлежит не только оберегать, но и остерегаться. Священный организм вождя столь хрупкий, что может прийти в расстройство от малейшего прикосновения, вместе с тем содержит в себе мощный заряд магической и духовной силы, разряжение которого может иметь фатальные последствия для всякого, кто приходит с ним в соприкосновение. Вследствие этого изоляция богочеловека необходима не только для его личной безопасности, но и для безопасности других. Божественная личность подобна огню. При соблюдении надлежащих запретов из него можно извлечь много полезного, но опрометчивое прикосновение или пренебрежение границами обжигает или губит нарушителя. Поэтому считалось, что нарушение табу повлечет за собой губительные последствия: преступник сунул руку в божественное пламя, которое охватит его и пожрет на месте.

В Новой  Зеландии страх перед священными особами вождей был столь же велик, как на островах Тонга. По принципу заражения их духовное могущество, унаследованное от духов предков, распространялось на все, к чему они притрагивались, и могло насмерть поразить всякого, кто по оплошности или недосмотру оказывался на их пути. Однажды, например, случилось так, что новозеландский вождь высокого ранга и великой  святости оставил на обочине дороги остатки своей пищи. После его  ухода подоспел раб, дюжий голодный малый, увидел оставшуюся еду и, не спросив, съел ее. Не успел он покончить с  обедом, как ему с ужасом сообщили, что съеденная им пища принадлежала вождю. «Я хорошо знал несчастного преступника. Это был человек замечательного мужества, покрывший себя славой в  межплеменных войнах», -рассказывал путешественник, но "как только роковая весть достигла его ушей, у него начались исключительной силы судороги и спазмы в животе, которые не прекращались до самой смерти, последовавшей на закате того же дня. Это был сильный мужчина в самом цвете лет. и, если какой-нибудь вольнодумец-пакеха (то есть европеец) посмел бы утверждать, что причиной его смерти была не тапу вождя, которая перешла на него через пищу, его выслушали бы с чувством презрения к его невежеству и неспособности понимать очевидные и прямые доказательства". Случай этот не единичный. Женщина маори, до которой после съедения какого-то фрукта дошло известие, что этот плод был взят в табуированном месте, воскликнула, что дух вождя, чью святость она осквернила, поразит ее. Это случилось в полдень, а к двенадцати часам следующего дня она была мертва. Однажды причиной смерти нескольких людей явилось огниво вождя, которое тот потерял. Найдя его, несколько мужчин зажгли с его помощью свои трубки, а узнав, кому оно принадлежало, умерли от ужаса. И одеяние верховного вождя Новой Зеландии приносит смерть всякому, кто решится его надеть. Один миссионер был свидетелем того, как вождь бросил в пропасть шерстяное одеяло, которое показалось ему слишком тяжелым. На вопрос миссионера, почему он не оставил одеяло на дереве для какого-нибудь прохожего, тот ответил, что "именно страх за то, что его кто-то возьмет, заставил его выбросить одеяло в пропасть. Ведь так как он (вождь) покрывался им, его тапу (то есть духовная сила, переданная через прикосновение одеялу, а от него — к человеку) убила бы этого человека". Из тех же соображений вождь маори не станет раздувать огонь ртом. В противном случае— его священное дыхание сообщило бы святость огню, которая с него перешла бы на стоящий на огне горшок, с того — на варящееся в горшке мясо, с него — на человека, съевшего мясо, варившееся в горшке, который подогревался на огне, раздутом вождем. Так что отведавший мяса, конечно, умер бы от заражения дыханием вождя, передавшимся ему через этих посредников.

Итак, у  полинезийских народностей, к которым  принадлежат маори, суеверие воздвигло  вокруг священных особ вождей барьер одновременно реальный и воображаемый. Переход через этот барьер влек за собой смерть, как только преступник узнавал, что он натворил. Роковая сила фантазии, одержимость суеверными страхами характерна не только для полинезийцев. По всей вероятности, она присуща всем дикарям. Так, австралийский абориген умрет от пустяковой царапины, если ему покажется, что оружие, которым она нанесена, заговорено и наделено, таким образом, магической силой. В этом случае он просто-напросто ложится, отказывается от пищи и чахнет. Если знахарь у индейских племен Бразилии предрек скорую смерть тому, кто чем-то его обидел, «бедняга тут же укладывался в гамак; уверенность в своей близкой кончине была столь сильна, что он отказывался от еды и питья. Предсказание служило приговором, который приводила в исполнение вера».

