Проблема терминологии и богословского языка в христологическом наследии свт. Кирилла Александрийского

  Семестровое сочинение на тему : Проблема терминологии и богословского языка в христологическом  наследии свт. Кирилла Александрийского.

Одной из наиболее животрепещущих тем современной  богословской науки является учение  Кирилла Александрийского о лице Господа нашего Иисуса Христа. Различные аспекты этого учения являются предметом значительного числа публикаций, монографий и научных трудов. Причиной такого интереса к творениям свт. Кирилла Александрийского служит их фундаментальное значение в раскрытии и выражении православного христологического учения.

Любое последующее  учение и каждый последующий автор  касающийся христологических тем , неизбежно  сообразует свои тезисы с богословием  Кирилла Александрийского, которое выразило «интуицию личности Христа, без которой сама суть христианского благовестия о спасении человека была бы утеряна»¹

После борьбы с различными ересями, к концу 4 века Церковь вполне раскрыла учение о  Лице Господа Иисуса Христа, подтвердив, что Он есть Бог и вместе человек. Люди науки всё же нашли пункт не уяснённый для разума. Это вопрос об образе соединения в лице Иисуса Христа Божественной и человеческой природ и взаимоотношении той и другой. Первой из ересей развившихся в Церкви при научном разъяснении этого вопроса стала Ересь Нестория. Она подобно арианству вышла из Антиохийского училища, не допускавшего таинственности в понимании догматов веры.  Несторий говорил о том что Бог не мог стать никем и ничем. Кирилл же утверждал, что вечное Слово Божие стало человеком. Цитата из пролога к Евангелию от Иоанна: И Слово стало плотью (Ин. 1, 14), - была девизом Эфесского собора. Бог стал тем, чем Он прежде не был, - эта фраза из письма святого Кирилла к Несторию, написанного в 430 году. 
 
 
 
 

Для уяснения спорного вопроса Кирилл ввёл понятие  «ипостасного единства двух природ Христа», выражение которое употреблялось  им в том же смысле что и выражение  «единство природ». Однако он возражал против антиохийского термина синафия («соединение», «связь»),  в силу своей этимологии предполагавшего возможность разъединения (буквально оно означает "соприкасание", "сцепленность"). 

 Бог Слово, став Эммануилом, сделал человеческую природу с ее телом "Своей собственной".. Для Кирилла плоть Иисуса была телом Бога, Его рука -рукой Бога и так далее, поэтому он мог утверждать, что Дева Мария была Матерью Божией, Богородицей. В отличие от антиохийских богословов, которые заботились о сохранении конкретного исторического человечества Иисуса, мысль Кирилла была теоцентрической. Предпринимая спасение рода человеческого, Бог действует. Он облекается человеческим естеством в полном смысле слова и делает это таким образом, что божественная и человеческая природы во Христе образуют единое бытие.

В одном  из своих посланий Кирилл Александрийский, думая что цитирует Афанасия  на самом деле цитирует выражение  еретика Апполинария: «Единая воплощенная  природа Бога Слова».

«Такой подход немедленно навлек на Кирилла подозрения в аполлинариевой ереси, согласно которой Божественный Логос заменил душу в человеке Иисусе, в результате чего его нельзя считать вполне человеком. Кирилл и вправду всегда предпочитал вслед за евангелистом Иоанном употреблять выражение "Слово стало плотью". Употребляя слово  «саркс», означающее "тело", "плоть", он не всегда осознавал, что формально это слово не вполне выражает полноту человеческой природы. Говоря "плоть", святой Кирилл, несомненно, в действительности имел в виду всего человека, тело и душу. Он не был аполлинаристом, но, будучи всецело "александрийцем", он не опасался "антропологического минимализма". Бог, а не человек, есть единый Спаситель мира».²

