Проблемы безопасности в теории мо

Российский  ученый П. Цыганков сравнивает гипотезы «демократического мира» и «социалистического мира», определяя эти миры как гомогенные системы (системы с высокой степенью однородности с точки зрения политических режимов, входящих в них государств, типа экономики, разделяемых ими идеологических взглядов, культуры и т. п.). С точки зрения известного политолога Р. Арона, такие гомогенные системы являются более стабильными и менее чреваты вооруженными конфликтами, нежели гетерогенные. И все же делать на этой основе широкие теоретические выводы П. А. Цыганков считает неправомерным (см.: Цыганков, 2003, с. 345).

Хотя  теория демократического мира имеет  своих сторонников, тем не менее, многие ученые считают невозможным характеризовать государства по их сущности как воинственные или миролюбивые, а также утверждать о большем миролюбии какой-либо конкретной формы организации общества, экономики или правительства. Эти выводы подтверждаются и конкретными исследованиями войн и вооруженных конфликтов, начиная с XVIII и включая XX столетия (см.: Rassett, Starr, 1981).

Теория  демократического мира использовалась в последнее время для выработки  внешнеполитической стратегии Соединенных  Штатов Америки. Речь идет о концепции демократизации «Большого Ближнего Востока». Суть этой концепции заключается в том, что опасность военных конфликтов и терроризма в Ближневосточном регионе напрямую связана с отсутствием в странах этого региона демократических режимов. Следовательно, сделали вывод американские эксперты, если там утвердится демократия, то эти страны перестанут быть источником угроз для международной безопасности.

Первым  шагом на пути реализации данной концепции  стали американские военные операции в Афганистане и Ираке. Как известно, сейчас положение в этих странах остается далеким от идеалов демократии. Но даже если демократические режимы в этих и соседних странах все-таки утвердятся, надежды сторонников теории демократического мира могут и не оправдаться. В этой связи российские политологи А. П. и П. А. Цыганковы констатируют: «Исследователям необходимо понять то, что прекрасно понимают политики, — отсутствие жесткой детерминации в процессах принятия решений и установления социальных форм. У руководителя любого, в том числе демократического государства имеется огромная власть и целый ряд возможностей действовать в политическом пространстве. Существенной является и деятельность политических акторов за пределами государства. Демократия или нет, политические и социальные акторы руководствуются прежде всего имеющимися у них интересами и ценностями. Простой пример: если в Ираке из пепла гражданской войны и борьбы с международным терроризмом родится демократически избранный режим правления, то где гарантии того, что этот режим будет миролюбивым? Саму политику следует понимать достаточно широко, оставляя простор для вариативности возможных изменений и исключая характерную для ТДМ жесткую детерминацию внешнеполитического поведения государства типом его режима» (Цыганков А., Цыганков П., 2006, с. 162–163).

Существенным  недостатком теории демократического мира является то, что она возникла на Западе и поэтому не вполне учитывает  специфику стран и народов, не принадлежащих к западной цивилизации. «За широтой обобщений ТДМ, — подводят итог вышеупомянутые авторы, — скрывается ее культурный этноцентризм и характерная для него склонность практиковать одно из определений мира и демократии как универсально значимое. Война, мир и внутриполитические условия являются социально обусловленными, и для дальнейшего прогресса в развитии ТДМ ее последователям следует со всей серьезностью отнестись к изучению социально-культурного контекста. С этой точки зрения критика реалистами ТДМ, хотя и содержит немало справедливых суждений и метких наблюдений, все же является односторонней. Отвергая склонность теоретиков демократического мира к чрезмерно широким обобщениям на основе типа режима, реалисты предлагают не менее широкие обобщения с точки зрения военно-силовых факторов. Настаивая на их универсальности, реалисты оказываются подобны последователям ТДМ с точки зрения недостаточности внимания к культурно-историческим и политическим факторам» (Там же, с. 163).

На  основе либерального направления сформировалась концепция либерального институционализа, представленного такими исследователями как Р. Кохэн, А. Штейн, О. Янг и др. В рамках либерального институционализа решение проблемы преодоления анархии как характеристики международных отношений и достижение безопасности видится на пути развития и совершенствования международного сотрудничества вообще и развития международных институтов в частности. Последние рассматриваются как «системы формальных и неформальных правил, предписывающих государствам приемлемое поведение и формирующих ожидания» (см.: Keohane, 1988), а также гарантирующих всеобщее соблюдение норм, следовательно, стабильность и безопасность.