Табу  на женщин во время  менструаций и  родов. Запреты и последствия, которые, как предполагается, вызовет нарушение их, одинаковы как по отношению к особам, которых почитают священными, так и относительно тех, кто считается нечистыми. Одеяние священного вождя убивает тех, кто им пользуется. То же воздействие оказывают вещи, к которым прикоснулась, например, женщина во время менструаций. Один австралийский абориген, застав жену, у которой были месячные, лежащей на его одеяле, убил ее и той же ночью сам умер от страха. Поэтому австралийским женщинам в этот период под страхом смерти запрещено прикасаться к вещам, которыми пользуются мужчины, и даже проходить с мужчинами по одной тропинке. Во время родов их также изолируют, и вся посуда, которой они пользуются в этот промежуток времени, сжигается. В Уганде горшки, к которым женщина притрагивается, будучи нечистой (во время родов или месячных), подлежат уничтожению. Однако оскверненные ее прикосновением копья и щиты не ломаются, а только очищаются. "Едва ли у индейцев-дени и у других американских племен найдется существо, которое вызывало больший страх, чем женщина в период месячных. Как только давали о себе знать признаки этого состояния, девушку или женщину тщательно отделяли от всякого общения с мужчинами и заставляли жить в маленькой хижине вдали от взоров мужчин. Она должна была воздерживаться от прикосновения к принадлежащим мужчине вещам, а также к добытой на охоте оленине или мясу другого животного. Считалось, что своим прикосновением она оскверняла добычу и, приводя этим животное в ярость, обрекала охотников на неудачу. Ее меню состояло исключительно из сушеной рыбы, а единственным напитком, который она втягивала в себя через трубку, была холодная вода. Так как сам вид ее был опасен для общества, то даже некоторое время после того, как она возвращалась в нормальное состояние, особый кожаный капор с ниспадающей на грудь бахромой скрывал ее лицо от взоров окружающих. "У индейцев-брибри (Коста-Рика) женщина в период месячных тоже считается нечистой. Единственная посуда, которой она может пользоваться, — это листья бананового дерева. После употребления они забрасываются в какое-нибудь пустынное место: ведь если корове случится набрести на них и съесть, она неминуемо зачахнет и умрет. Пьет женщина в это время из особого сосуда, из которого под угрозой смерти не должен пить никто другой.

Табу, налагаемые на воинов.  Воины-маори, вступившие на тропу войны, становились чем-то в высшей степени священным или табуированным. Они сами и их оставшиеся дома друзья сверх многочисленных обычных табу должны были строго соблюдать некоторые курьезные предосторожности. Говоря непочтительным языком европейцев, которые знали маори во времена прежних войн, они покрывались слоем «табу в дюйм толщиной», а вождь экспедиции становился абсолютно неприкасаемым. Вступавшие в войну древние израильтяне также были связаны определенными правилами ритуальной чистоты, идентичными тем, которые во время походов соблюдают маори и австралийские аборигены. Используемые ими сосуды становились священными; они должны были воздерживаться и особо соблюдать правила личной гигиены. Эти предписания первоначально мотивировались если судить по признаниям дикарей, которые их придерживаются — боязнью того, как бы в руки врага не попали частицы их тела и как бы они из-за этого не нашли смерть от колдовства, у некоторых племен индейцев Северной Америки молодой воин во время своей первой кампании должен был следовать определенным предписаниям, два из которых ничем не отличаются от тех, которые должны были выполнять девушки в период первой менструации. Никто не смел прикасаться к посуде, из которой ел и пил молодой воин; ему запрещалось чесать голову или другую часть тела своими пальцами (если уж ему становилось невтерпеж от зуда. то он должен был чесаться палочкой). Приведенный выше запрет, как и правило, которое запрещает табуированному лицу есть своими руками, видимо, покоится на предполагаемой святости или оскверненности (в зависимости от способа выражения) табуированных рук. Кроме того, мужчины-индейцы, находясь на тропе войны, всегда обязаны были ночью спать лицом к своей стране. И сколь неудобной бы ни была для них эта поза, изменить ее они не имели права. Им запрещалось сидеть на голой земле, мочить ноги, идти по проторенной дороге, если этого можно было избежать. Когда они вынуждены были нарушать эти запреты, они старались уравновесить дурные последствия такого поступка тем, что смазывали ноги лекарственными или магическими средствами, которые с этой целью носили при себе. Участникам экспедиции не разрешалось перешагивать через ноги, руки или туловище своего товарища, лежащего или сидящего на земле. Запрещалось им также перешагивать через плащ, ружье, томагавк или какую-либо другую часть вооружения. Если кто-нибудь по оплошности нарушал это правило, долгом того, через которого — или через собственность которого — переступили, было сбить нарушителя с ног, а долгом последнего было перенести это спокойно и не оказывать сопротивления. Сосудами, из которых воины принимали пищу, были обычно небольшие чашки из дерева или березовой коры с отметинами для различения краев. На пути от дома индейцы неизменно пили из чашки с одного края, а на обратном пути — с другого. На обрат дм пути, когда они находились в одном переходе от своего селения, они развешивали свои чашки на деревьях или выбрасывали их в прерии. Делалось это, несомненно, с целью избежать того, чтобы их священность (или оскверненность) не передалась друзьям и не возымела губительных последствий. Как мы уже убеждались, по той же причине уничтожали или прятали посуду и одежду священного микадо, женщин во время месячных и родов и лиц, осквернивших себя соприкосновением с покойником. Индеец-апач в первых четырех военных походах обязан воздерживаться от почесывания головы пальцами и от прикосновения губами к воде. Голову он почесывает палочкой, а воду пьет через полый тростник или прут. Палочка и тростник прикрепляются к поясу воина и друг к другу кожаным ремнем. Обычай не чесать голову пальцами, а пользоваться вместо этого палочкой, как правило, соблюдался во время похода и индейцами-оджибве.