Соединение  Божества и человечества святой Кирилл всегда представляет "неслиянным" и "неизменным". Β своем "втором письме" к Несторию святой Кирилл так исповедует: "Мы не говорим, что естество Слова, изменившись, стало плотью, ни того, что Оно преложилось в целого человека, состоящего из души и тела. Но говорим, что Слово, по ипоcтаcи соединив с Собою тело, одушевленное разумною душою, неизреченно и непостижимо для нашего ума, стало человеком, сделалось сыном человеческим, не волею одною и благоизволением, не восприятием только лица (или "роли")... Это мы представляем не так, что в сем соединении уничтожилось различие естеств, но Божество и человечество в неизреченном и неизъяснимом соединении пребыли совершенными (т.е. полными), являя нам единого Господа Иисуса Христа и Сына... Таким образом говорим, что Сущий и рожденный от Отца прежде веков по плоти родился и от жены, - не так, что Божественное естество Его приняло начало бытия во Святой Деве, и не так, что Он после рождения от Отца имел нужду родиться от Нее. Ибо безрассудно и легкомысленно было бы говорить, что Тот, который прежде всех веков всегда пребывает со Отцом, еще имел потребность родиться, чтобы начать свое бытие. Так как Он ради нас и ради нашего спасения родился от Жены, соединив по ипоcтаcи (с Собою) естество человеческое, то поэтому и говорится, что Он родился плотью. Это не так, что прежде родился от святой Девы простой человек, а после сошло на Него Слово. Но Оно, соединившись с плотью в самой утробе, родилось по плоти, усвоив себе плоть, с которою родилось. Таковым же мы Его исповедуем и в страдании и в воскресении: не говорим, что Слово Божие по самому естеству подвергалось ударам, язвам гвоздиным и прочим ранам, потому что Божественное естество, как бестелесное, не причастно страданию. Но так как всем этим страданиям подвергалось Его тело, которое есть Его собственное, то мы и говорим, что Слово страдало за нас. Потому что Бесстрастный был в страдающем теле"³

Терминология  святого Кирилла не была чёткой и однообразной . Для него слова были только средством через которые его слушатели или читатели взойдут к созерцанию. Он накапливает синонимы, приводит слишком много образов и подобий. Его богословский язык не подлежит систематизации и стилизации.

«В христологическом словоупотреблении святой Кирилл обычно не различает терминов: φύσις, ύπόστασις, πρόσωπξν, он употребляет их одно подле другого или одно вместе с другим, как синонимы. Все эти термина у святого Кирилла обозначают одно: конкретную индивидуальность, живое и конкретное единство, "личность." Это не мешает ему в отдельных случаях употреблять их в ином смысле, говорить о "природе человека" во Христе, отличать "ипостась" от "лица" и употреблять термин "ипостась" в прямом и широком нетерминологическом смысле. В таком широком смысле он употребляет его в известном и пререкаемом выражении анафематизмов: ένωσις καθ' ύπόστασιν. Θ при том для обозначения того же факта, который он определяет, как "естественное единство," и к которому относит мнимо-афанасиеву апполинариеву формулу: μία φύσις τξύ θεξϋ Λόγξυ σεσαρκωμένη. Ρвятой Кирилл часто не замечает, что слова его звучат сильнее, говорят большее, чем он хочет сказать. И в этом отношении он действительно давал повод к неточному и неверному, к "монофизитскому" толкованию. "Природное" или "ипостасное" единство для него значит только "всецелое соединение" и "истинное единство," в противовес только нравственному или мыслимому "относительному соприкосновению" (συνάφεια σχετική) Νестория и других "восточных." В этом смысле сам Кирилл в ответ Феодориту объяснял выражение: καθ' ύπόστασιν, - ξно означает "не иное что, как, что естество или ипостась Слова (что означает самое Слово) по истине (действительно, κατ' άληθείαν) ρоединилось с естеством человеческим без всякого превращения или изменения,... и мыслится и есть единый Христос, Бог и человек," - "Сам Сын Единородный чрез восприятие плоти... стал истинным человеком, так что пребывает и истинным Богом"... "Естественное соединение" есть единство "истинное," т.е. не смешивающее и не сливающее естества так, чтобы им нужно было "существовать иначе, чем вне соединения." ⁴

Святой Кирилл стремился исключить обособление  человечества во Христе в какое нибудь самостоятельное существование. Его  задачей было утвердить истину единства, объяснить что восприятие человечества не нарушает единства ипостаси Воплощающегося Слова. В его устах μία φύσις  означает единство бытия Богочеловека.

Святой Кирилл в общем избегает говорить о человечестве во Христе, как о природе, или о двух природах, и предпочитает говорить о "свойствах природы." Но только потому, что φύσις он понимает в данном случае как ύπόστασις (ς.е., как самодостаточную индивидуальность), а не потому, что он как-либо умаляет или ограничивает самое человеческое естество.