В теории международных отношений  сформировался так называемый социологический  подход, в рамках которого обсуждаются  и вопросы обеспечения безопасности. В этом направлении работает целый ряд исследователей, которые рассматривают мировую политику под углом зрения социальных ценностей, норм и правил, идентичностей, культуры и социализации. Акцент в международных отношениях смещается с государства на общество. А. Вендт, формулируя основные положения социологического подхода, отмечает, что основными единицами анализа в исследовании международных отношений являются государства, а государственные интересы формируются в большей степени социальными структурами (см.: Wendt, 1992).

Представители социологического подхода вкладывают в понимание «дилеммы безопасности»  социальный, субъективный смысл, утверждая, что государства в данном случае пытаются обеспечить свою собственную  безопасность, поддерживая военную  уязвимость других государств. В «сообществе безопасности» государства доверяют друг другу и разрешают споры исключительно невоенными средствами (см.: Frederking, 1998, p. 212).

Дилемма безопасности основана на правилах, которые  создают и воспроизводят сами участники. Взаимодействие культур, распространение информации может изменить эти правила и поведение государств. Международные институты и организации  социализируют государства, «обучают» их тому, какие нормы и ценности более соответствуют современности и какое внешнеполитическое поведение более приемлемо. Как уже было отмечено выше, особую роль представители социологического подхода отводят обществу, так как именно оно формирует содержание политики безопасности.

В последних десятилетиях XX в. традиционные подходы к определению безопасности и проблемам ее обеспечения в теории международных отношений стали подвергаться критике в рамках постмодернистского направления. С. Вебер, С. Делби, Д. Кемпбел, Р. Уолкер и другие исследователи постмодернистского направления переосмысливают концепции международной безопасности, говоря о расширении источников угроз, невозможности отделить проблемы безопасности от проблем окружающей среды и прав человека. С точки зрения критических теорий международных отношений «безопасность не может быть локализована в одном месте, не важно идет ли речь о государстве или международной организации; безопасность необходимо создавать во множестве мест и на множестве уровней» (Walker, 1998, p. 120). Многогранность угроз безопасности на разных уровнях — от индивидуального (личности) до всеобъемлющего (общество) — требует, по мнению постмодернистов, плюрализма концепций безопасности. Системы региональной безопасности, режимы нераспространения, различные организационные формы обеспечения безопасности, в том числе и коллективный подход играют важную роль. Хотя сегодня идея коллективной безопасности является синонимом блоковой системы, предполагая в качестве участников только государства.

Постмодернистская трактовка проблем безопасности основана на критическом отношении постмодернистов к роли национальных государств в современной мировой политике. Политическая власть объединила людей на определенной территории, где и формировалось характерное для XIX и XX вв. тождество между гражданским обществом, государством и нацией. Именно это тождество лежало в основе прежнего представления о безопасности, в соответствии с которым между интересами личности, общества и государства нет серьезных различий, когда речь идет о противодействии внутренним и особенно внешним угрозам.

В конце XX в., по мнению постмодернистов, роль территориального фактора в  политике резко уменьшилась. Современные  информационные технологии, развитие транспорта позволяют преодолеть территориальную  разобщенность и устранить пространственные ограничения, оказывавшие большое влияние на социально-политические процессы в прошлом. Население перестает быть однородным и территориальный принцип теряет свое значение. С одной стороны, множество политических, этнических, религиозных, культурных, профессиональных общностей действует в масштабах, далеко выходящих за пределы государственных образований, с другой стороны,  большое число общностей, социальных групп и отдельных индивидов существует внутри каждого государства, поэтому становится актуальной внетерриториальная и внегосударственная форма организации политических, социально-экономических и социокультурных процессов.