 Кирилл Александрийский четко разграничивает понятия "различения" и "разделения." Не надлежит разделять двоякое во Христе, но только различать, то есть, различать мысленно или логически (εν θεωρία, εν ψίλαις καί μόναίς έννξιαις) . Θбо единство "разнородного" во Христе нерасторжимо и неразложимо, ένωσις άναγκαιοτάτη... "Посему, - объяснял святой Кирилл, - если после неизреченного соединения назовешь Еммануила Богом, мы будем разуметь Слово Бога Отца, воплотившееся и вочеловечившееся. Если назовешь и человеком, тем не менее разумеем Его же, домостроительственно вместившегося в мере человечества. Говорим, что Неприкосновенный стал осязаемым, Невидимый - видимым, ибо не было чуждо Ему соединенное с Ним тело, которое называем осязаемым и видимым"⁵...

Христология Кирилла рассматривала Христа преимущественно  как воплощенный логос и не решала вопроса о Его конкретной исторической личности, Кириллом всецело отрицалось существование у Христа человеческой личности отдельной от Слова результате этого александрийская христология была неуверенной в вопрсах связанных с человеческой реальностью и психологией Спасителя.

Несторий в своем стремлении сохранить как человечество Христа, так и трансцендентность Бога, не отважился бы сказать, что Бог страдал и умер, тем самым раздваивая Христа и фактически упраздняя Боговоплощение. Кириллу как раз это и было важно: Слово стало плотью по-настоящему и всерьез, а потому можно сказать, что сам Бог в полноте своего человечества страдал и умер на Кресте, чтобы открыть человечеству путь к воскресению, к вечной жизни, то есть к обожению.⁶

Из его  идей вытекает, что, взяв на Себя полноту  человеческой природы, Христос взял на Себя и все ее ограничения: неведение, эмоции и так далее - и этого-то Кирилл как раз и не должен был  стесняться, но фактически он этих выражений  избегал.

Он  не сумел последовательно применить терминологию отцов-каппадокийцев, то есть установленное ими различие между "ипостасью" и "природой", к своим христологическим высказываниям. Помимо этого он слишком большой упор делал на божественность Христа в ущерб Его человеческой природе. Несбалансированность христологии Кирилла была выправлена Халкидонским собором (451 год), который, во-первых, умерил страх анти-охийских богословов по поводу "антропологического минимализма" Кирилла, а во-вторых, уточнил христологическую терминологию, связанную с понятием "становление" (Слово стало плотью): сущность Бога неизменна, но ипостась Слова стала человеком. 

Анафематизмы святого Кирилла звучали  для большинства антиохийцев как недвусмысленное монофизитство. В том же 430 году антиохийский богослов Фео-дорит Киррский, опубликовал двенадцать контранафематизмов, в которых настоятельно подчеркивалось человечество Христа. Отдавая должное антиохийскому богословию, следует все же еще раз отметить, что его жесткое понимание Бога как абсолютно Другого и неизменного делает невозможным обожение. Доведенное до логического конца, такое понимание есть не что иное, как отрицание Боговоплощения.

Богословская  мысль святого Кирилла всегда совершенно ясна. Но он не мог найти  для нее законченного выражения. В этом основная причина долгих споров и недоразумений с Востоком. Формула  единения составлена в "антиохийских" выражениях, в нее не вошли любимые  выражения святого Кирилла. Вместо "единой природы" здесь говорится  о "едином лице" из двух и в двух природах... И вместе с тем, дальнейшее развитие православной христологии  совершалось в духе и в стиле  святого Кирилла, несмотря на то, что  приходилось теперь не столько защищать истину единства, сколько разъяснять его неслиянность, раскрывает как  бы его меры и пределы. Однако, уже  отцы Халкидонского собора утверждали с ударением, что содержат "веру Кирилла." И тоже самое повторялось  и позже. Этому не мешало, скорее содействовало и то, что подлинные  монофизиты настойчиво оспаривали у  православных право на Кириллово  наследие и преемство. Формулы Кирилла  были оставлены, но его сила была не в формулах, а в его живом  созерцании, которое раскрывалось у  него в целостную христологическую систему. Святой Кирилл был творческим богословом большого стиля, последним  из великих александрийцев.