Постмодернисты  полагают, что на смену территориальным  общностям идут общности сетевые, существующие и действующие на основе общих  интересов и ценностей и не зависящие от территориальной принадлежности их участников. Такие факторы, как принадлежность к той или иной религии, экономические интересы или политическая солидарность, могут перевесить гражданско-политическую лояльность по отношению к государству. Более того, постмодернисты отмечают, что государство не только не способно обеспечить безопасность в традиционном ее понимании, но и само становится источником угроз для общества и для личности. Как отмечает российский исследователь Д. Балуев, личностная безопасность хотя и не может полностью заменить традиционное видение безопасности, но должна стать одним из основных элементов концепций безопасности (cм.: Балуев, 2002, с.118–119).

Личностная  безопасность включает как количественные, например определенный материальный уровень, так и качественные моменты — человеческое достоинство, контроль над собственной жизнью, возможность принимать участие в жизни общества.

Постмодернисты  полагают, что всеобщая безопасность будет обеспечена только тогда, когда  в качестве ее субъектов будут рассматриваться просто люди как отдельные индивиды, а не граждане какого-либо государства и, тем более, не сами эти государства. Выразителями такого взгляда на безопасность стали, по мнению известных постмодернистов Р. Уокера и Р. Фалька, новые социальные движения, участники которых озабочены проблемами сохранения мира, культурных различий, экологии, бедности, защиты гражданских прав человека, а не военно-политической безопасностью тех государств, в которых они сами живут и чьими гражданами являются (см.: Walker, 1998; Falk, 1992).

В постмодернистском потоке исследований международных отношений и проблем  безопасности существует и феминистское направление, в рамках которого добавляется  гендерная составляющая (см.: Тикнер, 2006). Мужское восприятие мира через категории силы и агрессии видит и феномен безопасности прежде всего в военно-политической плоскости. Не отрицая этого угла зрения, представители феминистского направления считают, что «истинная безопасность должна сопровождаться преодолением иерархии общественных отношений и участием всех людей в обеспечении собственной безопасности» (Tickner, 1995, p. 193). Согласно исследованиям сторонников феминистского направления, в государствах, активно укрепляющих свою военную мощь, содержащих большую армию и ведущих военные действия, выше уровень насилия и внутри государства. Также в семьях военных по статистике показатели насилия выше, чем в обычных семьях (см.: Политическая наука, 1999, с. 432).

Постмодернистские концепции подтолкнули представителей и других школ и направлений в теории международных отношений к переходу от традиционного одностороннего восприятия феномена безопасности к пониманию его как сложного и многоуровневого. В качестве объекта безопасности современная теория и практика международных отношений рассматривает различные сферы общественной жизни. Формируется новое определение международной безопасности: «Мировая политика по обеспечению безопасности выходит как за рамки реализма с его опорой на баланс сил и коалиции, так и за рамки обычных мер коллективной безопасности. Расширенное определение безопасности включает одновременно экономику и политику, культурные ценности и материальные, государства и неправительственные акторы» (Brown, 1994, p. 25).

«Понятие  безопасности, — констатировалось в документах Конференции ООН по проблемам окружающей среды и устойчивого развития в Рио-де-Жанейро в 1992 г., — развивается. Оно все меньше и меньше касается военной сферы и, по существу, сливается с задачами налаживания устойчивого общепланетарного развития» (Доклад Конференции ООН, 1992, p. 66).

Наряду  с традиционными военными и военно-политическими  видами безопасности сегодня выделяют такие виды безопасности, которые  квалифицируются как «новые», «альтернативные», «мягкие». К ним относятся: экономическая безопасность, экологическая безопасность, энергетическая безопасность, информационная безопасность, продовольственная безопасность, демографическая безопасность, радиационная безопасность, безопасность от распространения инфекционных болезней, этнокультурная безопасность. Российский исследователь А. Неклесса называет современные угрозы безопасности, связанные с развитием общества, усложнением его технологических, экономических, социальных и политических структур и институтов, это — угрозы глобального финансово-экономического кризиса, перспективы дальнейшего социального расслоения мира, возможность возникновения принципиально новых идеологических конструкций, формирование новой географии конфликтов и распространение «войн за ресурсы», радикальный отход некоторых ядерных держав от существующих правил игры, более свободное применение военных средств, демонстрационное использование оружия массового поражения, прямая угроза его применения, растущая вероятность региональных ядерных конфликтов, превращение терроризма в международную систему, транснационализация и глобализация асоциальных и криминальных структур, децентрализация международного сообщества (см.: Неклеса, 2002, с. 108).